"А мне больше и не нужно", — подумал Гришка и вышел проводить дорогих "гостей".

— Гришенька, — в ужасе спросила вечером вернувшаяся с работы мать, — кто это к тебе сегодня приезжал? Соседи говорят, с автоматами… Целая машина!

— А это, мать, меня на работу в ФСБ приезжали приглашать! Служба у них такая — без автоматов из дома не выходят, — солидно объяснил Гришка. — Битый час меня упрашивали да передо мной унижались! Они самые ценные кадры по стране собирают. Иначе пропадут без таких, как я! И разведка у нас накроется медным тазом, гробанется и сдохнет, как муха осенью! Но допустить такого позора для страны никак невозможно, сама понимаешь, поэтому я сразу согласился. Чего уж там, поработаю, послужу, выполню свой гражданский долг! Раз так просят, сами домой ко мне приезжают, мое согласие вымаливают!

Мать выслушала его молча и сказала свое привычное:

— Ты, Гришка, плохо кончишь! За решеткой! Ты обязательно сядешь! Надо же выдумать: в ФСБ его приглашали работать! Школьника! Двоечника! Сокровище такое! Ты чем успел отличиться, находка для ФСБ?

— Ах, так, ты мне не веришь?! — оскорбленно завопил Гришка. — А это что?! На, смотри!

И он сунул ошеломленной матери визитку капитана Забродина.

Мать в изумлении перечитала ее несколько раз, напряженно пытаясь отделить правду от лжи, не сумела этого сделать, махнула на сына рукой и положилась на волю судьбы.

А Григорий продолжал овладевать премудростями компьютерной техники, учился все лучше и лучше и умудрился окончить школу без единой тройки.

Мать плакала от счастья и благодарила Небо.

После выпускного бала Григорий сразу позвонил по одному из телефонов, оставленных ему капитаном, на ура сдал экзамены и получил высшее образование. Однако долго служить в органах Гришка не стал. Ему удалось быстро организовать свое дело, открыть частное агентство и подать в отставку. Повод нашелся замечательный. Но хитрый Гришка берег его именно для такого случая, ловко скрыв при поступлении от суровой медицинской комиссии.

В детстве он сильно повредил пятки — прыгал с гаражей. Пятки долго болели, мать таскала его по врачам, причитала и охала. Несколько месяцев Гришка даже плохо, с трудом ходил, косолапо переваливаясь с одной ноги на другую и морщась от боли. Но потом она стала притихать, Гришка вновь помчался на свой любимый стадион гонять футбольный мяч и думать забыл про ушибленные пятки. Вспомнил он о них, и очень удачно, когда замыслил уйти в отставку. И объявил, что ходит с превеликим трудом и муками, на последнем издыхании, взяв себя в руки чудовищной силой волей, поскольку обожает свою профессию. Но, видно, как ни прискорбно и больно это сознавать, ему пришла пора расставаться с дорогим ФСБ…

Удивительно, но ему опять поверили. Григорий обладал врожденным даром легко убеждать всех в своей искренности, доверчивости и открытости.

Он прекрасно увидел и четко рассмотрел все новшества в стране, вник во все происходящее и понял, что частный сектор победил государственный. А значит, жить дальше необходимо "в личку", плюнув на коллективное и общее. Индивидуалист выбился в лидеры надолго и всерьез. "Я" стала главной и решающей буквой алфавита.

Так Гришка совершил новый резкий виток в своей биографии и стал частным детективом. Он взял кредит в банке, арендовал маленькое помещение подешевле и подальше от центра, привлек к делу двоих своих знакомых по Школе ФСБ и нанял секретаршу. Девочка по имени Любочка смотрела Малышеву в рот, слушалась одного его жеста и благоговейно внимала всем его разведчицким байкам. Он понимал, что девочка, так восторженно им любующаяся, согласится на все. Но к этому вовсе не стремился. Наоборот, упорно избегал. Григорий считал, что нет на свете ничего более банального и пошлого, нежели роман начальника со своей секретаршей.

Люба ему нравилась, но не более того. Странно, но к отношениям с женщинами Григорий относился предельно серьезно и допускал шутки и определенные вольности в их адрес только на словах.

Хорошенькую, застенчивую Любочку он держал исключительно за украшение офиса. Но вдобавок к этому, Люба неплохо работала: старалась и была предельно аккуратна. Она часто нервно одергивала на себе одежду.

— А ты что все время себя щупаешь? Проверяешь, на месте ли браунинг? — как-то неосмотрительно пошутил Григорий.

Люба зарделась и вскинула на него наивные, по-детски ясные глаза:

— Вы мне оружия не выдавали, Григорий Васильевич!

— Как же я подзабыл! — хмыкнул Малышев. — Да и правильно сделал! Браунинг — не оружие, Касперский — не защита.

Сначала в детективное бюро начали осторожно наведываться, проводя телефонную разведку, сгорающие от ревности богатенькие мужья, жены которых, по мнению супругов, пустились от безделья во все тяжкие. Специалистом по таким внутрисемейным разборкам сразу заделался Леха, один из сотрудников Малышева.

Леха уникально отслеживал неверных жен, делал снимки, подтверждающие неверность, и вручал фотодоказательства облапошенному женой супругу. Дальше — его дело. Хочешь — изменницу убивай, хочешь — с позором выгоняй, хочешь — измышляй страшную месть счастливому сопернику.

За неопровержимые улики Григорий брал с раздавленных жалких мужей, готовых платить за свое унижение по полной программе, от тысячи до пяти тысяч баксов.

— С нами удобно! — повторял Малышев клиентам и смеялся.

Мадамы "новых русских" развлекались вовсю, а поэтому дела у агентства Малышева стремительно пошли в гору. Его стали рекомендовать и направлять к нему своих "коллег" по несчастью. У предпринимателей одни и те же тусовки и одинаковые беды. Ревнивые бизнесмены и стали основной клиентурой Малышева. Штат детективного агентства увеличивался.

Его агентство вело свои бои без правил. Точнее, по правилам богатеньких клиентов. Григорий всегда мыслил в правильном направлении.

— А ты не пробовал делать фотки прямо возле постели? — поинтересовался он однажды у Лехи.

Тот ухмыльнулся:

— Слишком рисково! Пока хватает объятий и поцелуев на улице, в ресторанах, машинах… Хотя попробовать можно. С помощью рекламы.

Григорий вытаращил глаза:

— Какой рекламы?

— А как же? — фыркнул Леха. — У нас нынче яркая реклама, горящая всю ночь за окнами, вроде той самой свечи, с которой стоят возле любовного ложа. Светит да не греет. Зато освещает вовсю. Хорошо видно!

Малышев улыбнулся.

— Ихние бабы — полный отстой! Глаз положить не на кого, — жаловался и делился впечатлениями Леха. — Вся ихая красота — косметическая, салонно-магазинная! А хочется настоящей! Но все женщины по сути — кошки. Тут надысь еду в метро и вижу забавную пару — крутой по характеру мужчинка, явно лидер, и с ним его бабенка. Она отстала, а он вырвался далеко вперед. Обернулся и позвал ее за собой. Без малейшей улыбки громко поманил: "Кис-кис-кис!" Так что я в своем мнении не одинок!

С помощью изменчивых жен Малышеву удалось довольно быстро отдать кредит. Потом пошли дела немного посложнее, зато интереснее. Все те же предприниматели начали просить отследить деятельность своих соперников в бизнесе. Обычно этим занимался Николай.

Он был дельным и сообразительным малым, но жутким матерщинником. Григорий старался сдерживать его хотя бы при Любе и при дамах, правда, редко наведывавшихся в его контору. Очевидно, измены мужей их волновали не сильно.

Образчиком обычной речи Коляна стала примерно такая фраза: "Гриш, дай вон ту хуету, а то эта хуета без той ни хуя не хуячит!"

Леха ржал, а Григорий сердился:

— Ты говорить по-русски никак не можешь?

— А чего, разве это не по-русски? Ты, шеф, не прав! Очень даже по-нашенски! Ты почитай Баркова. С тех времен язык здорово изменился, а мат — ни фига!

— Ну, ладно! — поспешно прерывал Малышев опасную, вредную и грозящую затянуться дискуссию. — Я тебе, Николай, очень настойчиво рекомендую хорошенько последить за своим чересчур русским языком! С людьми работаем! А клиентов твоя ненормативная и шибко вольная лексика отпугнуть может. И чтобы при Любе ни-ни! Иначе уволю, не посмотрев на все твои несомненные заслуги перед российским развивающимся капитализмом! Точка!