Яшка читал и не вдруг всему поверил. Как же это так? Оказывается, он попал на пароход, который шел в самую арктическую даль: из Архангельска в бухту Мелкую. И он, Яшка, едет на «Большевике», сидит вот в каюте.

Над головой у него круглое окошко. Он уже знал, что эти окошки называются иллюминаторами. На фотографии они вышли маленькими точками. Интересно, за которой помещается он, Яшка?..

А в бухте той «Большевик» собирался взять груз, доставить его в Архангельск, и всё это без помощи ледоколов. «Врут, не пробьются через такие льды, — подумал Яшка. — Вот и в газете написано:

«…в прошлую навигацию ледовые условия оказались черзвычайно трудными. В Арктике зазимовало много судов и в том числе ледоколы…»

Яшка знал об этом раньше. В прошлом году учительница другую газету читала им в классе. Как замерзли во льду и зазимовали в Арктике не то чтобы простые пароходы, а ледоколы: «Малыгин», «Садко» и «Седов». Их понесло в такое место, где ничего не было, кроме льда и белых медведей, а дальше — к Северному полюсу. Но Советское правительство узнало об этом и приказало знаменитым летчикам лететь туда и забрать людей. Оставить только тридцать три человека: корабли стеречь, а также изучать арктическую погоду, вроде как папанинцы год тому назад. Но папанинцы жили на льдине. Ох, и досталось, верно, им! Ну-ка, на льдине чуть не целый год сидеть и погоду изучать. На корабле-то удобней! Каюты там, поди, такие же, как эта, и на мачты можно залезать, чтобы кругом всё разглядывать. Нет, каюты, пожалуй, на тех кораблях не такие. Стенки у них потолще, крепче, раз в этаких льдах… А как же «Большевик» сумеет пробиться в бухту Мелкую? Это еще ничего не значит, что он ледокольный пароход — не ледокол ведь.

Прочитав статью и вспомнив рассказ учительницы, Яшка запутался в своих рассуждениях.

Как же так? Самые знаменитые полярники на льдинах по океану плавать, могут, а ледоколов не сумели вызволить. Целых три ледокола замерзли во льдах. Значит, трудно, значит, такая арктическая страна. Чтобы победить ее, ого, сколько сил надо!

Про капитана Александра Петровича Яшка прочел несколько раз подряд:

«…пароходом «Большевик» командует старейший советский капитан дальнего плавания Степанов, участник едва ли не всех арктических экспедиций. Его многолетний опыт не раз выручал суда из беды».

Мальчик всматривался в лицо капитана, стараясь найти в нем что-нибудь особенное, значительное, — словом, такое, на что можно было бы положиться. А видел Яшка маленького, совсем обыкновенного старика. И вдруг это знаменитый капитан!

— Ну что, — спросил Борис Владимирович, — всё понятно?

— А чего ж непонятно? — Яшка отложил газету, но сам не мог оторваться от фотографии «Большевика». «Вот такую бы привезти домой! И капитан на своей фотографии выглядит молодцом! Может, и правда всё, что было написано про него?» — Понятно; пойду я.

Старпом пошел к двери, раскрыл ее настежь и опять погрозил Яшке пальцем:

— Гляди у меня! — и тихонько вытолкал мальчика из каюты. — Спокойной ночи.

А когда Яшка уходил, Борис Владимирович смотрел ему вслед, пока тот дошел до конца коридора, и всё улыбался, покачивая головой. У старшего помощника было в Ленинграде двое сыновей. Он не видел их уже полгода.

Глава четвертая

Море катило зеленоватые волны навстречу «Большевику». Яшка лежал на полубаке и смотрел, как нос парохода резал волны. Вода пенилась и шипела. Пена заплеталась в белые лоскуты и обволакивала ими нос парохода.

Далеко у горизонта солнце окунулось в воду, и широкая блестящая дорога протянулась оттуда прямо к «Большевику». Эту солнечную дорогу будто всё время осыпали серебряными полосками и кружками, — так она искрилась и сверкала. А небо покрасили яркой голубой краской, но на всё, видно, не хватило краски, поэтому дальше осталось оно бледное, подернутое редкой дымкой.

Больше что́ увидишь в открытом море, когда над тобой ни облачка?

Стая чаек летела за пароходом. Так от них одно беспокойство: гам, крик. Потом, они больше норовят крутиться за кормой. Ждут: вдруг с парохода выкинут какие-нибудь объедки?

Яшка лежал и думал: «Бабка Настасья, поди, уж одолела соседей причитаньями: «талан-то наш горе-горький!.. Другие-то тихо-смирные»… Ох, будет разговору! Кольке что! Отец пойдет по рыбу, мать с малыми возится, Колька и подался со двора. А Яшка чуть с крыльца — вслед кричат: «Яш, ты куда запропастился-то?» Когда батя был жив, тогда другое дело. Ну, иной раз даст подзатыльник, но чтоб причитаньями донимать, это нет… А растревожились, верно, мать с бабкой. Жалко их, конечно, но что Яшка мог сделать, если поймался такой палтус? Пароход, опять же, шел в другую, сторону… Во, как волны рассекает! Ладный пароход, Кольке рассказать — не поверит. И пускай. А другие ребята поверят, как он, Яшка, на настоящем пароходе, по названию «Большевик», морем шел. Ни берега нигде не видать, ни камня, ни дерева.

Кто-то схватил Яшку за ногу и стал тормошить. Он обернулся и увидел пушистую собачью морду.

— Иди, иди, — рассердился Яшка.

Пес отпрыгнул назад, тряхнул мордой и снова с наскока вцепился в яшкин башмак, но без злобы, — видно хотелось ему поиграть. И сколько Яшка ни отталкивал его, — он не отставал. Ну, погоди!

И минут через пять пес уже не знал, куда ему деваться от мальчишки…

Остаток утра Яшка провел забавляясь с собаками. Их на пароходе было множество; ехали они на далекую зимовку. Собаки эти были ездовые, драчливые, но в непривычной корабельной обстановке они ласкались к Яшке, который затеял с ними возню.

Повар дядя Миша из камбуза[14] украдкой глядел на мальчика и втайне радовался. Свора собак сломя голову металась по палубе за Яшкой, а он вдруг останавливался, и собаки проносились мимо, сбиваясь в кучу и визжа от удовольствия.

Дяде Мише не терпелось поговорить с мальчиком. И повар пустился на хитрость. Нарезав мелких кусков всякой еды, он улучил момент, когда собаки бежали к кухне, и, будто нечаянно, бросил эти куски к порогу.

Собаки сразу же забыли про мальчика и набросились на еду. Что оставалось делать Яшке? Он тоже подошел к кухне.

— Ну, как, пироги вкусные? — осведомился дядя Миша.

— Вкусные.

— А уха?

— Малость без соли.

— А жареная?

— А чего вы колпак такой носите? — вдруг спросил Яшка повара.

— Форменный, полагается, — ответил дядя Миша.

— А вы не носите: уж больно смешной.

— Нельзя.

Собаки подобрали с палубы все куски и жалобно заскулили.

— И собаки смешные, — сказал Яшка, — у нас на селе — злющие.

— И много?

— Собак-то? Да, почитай, в каждом дворе.

Разговор становился более сердечным.

— Эх, — вздохнул дядя Миша, — вот если бы ты еще в преферанс умел играть!

Яшка не понял, о чем говорил повар, но ему не хотелось показать, будто он чего-то не знал.

— А я могу.

— Вот это замечательно! — дядя Миша потер руки. — Значит, сразимся.

— Ага, — подтвердил Яшка, тоже потирая руки и не имея никакого представления, что это будет за сражение.

— Ну, а скажи, — дядя Миша не поверил, чтобы мальчик умел играть в такую сложную игру, и решил проэкзаменовать его: вот играли мы, и у меня на руках было: четыре старших пики в коронке, туз треф, три старших бубны, тоже в коронке, король и валет червей. В снос я сбросил две маленьких червы и нечаянно объявил: девять червей! Сколько, по-твоему, набрал я взяток, если ход был мой?

Мальчик с испугом смотрел на повара и спросил:

— Вы про что это?

— Игра такая.

— Какая «такая»?

— В карты. Играешь в карты?