Так что жить по-прежнему не хотелось. Он не интересовался тем, как властитель размазывает Кондрата, чтобы не подумать лишний раз о том, что при этом размазываемый делает с безропотной жертвой. Да и никто из них не интересовался. Даже Аль. Он тогда прорвался-таки к властителю, Лара ждала его под дверью, но не дождалась, а на следующий день Алир был страшно подавлен и даже не огрызался. Но и он с собой справился.

И все бы ничего, если бы после одной особо утомительной тренировки Квадра не валялась в тенечке, не имея сил даже куртки накинуть, а день был прохладный. Люм посмотрел на них (в тренировку его снисходительно не взяли: где уж тебе) и притащил куртки, сваленные кучей в другом конце двора. Они кое-как оделись, и даже Гай дышал тяжело, даже Лара шевелилась как осенняя муха.

– Вы такие злые стали, – заметил Люм. – Ломитесь, как… как нечисть та. Не разбирая ни дороги, ни противника. Как не живые.

Дан сел, и Люм не то чтоб нервно шарахнулся, но подобрался. И что? Мы на радость властителю становимся этакой универсальной боевой машиной с распределенными функциями? Если уж даже Люм, сам машина для убийства, это заметил! Мы ожесточились? Мы с Алиром забиваем боль яростью, а Гай и Лара берут от нас те же чувства?

Аль смотрел растерянно, явно думая то же самое. Лара по обыкновению ни о чем не думала, ждала, пока мужчины примут решение, а Гай медленно произнес:

– А он прав. Мы становимся едины… но что из этого единства выходит?

– Пора завязывать, – пробормотал Дан, вставая. – Все. Забыли. Я к властителю.

– Боюсь, что он к нам, – хмыкнул Аль. – И судя по его озабоченному лицу, нам предстоит веселая поездка. Надеюсь, без Люма.

Ну вот, оказывается, не только больного и слабого Люма можно достать, но и здорового и сильного. Какой оскал – бультерьер позавидует. Гай зевнул, ненароком продемонстрировав клыки, но Люм, наверное, тоже вошел в нечто вроде боевого режима и видел перед собой только ясные зеленые глаза.

– Гордишься тем, что ты единственный в мире эльф, который может безнаказанно быть грубым с человеком? – прошипел он. – А не забыл, что даже это возможно только по милости человека? Что вы вообще своим жалким существованием обязаны человеку?

Дан с удовольствием дал ему в зубы, даже костяшки пальцев ободрал, успел прижать его горло сапогом и объяснил:

– Люди довели эльфов до жалкого существования, это факт. Но ты существуешь и вовсе по моей милости. Когда-то очень давно властитель разрешил мне делать с придворными Фрики все, что я захочу, так что заткнись и помни, что своего разрешения он не отменял.

И хозяин явно все это слышал, только никак не отреагировал, словно не стояла нога Дана на горле барона Люма. Он обращался только к Квадре.

– Собирайтесь, важное и срочное задание. Дальняя дорога, полное вооружение. Живо. – И прошествовал мимо, так и не удостоив взгляда распластанного Люма, Умница он, знает, чуть надави Дан – и долго-долго в себя приходить надо будет.

Квадра лениво поднялась.

– Да плюнь ты на него, Дан, – посоветовал Аль, – обращать внимания на всякую шваль еще…

Дан убрал ногу, подумал, не последовать ли совету, но плевать не стал. Все-таки Люм был мужественным человеком. Пусть лучше с лютой ненавистью смотрит, никуда ты не денешься, сам выбрал, и ведь знал, с кем встретишься…

Они собрались за полчаса, выслушали задачу и тронулись в путь. Нравилось Дану ехать по влажной дороге, выплывающей из озера. Ну что за чудеса техники, хоть бы скрипнуло, хоть бы вообще каким-то звуком сопровождалось… Нет ведь, только копыта цокают, разбрызгивая воду. Магия, точно, иначе бы где-то ворот заскрипел, мотор заурчал, застряло бы что-нибудь, винтик выпал…

Аль и Лара ехали впереди, оживленно обсуждая прочитанный роман. Дан его тоже читал, ну чисто «Наследник из Калькутты», наворочено бог знает сколько всего, увлекательно до утомительности, прочитать можно, но вот обсуждать точно нечего. Как пацаны, выйдя из кино, с восторгом обсуждают боевик: а он ему каак даст, а тот ему каак врежет, а этот ногой – рраз! Под шляпой Гая плавала снисходительная полуулыбка.

– А ведь ты отдаешь Люму должное, – вдруг сказал Гай. – Он там из всех выделялся.

– Отдаю. Только нефиг моих друзей оскорблять.

– Даже если твои друзья первыми начинают?

– Даже, – отрезал Дан. – С друзьями я потом могу поговорить, но хочу, чтоб все знали… Помнишь я тебе о книге рассказывал: Один за всех…

– И все за одного, – закончил Гай. – Не будь таким, Дан. Не становись похожим на нас, пожалуйста. Лучше бы я Люму объяснил, что он неправильно себя ведет.

– Всегда вы…

– Погоди, – сбил его с мысли Гай. – Люм прав. Мы становимся боевой машиной. Может, властитель об этом и мечтал, но разве мечтал ты?

Дан заткнулся и начал думать. Гай не мешал. Шарик ускакал в лесок, проголодался, наверное. Не думалось. Ну, конечно, Люм прав. И виноват в этом превращении как раз Дан, его настроение передалось Квадре. Аль был хоть вспыльчив, да отходчив, и взорвавшись, он остыл, или властитель нашел способ его остудить, или воспользовался старым и проверенным, но властитель, бесспорно, умел уболтать эльфа. А Дана – не умел. Дан давил эмоции, а они сопротивлялись, трансформируясь в злость. И злость передавалась всей Квадре, даже милейшей Ларе. Даже образцово уравновешенному Гаю.

– Прости.

– Что? – удивился вампир. – Глупостей не говори. И расслабься. Дай себе волю, сейчас уже можно. Тем более здесь, когда никто, кроме нас, ничего не увидит. Если хочешь говорить – поговори, хотя бы со мной. Хочешь плакать – мы не удивимся и поймем. Хватит злости. Это не твое чувство.

– Не хочу я плакать. Даже не потому, что в моем мире считается, что мужчина не должен плакать… Здесь ведь, кажется, тоже. Уже не хочу. Гай, ну не могу же я ее любить? Я знал ее всего пару дней. Я поцеловал ее всего один раз. Может, это просто ущемленное самолюбие? Может, все дело в том, что меня приковали к стене и вынудили смотреть на то, как другой ложится с ней в постель?

– Нельзя же до такой степени себя не знать, – покачал головой Гай. – Или в себе сомневаться. Почему не можешь любить? Разве это временем ограничивается? Бывает и с первого взгляда, и со сто двадцать первого. Тебя гложет другое: ощущение собственного бессилия. Ты уже не тот беспомощный парень, растерявшийся в чужом мире, ты воин, ты знаешь себе цену, но сделать ничего не можешь.

– Почему не могу? А если я сейчас сверну…

– Не свернешь, – перебил Гай. – Туда дороги не один месяц, за это время властитель нас сто раз найдет, и, как ты сам же выражаешься, мало нам не покажется.

– Нам?

– Ты же не думал, что мы тебя одного отпустим. Дан, это бессмысленно. Мы даже не знаем, жива ли она… хотя по закону заложников должны оберегать, следить за их здоровьем.

– Почему Аль смирился?

– Потому что сестра – это не любимая. Это память детства. Единственное приятное воспоминание, но всего лишь воспоминание. К тому же он эльф, он воспитан в том, что люди – враги, но сделать с этим ничего нельзя, потому что от необдуманных действий пострадают как раз заложники, и это может быть именно Кайя.

– Значит, я больше о себе страдаю? О своем унижении?

– Скорее всего. Но мне кажется, что ты ее любишь.

Дан долго молчал. Примчался Шарик с симпатичным кабанчиком в зубах. Ну что оставалось делать? Они устроили привал, наелись жареной свинины и накормили дракона – зря охотился, что ли, потом снова двинулись в путь. Им предстояло миновать два портала, в Гильдии были предупреждены, но спешить следовало умеренно, потому что там как раз проводились профилактические работы и портал пока был закрыт.

Шарик пристроился рядом. Дан свесился с седла, чтобы похлопать его по загривку. Дракон взвизгнул так ликующе, что лошадь с перепугу едва не сбросила Дана. То-то веселья было.

Ночевали они в лесу, решив не торопиться и по темноте не ехать. Шарик с успехом заменял охранную систему. Дикие звери и близко к дракону не подойдут, а дикие люди… ну, долго ли вскочить и за меч взяться. Дану не спалось. Посапывала Лара, бормотал что-то во сне Аль, Гай задумчиво смотрел на огонь. Везет же, спит вдвое меньше и практически не устает. Дан пытался быть умным, то есть брал у Гая книжки посерьезнее последнего романа, даже читал их. Недели по три каждую, потому что после полуночи начинал клевать носом и плохо различать буквы, а вставать привык не позднее семи, чтоб не позориться перед Квадрой. А Гай благополучно читал часов до трех, а потом столь же благополучно высыпался до семи.