Дедушка Анисим решил «по случаю победного завершения картофельной операции» — так выразился он — попотчевать своих юных друзей печёной, с пылу с жару, картошкой. Ездовые распрягли коней, оставив тачанки возле леса, а сами стали сгребать на поле в одну кучу ненужный мусор: картофельную ботву, хворост, солому и бурьян. Куча образовалась огромная, и костёр получился на славу.

Высоко в небо, где одна за другой загорались крупные синеватые звёзды, поднимался густой белый дым. Он щекотал ноздри, и Вася начал чихать. Потом вспыхнуло пламя. Вытягиваясь всё выше и выше, оно разбрасывало по сторонам рассыпчатые искры. Они метались в темноте, словно огненные мошки.

— А помнишь, дедушка, какой салют зарница нам устроила! — сказал, начихавшись досыта, Вася.

— Нашёл чего вспомнить! — хмыкнул в усы дедушка. — Опоздай мы тогда чуток — и эта зарница-озорница весь бы наш урожай сгубила. Что и говорить, вы, чапаята, славно тогда поработали… А тебе, Васятка, скажу так: зарница красна всполохами, а костёр — искрами. Глянь, какие они весёлые, искры-то…

Отблески света беспокойно бегали по дедушкиному лицу, окрашивая его в багряный цвет. Покрасневшие глаза слезились от дыма. Но дедушка не отворачивался от огня. То и дело шевелил палочкой раскалённые угли в костре, бросал в горячую золу картошку за картошкой.

Чем ярче разгорался костёр, тем гуще темнело небо. Ночь, отступала дальше от пламени, делалась мрачнее, непрогляднее.

Но вот замерцал огонёк на дороге, послышалось рокотание мотора. С каждой минутой свет приближался, а рокот становился громче. И вдруг огонёк угас, смолк и мотор. Машина остановилась где-то совсем рядом. Но разглядеть её в темноте было невозможно.

Вскоре на свет костра вышел плечистый человек. Да это же председатель колхоза товарищ Морозов! Ребята обрадовались. Утром они видели его в замасленной тужурке, а теперь он, был одет по-праздничному. На хромовых сапогах лихо плясало отражённое пламя. Медали на груди играли золотом и серебром.

Товарищ Морозов выкатил из костра самую крупную и самую обгорелую картофелину и, перебрасывая её с ладони на ладонь, весело сообщил:

— На весь район прогромыхали своими тачанками! Даже Москва услышала! — Он, обжигаясь, чистил картошку, и медали на гимнастёрке весело подпрыгивали и позвякивали. — Чапаев только что в правление телеграмму прислал. Едет к нам… Районный парад тачанок решено провести в нашем колхозе. Так что будьте готовы!

Костёр в поле заполыхал ещё радостней. Потрескивая, он бросал в небо весёлые искры.

— Мой папа во время войны в одной дивизии с Чапаевым служил! — с гордостью сказал Сенька Дед-Мороз.

Дедушка Анисим недоуменно посмотрел сначала на Сеньку, затем на его отца — председателя колхоза товарища Морозова.

— Каким же образом, уважаемый товарищ Морозов, — спросил дедушка Анисим, — ты мог у Чапаева в дивизии служить, если рождён, как мне известно, через десять лет после гражданской войны? Али я чего не так понял?

— Всё правильно поняли, Анисим Степанович. Служил.

— Выходит, ты Чапаева ещё до Отечественной войны встретил?

— До Отечественной встречать не приходилось. Врать не буду. А во время битвы под Москвой, что правда, то правда, он мне самолично вот эту медаль «За боевые заслуги» вручил. — Товарищ Морозов притронулся пальцем к одной из наград на груди. — Вручил и наказ дал палить из пушки по врагу пуще прежнего. Я у Чапаева в артиллерии служил.

— Василий Иванович — и вдруг артиллерист! Ты что-то путаешь! Он же полководцем был!

— Это вы путаете, Анисим Степанович. А я сущую правду говорю. Под началом Чапаева я всю войну прошёл — с первого до последнего дня. Только именовался он не Василием Ивановичем, а Александром Васильевичем…

— Саша Чапаев? — удивился дедушка Анисим и отчаянно ударил себя ладонью по лбу. — Вот голова садовая! Выходит, не Василий Иванович, а сынок его к нам едет. А я-то… — Старик долго не мог успокоиться. — Совсем из ума вылетело, что он генерал теперь. Надо же… Славные у Чапаева детишки! Младший сын Василия Ивановича — Аркашей его звали — лётчиком стал, да с ним, как мне сказывали, несчастье случилось ещё перед войной — погиб он при выполнении важного задания. Ну, а старшего сына, Александра Васильевича, скоро сами увидим. Я-то его босоногим мальчонкой помню. Вот таким, как Вася мой. Тоже мечтал усы завести, как у отца… Меня, поди, и не признает. Сколько годов-то прошло! Я дедом стал, а он — генералом… Да, день долог, а век короток…

Он крутанул пальцами кончики усов. Они весело поднялись к щекам, и дедушка стал совсем-совсем как Чапаев.

«БЕЗ ДЕЛА НЕ ВЫНИМАЙ, БЕЗ СЛАВЫ НЕ ВКЛАДЫВАЙ!»

На небе сняло солнце. А на земле играли шустрые солнечные лучики. Они ослепительно сверкали в окнах домов, бегали по узорам конских сбруй, резвились на медных трубах духового оркестра.

Неподалёку от оркестра, впереди толпы, стоял человек в генеральской форме. Солнечным лучикам он особенно нравился. Они забирались к нему на погоны, прыгали по орденам и медалям на груди.

Вася Климов сидел на козлах тачанки рядом с Сенькой Дедом-Морозом и во все глаза смотрел на генерала. «Раз, два, три, четыре… — считал Вася. — Вот это да! Десять орденов!»

Вчера, когда готовились к параду тачанок, председатель колхоза товарищ Морозов рассказывал ребятам о том, как воевал генерал. Александр Васильевич всё время был на фронте — от начала до самого конца войны. Фашисты несколько раз ранили его, а он снова и снова возвращался на передовую. Однажды чуть было не замёрз в лесу, а когда часть попала в окружение, повёл солдат через минное поле. Гитлеровцы считали это место непроходимым, но минёры-разведчики расчистили дорогу и помогли воинам выбраться из вражеского кольца. Шли сильные бои. Танки с чёрными крестами на боку лавиной двигались к Москве. Нужно было остановить их. Наши пушки палили день и ночь без передышки. Много танков фашистских побили. Но и советских артиллеристов погибло немало. Уцелела в том бою горстка бойцов. И тогда командир сам стал в упор бить по врагу из орудия. Танки повернули вспять…

Вася Климов смотрел на генерала, у которого вся грудь в орденах, и думал: «Неужели это тот самый Саша Чапаев, о котором рассказывал дедушка Анисим? Конечно, он! Дедушку он сразу узнал, когда приехал…» Теперь они стояли рядом. Дедушка разглаживал усы, что-то говорил Александру Васильевичу и кивал в сторону Васиной тачанки. Генерал слушал внимательно и посматривал на Васю. Взгляд у генерала весёлый, губы улыбаются. Густые тёмные брови то сходятся к переносице, то разбегаются. Сухощавое, продолговатое лицо генерала кажется удивительно знакомым. Сколько раз он видел его на картинках в книжках! Только тот Чапаев был с усами.

Пионерские тачанки торжественным строем двигались мимо генерала Чапаева, мимо праздничной шеренги людей, мимо духового оркестра, который не уставал играть песню про тачанку-ростовчанку, про четыре колеса…

Ребята ехали по той самой дороге, по которой мчалась когда-то чапаевская конница. Да, вон там возле крайней избы стоял тогда Василий Иванович на тачанке и подбадривал своих товарищей перед боем. Его речь слушал и Васин дедушка, слушали и другие чапаевцы. Поседевшие и принаряженные, стояли они и теперь у обочины дороги…

Зазвучал голос Александра Васильевича Чапаева:

— Юные друзья! К борьбе за нашу могучую Родину, за счастье трудового народа будьте готовы!

И звонкие голоса ответили ему:

— Всегда готовы!

Раздалась команда построиться в три ряда. Начались соревнования пионерских тачанок.

Прибывший неизвестно откуда круглолицый распорядитель подбежал к Васе Климову. Рассерженно схватил его за рукав:

— Марш с тачанки! Мал ещё участвовать в гонках.

У Васи слёзы на глазах. Он шмыгал носом и кричал:

— Не уйду! Это моя тачанка! Моя!

Генерал Чапаев сказал распорядителю:

— Оставьте его! Это чапаёнок Вася Климов. Он будет соревноваться вместе с пионерами.