В полдень мы вернулись к месту торга, где капитан Кук успел за это время приобрести большой запас плодов и кореньев, несколько кур и пару поросят. На борту корабля поторговали не менее удачно. Вся корма была завалена пампельмусами, отличавшимися превосходным вкусом, а ямсом запаслись так, что мы питались им несколько недель вместо обычных сухарей. Индейцы, особенно те, что приплыли на двойных каноэ с соседних островов, привезли также много оружия и домашней утвари.

Во время обеда мы заметили, что одного из наших людей, оставшегося на берегу, со всех сторон окружили индейцы. Он, казалось, был в замешательстве и знаками показывал, чтобы за ним прислали шлюпку. Никто, однако, не придал этому значения, и лишь после обеда несколько матросов отправились на берег за покупками. Проходя мимо места, где оставался бедняга, они увидели, что это наш лекарь Паттен, и сразу доставили его на борт. Оказалось, что все это время, пока он один оставался на берегу, его жизни угрожала опасность, потому что среди этого добродушного славного народа, как и среди более цивилизованных наций, тоже есть негодяи и нарушители спокойствия.

Один индеец, которому он пообещал бусы, вызвался провести его по острову. В пути ему удалось подстрелить одиннадцать уток, которых его провожатый нес за ним. Вернувшись к месту торга, он увидел, что все наши люди уже на корабле, и это его несколько встревожило. Индейцы, видимо, заметили его смущение, они стали собираться вокруг, явно желая воспользоваться его положением. Тогда он поднялся на скалу, находившуюся прямо против корабля. На ней-то мы его и видели с борта. Тем временем его проводник попробовал незаметно бросить несколько уток, но когда господин Паттен это заметил, поднял их опять. Индейцы подступали к нему все плотнее, некоторые даже грозили ему копьями, однако вид его ружья все-таки их сдерживал. Тогда они попробовали хитростью добиться того, чего не могли сделать силой, и подослали к нему женщин, которые всяческими соблазнительными позами и жестами попытались отвлечь его внимание и подманить его к себе.

Но его положение было слишком опасным, чтобы подобной уловкой они могли чего-то добиться.

В это время господин Паттен увидел плывущее от корабля каноэ; он окликнул сидевшего в нем островитянина и предложил ему свой последний гвоздь, если тот отвезет его на судно. Он уже собирался войти в каноэ, как вдруг у него выбили из рук ружье, отобрали уток (оставив ему только три штуки), и каноэ уплыло.

Легко вообразить себе, как он был ошеломлен и озабочен всем этим. Ему теперь не оставалось ничего другого, как взобраться опять на утес, утешая себя тем, что с корабля его уже заметили и поспешат на помощь. Однако индейцы увидели, что он теперь совсем беззащитен, и стали совершенно безбоязненно дергать его за одежду. Не успел он оглянуться, как у него уже утащили шейный и носовой платки. С этим бы он еще примирился; однако очередь дошла до сюртука, а некоторые из грабителей опять стали угрожать ему оружием. Уже готовясь к неминуемой смерти, он в величайшем страхе начал искать во всех карманах, нет ли там ножа или чего-нибудь еще, пригодного для защиты, однако не нашел ничего, кроме жалкого футляра для зубочистки. Он не медля открыл его и наставил, словно маленький пистолет, на толпу, которая, смутясь перед незнакомым предметом, отступила на несколько шагов.

Теперь при малейшем движении врагов он сразу угрожающе наставлял на них свое страшное оружие; но поскольку никто не спешил спасти его, изнемогающего от жары и усталости, он уже сомневался, что верный футляр для зубочистки еще долго сможет служить ему защитой, и готов был распрощаться с жизнью, когда ему вдруг пришла на помощь молодая стройная женщина. Ее волосы развевались, когда она отделилась от толпы и приблизилась к нему. Лицо ее дышало такой невинностью, добротой, нежностью и состраданием, что он сразу проникся к ней доверием. Она протянула ему кусок пампельмуса; увидев, что он принял его жадно и с благодарностью, она дала ему еще, пока он не съел весь фрукт.

Наконец от корабля отошли шлюпки; увидев это, индейцы поспешили скрыться. Лишь великодушная защитница да старик, ее отец, оставались около него без боязни и опасения, сознавая, что держали себя хорошо. Она спросила, как его зовут, он назвал себя на таитянский лад — Патине,— и тогда она сказала ему, что отныне возьмет это имя себе, хотя и переиначила его в Патеине. На прощание он одарил ее и ее отца всякими мелочами, какие сумел одолжить у матросов, и добрые люди, весьма довольные, вернулись к себе домой.

Господин Паттен, возвратясь на корабль, тотчас рассказал капитану Куку, что с ним произошло из-за отсутствия необходимой помощи. Однако в ответ ему было сказано, что он потерял ружье по собственной вине, ибо должен был вести себя осторожно и не доверяться туземцам. Между тем вся его неосторожность состояла в том, что он несколько задержался на охоте; такое не раз случалось и с другими, но обходилось благополучно.

После полудня мы съехали на берег каждый по своим делам. Мой отец в сопровождении единственного матроса ходил по всему острову, индейцы не сделали ему ничего плохого, и он вернулся к вечеру с множеством новых растений. Вообще больше не было никаких причин жаловаться на туземцев, если не считать нескольких случаев мелкого воровства, в коем они были не менее ловки, чем их собратья на Тонгатабу и на островах Общества.

Назавтра ранним утром мы увидели на северо-западе несколько островов, которые до сих пор из-за туманной погоды были неразличимы. Два западных казались гористыми, с остроконечными вершинами; но самым крупным был третий. Над ним поднимались густые испарения, а накануне ночью мы как раз в этом месте видели огонь. Индейцы рассказали нам, что огонь виден там все время, поэтому мы предположили, что это вулкан. Они называли этот остров Тофуа, а близлежащий остров с остроконечной горой — Э-Гао [Као][446]. Севернее этих островов мы смогли различить тринадцать низких островов, названия которых туземцы нам перечислили по порядку.

После завтрака мы опять поспешили заняться своими исследованиями на берегу, но не стали задерживаться у моря, где снова собралась толпа людей обоего пола. Первым из растений нам попался прекрасный вид лилии (Crinum asiaticum); этих ценных цветов мы встретили вскоре еще много. Дорога привела нас к месту, где наполнялись водой бочки. Это был тихий пруд длиной шагов в сто-полтораста и шириной в полсотни шагов. Вода в нем имела солоноватый привкус, так что, возможно, этот пруд был связан под землей с близлежащим соленым озером. Лейтенант Клерк[447], командовавший водоносами, рассказал нам, когда мы проходили мимо, как один индеец с большой ловкостью выхватил у него мушкет и убежал с ним.

Отсюда начинался темный лес из мангровых деревьев, окружавший берега соленого озера. Эти деревья занимают очень много места и чем дальше, тем больше переплетаются друг с другом. С них не падают, как с других деревьев, семена; они просто склоняются к земле плодоносными концами ветвей, пускают новые корни, и из земли поднимаются новые стволы, на коих опять появляются зеленые ветви.

Пока мы искали здесь новые растения, нам послышалось, будто трижды выстрелила пушка. Но так как деревья сильно заглушали звуки, мы приняли это за ружейные выстрелы, какие нередко случались по неопытности наших молодых, необученных стрелков.

Возвращаясь от этого соленого озера, мы прошли через сад, где нас дружелюбно приветствовали индейцы. Они пригласили нас сесть, но мы не стали задерживаться, ибо хотели еще поохотиться на уток, и поспешили к месту, где наполнялись водой бочки. Там нас встретил штурман Гилберт с известием, что три пушечных выстрела, как и мушкетные залпы, были сигналами, призывавшими нас вернуться ввиду возникшего раздора с индейцами. Капитан во главе отряда морских пехотинцев уже находился неподалеку. В стороне сидели на корточках два туземца, которые робко приветствовали нас возгласами «воа!», то есть «друг!». Поначалу мы решили, что поводом для недоразумения послужило похищение мушкета господина Клерка, и были удивлены, что оно вызвало такие грозные меры. Однако причина оказалась, в сущности, еще более мелкой.