Катя шла на первый урок в коррекционный класс в страхе. Опыт у нее уже был. Но с другими детьми. Эти десять человек встретили новую училку настороженно. Впрочем, как любые другие дети. И того самого трудного мальчика Катя выделила как-то сразу. Конечно, Добров имел в виду именно его.
Темненький черноглазый мальчик, чуть сутулившийся, несмотря на свой невысокий рост и смотревший исподлобья, угрюмо, без тени улыбки... В классе он был очевидным лидером. Его слушались, его любили - интересно, за что? - к нему тянулись. Акрам Таишев...
Почему-то Кате всегда казалось, что дети должны улыбаться. Должны... Но вот не улыбаются. Не умеют или не хотят? Не хотят или не умеют? Близкие по смыслу понятия... А дети - часто такие далекие... Особенно эти. Из коррекционного.
- Рискните открыть тетради. Почему рискните? Потому что я не знаю, что у вас получится, - сказала им Катя. Она чувствовала себя, как перед гастроскопией. - Это честно. И вы не знаете тоже. Но оттолкнемся от простой мысли: вы - ребята молодцы при всех обстоятельствах и при любом раскладе. Ребята-молодчата! С этой мыслью и начнем писать.
Они засмеялись, но чересчур напряженно, искусственно.
Медленно и осторожно Катя пробовала их завоевывать. Сделать это было крайне сложно, потому что все уже хорошо опробованные ею и действенные методы здесь не проходили ни в какую.
В классе коррекции было смешно читать стихи о любви - все начинали дружно хихикать, сально переглядываться и отпускать смачные шутки.
Здесь было бесполезно, совершенно бессмысленно давать забавные диктанты - юмор дети понимали, но сразу начинали кричать, что текст очень велик, им с таким не справиться. Им бы несколько фраз... И Катя сдавалась, понимая их правоту.
Коррекционщикам нельзя было долго рассказывать - они быстро уставали, бродили глазами по сторонам, уставлялись в окна, перешептывались и перебрасывались бумажными шариками.
Сложно было и с домашними заданиями - дети с ними просто не справлялись. Хотя Катя быстро разгадала, что они часто хитрят, находят легкий выход, бравируя и мотивируя тем, что ничего не умеют, не могут, что они не в силах... А пределы этих сил и возможности уже не определить, не выяснить - ведь кто-то когда-то жестоко и безапелляционно ограничил способности этих детей, отправил их в ущербный класс навсегда - из него нет выхода, хотя даже в концлагере ждут освободителей и все-таки дожидаются. Пусть не все...
Чего только Катя не наслушалась на уроках в коррекционном... И что Пушкин был предком Ганнибала, и что до Пушкина дошли слухи, что рядом с Кишиневом - Одесса, и что Пушкина послали на... ну, как его... это... в общем, в такую командировку... А одна из "Маленьких трагедий" была написана после смерти Пушкина. И у отца Ломоносова не было детей. Плюс "У ворот их танки ждут. У Жуковского в балладе "Светлана" - "У ворот их санки ждут". И ведь все всерьез, без всяких шуток или издевательств над учителем...
Узнав название поэмы Маяковского, Саша Степанов спросил:
- Облако в штанах?! А у кого?
Физик Эдмунд Феликсович Руда по прозвищу "Дзержинский наоборот" как-то с хохотом рассказал, что объяснял им по поводу амплитуды:
- Амплитуда - это разность между минимальным и максимальным показателем изменяющихся параметров той или иной среды или системы.
Класс притих. Потом Акрам протянул:
- Ишь ты оно как... А я думал: амплитуда - это вот! Вот - амплитуда!
И начал взмахивать руками над головой, встал, расставив ноги - эдакий размах рук-ног. Очевидно, слышал слово "амплитуда" в значении какой-нибудь антропометрии в связи с двигательными функциями.
Рудик сказал нарочито сухо и постно, даже брюзгливо:
- Что - "вот"?! Ну что это - "вот" - и руками помахал?.. Не понимаю... Я дал научное определение для любого случая, а ты... Нет, я даже не понял, что именно ты имел в виду и что пытаешься мне объяснить.
Катя пробовала внушить этим детям важное правило - неважно, кем тебя считают, а важно, кто ты на самом деле. Совершенно бесполезно. Они еще малы и дорастут до этой истины нескоро. Если вообще дорастут когда-нибудь. Поскольку это одна из самых сложных истин на Земле.
А еще неправда, якобы страдания облагораживают характер. Кто-то писал об этом. Может быть, совершить такое иногда удается счастью, но страдания... Они чаще всего делают человека мелочным и мстительным. Озлобленным. Несправедливым к миру. Редко кому удается сохранить душу в подобной ситуации. Тем более детям.
И в чем все-таки основная главная задача учителя? Разве не в том, чтобы возродить или укрепить веру в человека? В человека - но не в раба или работодателя, не в научного гения или участника гигантского муравейника. В неповторимую личность. Нет человека, без которого Вселенная могла бы обойтись. Личный фактор всегда стоит на первом месте, по крайней мере, в той степени, в какой мы все - личности.
Только пока Кате ничего не удавалось. И она не видела света в конце тоннеля... Но это еще ничего не значит: в конце концов, кто-то мог просто забыть включить его.
Все детство Платона прошло под знаком разных зверюшек - звериное царство в доме. Волнистые попугайчики, резво порхающие по квартире и затевающие прятки в складках штор, котята и коты-кошки, белые крысы - все как одна по имени Сосиска - черепахи Мушка и Клюшка...
С ними была связана история, тяготившая душу Кати по сей день.
Платоша обожал этих двух черепашек, важно ползающих по коридору. Приходя из школы, целовал каждую, заглядывал в их точечные глазки и спрашивал, как прошел день без него. А потом Вера, с которой Катя давно работала в школе, в панике позвонила и запричитала в трубку:
- Катерина, немедленно отдай своих черепах! Я прочитала в журнале, что от них заводятся глисты в печени, которых потом ничем не выведешь. Только оперировать! Ты хочешь, чтобы Платон тяжело заболел?
Катя не хотела. Мгновенно взвинтилась. Запсиховала. И начала уговаривать сына отказаться от черепах. Он молчаливо сопротивлялся, но наконец сдался под могучим материнским давлением. Мушку и Клюшку с восторгом забрал школьный завхоз, заявивший, что не боится даже чумы.
Платоша ходил мрачный, тосковал, возвращаясь из школы, тихо садился на диван и долго молчал. Искал своих черепашек, вспоминал, как они здесь ползали, шевелились, какие у них были смешные не моргающие черные глазки...
Катя жестоко казнилась.
- Все правильно, - твердо сказала Вера. - Не переживай не мучайся! Я читала, что сама Наталья Дурова считала блажью и дурью держать животных в городских квартирах. Любых животных, даже рыбок и птиц, не говоря уж о тиграх. Потому что это все непредсказуемо и опасно - инфекции и природа никогда не дремлют! И все "держатели" собак и кошек находятся в группе риска по дисбактериозу. Об этом сколько раз писали!
Еще в доме жил огромный кот. Совершенно белый, без единого пятнышка, и пушистый. Платоша его подобрал в подъезде. Кот пожил немного, и все решили, что он сбежал из цирка или из театра Куклачева. Выяснилось, что котяра умеет открывать дверь передней лапой, вставая на задние, и делает великолепную стойку на передних лапах. Кот получил имя Акакий, но чаще Платон звал его Акакой.
А еще проживала кошка Штучка. Имя свое она носила вполне заслуженно. Платоша как-то купал ее в ванне, но капризной киске что-то не понравилась - шампунь или жесткая вода - и Штучка так покусала Платона, что пришлось сразу ехать в травмпункт. Там на всякий случай назначили прививки от столбняка и бешенства.
Катя ругалась и требовала немедленно отдать кошку.
- А что говорила Наталья Дурова? - отреагировала Вера. - Уж ей ли не знать все про животных... Нельзя их держать дома, понимаешь, нельзя! У твоего Платона прямо большой личный зоопарк: мать, хомяк, собака, кошки и другие крысы-мыши... Полное безобразие!