Словом, Державин напросился на аудиенцию. В четверг в десять часов утра государь его принял. Надоевший министр начал напористо, требовал обосновать отставку. А император, как вспоминал Державин, «ничего не мог сказать к обвинению его, как только: „Ты очень ревностно служишь“. — „А как так, государь, — отвечал Державин, — то я иначе служить не могу. Простите“. — „Оставайся в Совете и Сенате“. — „Мне нечего там делать“. — „Но подайте же просьбу, — подтвердил государь, — о увольнении вас от должности юстиц-министра“. — „Исполню повеление“».
Разговор исторический. Как-никак, мы стали свидетелями первой отставки министра в истории России!
Державин не просто отказался от сенатской синекуры. Оставаясь сенатором, он сохранил бы высокое министерское жалованье — 16 тысяч в год. А к отставке из министров получил бы в вознаграждение за труды андреевскую ленту. Но Державин гордо отказался от почестей, если уж впал в немилость к государю, если уж утратил влияние на судьбы государства… Остался он с ежегодным пансионом в десять тысяч рублей и без высшего ордена империи. Пройдёт без малого 170 лет — и другой поэт, приближенный к власть имущим, за вольнолюбивые выходки не получит к шестидесятилетию высшую награду Советского Союза — звезду Героя Социалистического Труда. Когда ему намекнут, что этот орден он не получит из-за слишком независимой позиции, — Твардовский ответит: «Не знал, что звезду Героя у нас дают за трусость». Державин тоже не хотел андреевской ленты за трусость и соглашательство…
Один год и один месяц служил Державин министром и генерал-прокурором — и, по его собственному выражению, «служба его была потоптана в грязи». Его преемником на посту министра юстиции стал П. В. Лопухин, который занимал этот пост до назначения его председателем Государственного совета. 1 января 1810 года пост министра юстиции занял Иван Иванович Дмитриев — друг Державина, к которому с этих пор наш герой стал относиться не без ревности.
Отставку столь пожилого министра публика могла бы воспринять как нечто само собой разумеющееся, но противники Державина оживились чрезвычайно. И вслед поверженному консерватору полетели проклятия. Особенно постарались рифмоплёты, которые надеялись, что Державин вступит с ними в поэтическую перепалку и осрамится. Как весело они слагали бранные куплеты:
Стихи корявые (даже в представлениях того времени), но лучшие умы «дней Александровых прекрасного начала» их переписывали и цитировали с восторгом. Державин хотел ответить, но ему хватило мудрости не ронять себя. Жихарев уверяет, что эти стихи накропал Николай Кондратьев — секретарь отставного калужского губернатора, весельчака Лопухина. Уж конечно, у него нашлись основания ненавидеть «следователя жестокосердого».
Кто-то заступился за Державина, написал от его имени ответные стихи:
Но побеждали недруги: они голосили громче. Молодость, взахлёб уверенная в своей правоте, всегда жестока по отношению к отжившему. Даже прозвание «певец Фелицы» — некогда почётное — теперь означало «старый царедворец и льстец», не более. Повержен неистовый консерватор! Значит, теперь он ответит за всё.
Ростопчин писал в те дни Цицианову: «Державин сочинил прекрасные философические стихи, уподобляя жизнь дежурству, и видно, что прямо из генерал-прокурорского дома влез опять на Парнас. Опасно, чтоб там не прибил Аполлона и не обругал Муз».
Из множества эпиграмм на постаревшего льва (басня Крылова навеяна как раз «свержением» Державина) выделялась одна:
Этот упрёк не лишён здравого смысла, да и риторика изящна. Что и говорить, старания и благие намерения Державина в значительной степени оказались напрасными. Раздражение императора и быстрая отставка — вот неоспоримый результат его министерской карьеры. Обвинять в провалах недругов, кивать на неопытность и двуличие государя суть малодушие. Державин не сумел сработаться с хозяином земли Русской — а это самый настоящий провал. Но не забудем: многие его начинания закрепились в практике министерства и оказались благотворными.
ОТСТАВНОЙ ПОЭТ
Державин в отставке не чувствовал себя обессиленным стариком, он ещё способен трудиться от зари до зари. Но чем становиться третьестепенным политиком — уж лучше полностью посвятить себя литературе, просвещению, искусствам. И — ожидать реванша! В стихах у него получались убедительные «похвалы сельской жизни», но как нелегко примириться с крушением политических планов… Будучи министром, в минуты отдыха Державин вчитался в Макиавелли — и душа отторгла этого политического мыслителя: