— Вы думаете, из-за меня?

— Зачем так, — сказал Конов, — я ничего не думаю.

— Эти двое — кошмар, наказание!

— Почему вы все время говорите — эти двое? Сбежал только Елхов.

— Не верю, — сказала Лина, — их вообще надо разбросать по разным школам. Сбежал Елхов, а Кухтин ничего не знал? Ха-ха!

— А если их расспросить? — неудачно предложил Конов.

— Ничего не скажут! Вытаращатся вот так, — она показала, как они вытаращатся, — и будут изображать баранов.

Конов попросил ее показать приятелей. Она, конечно, не подавала вида про милицию, слова лишнего не сказала. Просто шла с широкой улыбкой им навстречу. Ребята думали, она кому-то сзади улыбается, даже обернулись.

— Здравствуйте, ребята, — запросто сказала Лина.

— Так мы уже здоровались, — напомнил Кухня, — помните, вы мне тройку поставили на уроке.

Лина поняла свою ошибку, решила ее исправить тут же.

— Почему тройку, — еще шире улыбнулась она, — я тебе поставила четверку.

— А сказали…

— Это я так сказала — устно, а в журнал поставила четверку…

— Если вы думаете, — сказал Винт, — что это мы побили лампочки в туалете, то это не мы совсем…

Лина еще не слышала про лампочки, но сразу решила — они. Виду не подала.

— Я ничего не думаю, — сказала она. — Вы домой собрались?

Ребята переглянулись.

— Домой. Нас родители ждут, — так же соврал Кухня.

— По дому надо помочь, — бодро включился Винт, — а как же…

— Настоящие мужчины! — сказала Лина. — До свидания.

Они в себя пришли не сразу.

— Заболела, что ли? — сказал Винт.

Конов торопливо распрощался с педагогом, заспешил за друзьями. Догнал их уже за воротами школы.

— Пустите меня! — первым очнулся Кухня. — Пустите меня!

Винт сопел молча и только яростно рвался из рук.

— Помогите! — блажил Кухня. — Люди!!!

Конов склонился к ним, сказал Винту:

— У меня руки заняты. Залезь ко мне в карман.

— А-а-а! — орал Кухня.

Начали останавливаться прохожие, и это придавало ему сил. Винта отрезвил невозмутимый тон Конова. Он залез в ближний к нему карман и достал милицейское удостоверение.

— Кончай, Кухня! — сказал он.

Кухня был не без сознания и тоже увидел документ. Замолк.

— Зачем вы их трогаете? — сказала женщина, отозвавшаяся на вопли Кухни.

Подошли еще двое из прохожих. В газетах то и дело писали о кражах детей.

— Вон милиция, — постращал один из подошедших, — отпустите их.

— Предъяви, — сказал Конов.

Винт показал красное удостоверение с гербом, и все успокоились.

— Это не мы, — на всякий пожарный случай сказал Кухня.

— А кто?

— Мы не знаем.

— А что, собственно, не мы?

Кухня понял, что перестарался, и туманно сказал:

— Вообще не мы…

Конов молча вел машину. Не задавал никаких вопросов, внимательно смотрел за дорогой. Это нервировало.

— Не вздумайте бегать, — предупредил он перед остановкой, — у меня ваши адреса. Домой приду. Это ведь хуже, правда?

Тихонша узнала их сразу.

— Волосы сбрил, думал, я тебя не узнаю. Мол, старуха и не видит ничего! Эх, ты-ы-ы! Вместо того, чтобы учиться, а?!

— Они? — спросил Конов.

— А то кто же?! У бритого сестра потонула. А этот, болтун, — повернулась она к Кухне, — совершенно без совести. Ограбили старуху и рады? Куда мой билет украли, а? Или я такая богатая, что мне квартиры не надо? Посмотрите, как я живу?

Они хлопали глазами и не чувствовали себя виноватыми, потому что не понимали, о чем речь. А дом Тихонши вовсе не казался им таким уж плохим. Обычный, как у Винта. Даже поновее.

Конов опять сидел за рулем, они сзади.

— Куда сумасшедшего дели?

— Он не сумасшедший, — сказал Кухня, — из него сумасшедшего хотят сделать.

— У него паспорт есть, — сказал Винт.

Сначала Конов давал честное слово, что ничего плохого с Гришей не произойдет, потом врач больницы торжественно пообещал не кормить его никакими таблетками и не колоть уколов. Сам Гриша добровольно никогда бы не пошел в психушку, даже в тихое отделение, в отдельную палату. Но ему показали паспорт. Гриша пропал, сдался, пошел, как теленок, за своей ненаглядной книжицей. Нормальному человеку не понять, а для него красные корочки были дороже свободы.

Потом они в кабинете Конова битый час рассказывали все, что знают. Особенно интересовал Конова человек по прозвищу Полундра в белых кроссовках «Рибок», с волосами до плеч.

— Узнаете его, если увидите? — спросил он.

— Конечно, — сказал Кухня, — мы его, вот как вас, видели…

— Только не очень хочется, — сказал Винт.

Конов молился только об одном — чтоб «Полундра» было настоящей кличкой, чтоб человек под таким прозвищем привлекался к уголовной ответственности и его данные были в компьютере Министерства внутренних дел.

Полундра не только привлекался, но дважды сидел. По фототелеграфу пришла его фотография, не очень хорошего качества, но ребята его узнали.

Медицинская сестра с фантастически неправдоподобными золотыми волосами тоже ни секунды не сомневалась.

— Только у него волосы были длинные, — сказала она, — и на фотографии он помоложе выглядит.

Следователь прокуратуры Синцов всегда напоминал ему сову. В этой важной птице половина фигуры — глаза. Конов всегда, когда видел сову, удивлялся ошибке природы, приделавшей такие огромные гляделки к коротенькому туловищу.

— Я вам весь день звоню, — сверкнул он очками.

— Мне кажется, — небрежно сказал Конов старой сове, — Алика надо освободить из-под стражи.

— Завтра. Завтра он освободится.

«Соображает старик, — подумал Конов, — но делать такие ошибки…»

— Ошибки здесь никакой не было, — сказал Синцов, — я был уверен, Алик перекупил билет. Надо было предъявить ему обвинение в убийстве, чтоб зашевелился человек, который ему всучил этот выигрыш.

Синцов встал и подошел к окну. Скучный, неразговорчивый, сейчас он походил на мокрую сову, хотя Конов и не знал, как выглядят мокрые совы.

— Я, кажется, нашел убийцу. — Конов положил фотографию Полундры на стол.

Сегодня со стариком происходило неладное. Он, было, оживился, кинулся к фотографии, подержал в своих когтях, отбросил.

— Похож, — сказал кисло.

«Плохо дело, — подумал Конов, — вот так и я скоро постарею».

— Его опознала медсестра из психиатрички, — сказал Конов и спохватился: — Вы сказали, похож. На кого похож?

— Этот человек полчаса назад вышел из этого кабинета.

— С повинной?! — удивился Конов.

— Как свидетель. Почитайте.

Свидетельские показания Полундры коротко и нагло сообщали, что, находясь в городе Сочи, он приобрел лотерейный билет, который потом перепродал Алику в связи со своим тяжелым материальным положением, которое наступило после ограбления его неизвестными людьми. Полундра готов был предоставить справку о травмах, нанесенных ему грабителями.

— Я промахнулся, — сказал Синцов, — они договорились полюбовно, чего я не ожидал. Так что этого Алика нужно отпускать.

— Но можно арестовывать Полундру, — сказал Конов.

— Основания?

— Он проживал в гостинице одновременно с Шишом.

— Там проживало еще семьдесят человек.

— Он забирал немого Гришу из больницы на следующий день после убийства Шиша. Медсестра опознает его.

Синцов вяло махнул рукой:

— Скажет, проявил человеколюбие или кто-то его попросил. Какие тут основания для ареста?

— Он был на кладбище вместе с Сэром, Шишом и немым, и только чудом его не взяла милиция.

— У него есть свидетели, что он был в это время вообще в другом городе.

Конов протянул ему записанные показания Кухни и Винта. Синцов начал читать рассеянно, без интереса, потом вцепился в листки, и фигура его стала вырастать над столом, наливаться силой.

— Капитан! — Он засверкал своими моргалками. — Ведь этот Полундра даже не подозревает об этих мальчишках. Нахал! Развалился тут… Можно, говорит, я закурю.