— Виктория, у тебя от любимого есть ребенок. Наша с ним любовь останется бесплодной. Ты все равно богаче меня, так прости же меня, ты видишь как я мучаюсь!

— Моего сына, ребенка Энрике, — сожгли индейцы, — глухо ответила Виктория.

— А Камила? — с испугом спросила Мария.

— Я сама не знаю, кто ее отец, — так же глухо ответила Виктория.

И Мария зарыдала, обнимая Викторию, и повторяя:

— Если не можешь, не прощай меня! Но знай одно, ты для меня всегда самая близкая, самая любимая, ты — моя сестра, мы во всем сестры. И если ты свою жизнь прожила в аду, то я жила в аду, который многим казался раем.

И она рассказала историю своей Милагрос, рассказала, как унижал, как издевался над ней Гонсало, как долго разрывала ей сердце Лусия.

И слушая Марию, заплакала Виктория, потому что в стране страданий не меряют, чья мука больше, а сострадают друг другу, и Виктория обняла свою сестру, и сама попросила у нее прощения, ведь когда ее сжигала ненависть, она сама не ведала, что творила.

Две сестры сидели обнявшись, сидели тихо-тихо. Наслаждаясь неизмеримым покоем любви, который снизошел на них.

Дверь осторожно приоткрылась, и в нее проскользнула Камила.

— Можно к вам? — спросила она, понимая, что ее ждут, и Виктория открыла ей свои объятия.

— А папе можно? — спросила она.

— Ты имеешь в виду Энрике? — спросила Виктория.

— Конечно, — счастливо засмеялась Камила.

— У тебя есть только мать, доченька. Имени твоего отца я не знаю. А наш с Энрике сын погиб в огне. Прости, но пусть больше нигде и никогда не будет обманов и фальши.

Камила застыла потрясенная, готовая плакать, но тут вошел Энрике и крепко обнял ее.

— Я все слышал, Виктория, но я привык считать Камилу своей дочкой. Я всегда мечтал о дочке. У меня был сын Августо и дочка Камила, я принял ее в свое сердце вместе с тобой. И вот мы теперь все вместе, неотделимо, неотторжимо.

Виктория встала, слезы текли по ее щекам. Энрике поцеловал ей руку, а она поцеловала его в склоненную голову.

Они спустились в гостиную, и Виктория уже совсем другими глазами смотрела на Милагрос, полюбовалась крошкой Асунсьон, потом притянула к себе и Хуасито. Ее сын тоже стал бы таким же хорошеньким мальчуганом с живыми смышлеными глазками… Но что это? На шее Хуансито она увидела распятие, которое оставил ей Энрике, которое она надела на своего Адальберто.

— Откуда? — только и спросила Виктория.

— Катриэль носил его с самого младенчества, — ответила Милагрос, — а потом подарил Хуансито.

— Катриэль? — переспросила Виктория, и у нее в голове мелькнула страшная догадка. Неужели? И его воспитала Асунсьон? Воспитала ее сына, которого она потом так преследовала, ослепленная дикой ненасытной ненавистью? А ведь он всегда ей напоминал кого-то… Только кого, она никак не могла понять. А теперь поняла — Энрике Муньиса, генерала ее мечты!

«Господи! Сотвори чудо! Сделай так, чтобы он был жив! Чтобы я могла попросить у него прощения, — молилась про себя Виктория. — Ты отнял у меня всех, кто любил меня и хотел спасти. Так сотвори же чудо в знак того, что мне не закрыт путь к спасению! Сделай так, чтобы мой сын был жив!»

И Господь сотворил чудо.

Огненные слова загорелись над распятием в гостиной и гласили: «КАТРИЭЛЬ ЖИВ».

Вспыхнули эти слова на стене или только в мозгу Виктории — кто знает? Виктория поняла одно: завтра она отправится искать Катриэля, чтобы прижать его к груди и попросить прощения. Потому что она знала: Бог не гневается на нее, он благословил ее детьми.

Глава 31

Утром Мария зашла в спальню к Виктории, но не нашла там сестры. Комната выглядела так, будто никто в ней и не ночевал.

— Пойду — ка узнаю, какая из лошадок унесла от нас сестричку Викторию, — сказала себе Мария, спускаясь вниз.

Заглянув в конюшню, она недосчиталась Красотки, чуткой и нервной кобылки.

— Ну что ж, — вздохнула она. — Будем ждать, когда Виктория вернется к нам насовсем.

Виктория выехала на рассвете и держала путь к индейским землям. Она должна была убедиться, что не ошиблась в своей догадке. Прошло столько лет, а ехала она будто все по тем же полям, и лошадь ее точно так же, как в те незапамятные дни юности, перешла вброд речку …

Виктория впервые думала без ненависти о тех людях, которых ненавидела так долго. А что, если они приняли к себе и растили ее сына? Как смела она питать к ним ненависть и преследовать их?

Индейцы встретили белую женщину настороженно. Им не за что было любить белых, которые приносили им только несчастья. Они обступили лошадь белой женщины и ждали, что она скажет.

— Я ищу индейца по имени Катриэль, — сказала Виктория.

— Его нет среди нас, — ответил один из индейцев. — Мы думаем, что нет его и в живых.

Виктория думала иначе, но не стала спорить. Ей нужно было выяснить тайну рождения Катриэля.

— Кто из вас помнит, как появился Катриэль в вашем племени? — спросила Виктория. — Он носил крест, который я повесила на грудь своему сыну. Мой сын исчез. Мой дом сгорел. Я вернулась на пепелище.

— Слезь с коня, женщина, и пойдем со мной, — пригласил Викторию старый касик, — я расскажу тебе все, что помню.

Он усадил Викторию на шкуру возле очага в вигваме и рассказал:

— Мальчика держала в объятиях Науиль, которая ходила кормить ваших детей, детей белых. Мальчик был в рубашке, а под рубашкой у него был крест, тот самый, о котором ты сказала. Мы не сняли крест с Катриэля, чтобы он никогда не забывал об измене Науиль, которую мы считали его матерью. Да, Науиль изменила своему народу, она ушла к белым. Но Катриэлю мы не ставили в вину ее измены, он вырос настоящим воином и всегда помогал своему племени. Но теперь он ушел от нас.

— Куда же? — спросила в нетерпении Виктория, последние ее сомнения развеялись будто дым.

— Инти тебе расскажет. Он видел Катриэля последним.

Так Виктория узнала, в каком отчаянии был Катриэль, уверившись, что потерял Милагрос. Как он похоронил себя для белых и вернулся к своему племени. Как женился на Лилеен и потерял ее, оставшись с новорожденной дочкой.

— Он ушел с шатрами «Олимпико», — сказал Инти. — Он стал странником без роду без племени.

Виктория поблагодарила молодого индейца. Теперь она знала, почему ее дочь с зятем отправились на спектакль театра «Олимпико» — им тоже была небезразлична судьба Катриэля. Но зачем ей чужое имя — Катриэль? Когда они встретятся, она назовет его Адальберто; ее незабвенный друг заслужил, чтобы память о нем не исчезла!

Скорей, скорей в Санта-Марию!

После семейного праздника в Санта-Марию вместе с Пабло и Лусией отправились и Августо с Милагрос. Милагрос надеялась, что Августо отказался от мысли о путешествии, но нет, — он только о нем и твердил. Но причина была уже другая.

— Ты не представляешь, — говорил Августо, — как тяжело на меня подействовала скоропалительная женитьба отца! Мама только недавно умерла, его женитьба мне кажется кощунством. Я не могу с ней примириться. Помоги мне! Давай уедем!

Что могла возразить на это Милагрос? Ведь Августо упрекал ее мать и, упрекая, не щадил и Милагрос. Не щадил и малышку Асунсьон. Он опять думал только о себе и своих переживаниях. Ах, если бы Августо попробовал справиться с собой! Ведь Милагрос чувствовала — им не нужно, нет, не нужно уезжать в Европу!

С тяжелым сердцем ехала она в Санта-Марию, и, когда Лусия с Августо отправились в порт узнавать, когда в ближайшее время отплывает корабль в Европу, пошла помолиться в церковь. Она молилась о том, чтобы Бог помог ей найти верное решение, найти и осуществить его.

У выхода из церкви она встретилась с Мануэлой. Женщины узнали друг друга, обрадовались, разговорились.

— А мы только что окрестили нашего сынишку Хосе, — сказала Мануэла, — на радостях я даже сумку здесь забыла, пришлось вернуться. А у нас в театре скоро премьера, приходите! Чудо что за пьеса. Вас ведь интересуют индейцы? Так она про необыкновенную судьбу индейского мальчика …