Мы отправились в путь. Как и накануне, для ходьбы нам пришлось снять чулки и башмаки, поскольку песок становился все более глубоким и, следовательно, более зыбким. Иногда мы проваливались по колено, и некоторые падали в нелепых позах, что заставляло нас развеселиться и забыть об усталости от этого изнуряющего похода.

Жара все усиливалась. Мы ускорили шаг, дабы поскорее иметь возможность отдохнуть, в чем некоторые из нас уже сильно нуждались.

Мы были уже близко. Песок обжигал нам ноги. Жажда чувствовалась все сильнее, тем более что теперь у нас перед глазами простирались серебристые волны океана.

Чудесное зрелище, представшее нашим взорам, невозможно описать: для этого требуется перо более изощренное, нежели мое.

Было уже поздно. Немного отдохнув на песке, мы решили утолить голод, который усиливал свежий морской ветерок.

Мы разложили на пляже нашу провизию, и каждая воздала ей должное. Мы подумали обо всем, однако забыли про воду. Где найти ее в этой раскаленной пустыне? Я вызвался всех спасти. Со мной на поиски источника отправились две мои подруги.

Прошло больше часа, прежде чем мы его нашли. И увидев его, обезумели от радости.

Я отодвинула скрывавшие родник растения и бросилась на землю, чтобы утолить терзавшую меня ужасную жажду. Удовлетворив эту насущную потребность, мы стали думать о возвращении. Нас уже давно ждали и приветствовали воистину торжествующими криками. Нетерпеливые руки вырывали у нас сосуды, даже не думая поблагодарить.

Одна ученица прошла вперед по пляжу и опустила ноги в воду.

Всех неожиданно озарило!

Все мгновенно сбросили с себя верхнюю одежду и, закатав юбки до талии, бросились в эти благодатные волны.

Наши учительницы в сторонке сделали то же самое.

Море быстро поднималось. Нескромные волны порой касались тех мест, которые хотелось защитить от проникновения влаги! Тогда следовал безумный взрыв смеха! И только я наблюдал за этим купанием со стороны. Кто же мешал мне принять в нем участие? Тогда я бы не сумел на это ответить. Чувство стыда, которому я подчинялся почти помимо своей воли, вынуждало меня остаться в стороне, как если бы я боялся, забавляясь вместе с остальными, оскорбить взгляды тех, кто называл меня своей подругой, своей сестрой!

Конечно, они и не подозревали, что за бурные чувства волновали меня при виде этого раскрепощенного поведения, столь естественного среди девушек-ровесниц! Самым старшим из них было двадцать четыре года. Мне было девятнадцать, а многим еще и этого не исполнилось. Некоторые были очень милы, однако не отмечены какой-то особой красотой.

К четырем часам небольшая процессия вернулась в Т. Нас уже ждал обед. Мы сильно устали, однако нам предстояло еще проделать долгий путь, чтобы вернуться в симпатичный загородный домик.

Мы быстро проделали эту дорогу, благодаря нашему желанию восстановить силы долгим ночным сном. Лично я в этом настоятельно нуждался, и можно догадаться, что терзавшие меня ощущения нисколько не прибавляли мне сил.

Хотя мне об этом и не говорили, я замечал, что мое состояние вызывает беспокойство. Наука не могла объяснить мои бессознательные тенденции, вот почему, естественно, все думали, что меня подтачивает некий недуг.

Впрочем, наука не способна творить чудеса, и еще меньше — предсказывать будущее… Но меня довольно долго заставляли следовать особой диете. Бедная сестра, занимавшаяся лекарствами, пыталась найти все новые средства, однако каждая ее попытка оканчивалась полной неудачей.

Настала пора каникул, которая совпадала с экзаменационной. В этом году мне также пришлось принять в этом участие. Вот уже два года как я был в Д. Для молодых кандидаток это воистину тревожная пора. Я же чувствовал ко всему полное безразличие, хотя речь шла о моем будущем.

Мы отправились в Б. в сопровождении начальницы. Она представила нас господину инспектору учебного округа, который произнес перед нами речь о нравственности, приличествующую торжественному моменту. Экзамен должен был состояться в залах префектуры. На следующее утро в восемь часов они были уже заполнены, и начался письменный экзамен.

Результаты стали известны лишь в полдень.

Из восемнадцати кандидаток на свидетельство о профессиональной пригодности я занял первое место. То же самое положение я сохранил до окончания всех экзаменов и, к своей чести, должен сказать, что никто мне не завидовал, поскольку все ожидали именно этого.

Моя мать сияла от счастья, но определенно ни один человек не радовался этому больше, чем мой почтенный благодетель, мсье де Сен-М. Он больше сопереживал моему успеху, чем если бы этого добился его собственный ребенок.

Когда я расставался со своими милыми подругами, у меня болезненно сжалось сердце. Покидая небольшой дом в Д., я ощущал ужасную тоску.

Это было нечто вроде смутного неопределенного предчувствия того, что ожидало меня в будущем.

Может быть, в этих стенах я оставил покой, непоколебимое спокойствие, которое дает чистая совесть?

Может быть, в миру мне предстояла борьба с самыми различными врагами? И как мне удастся выйти из этой схватки?

Я вновь занял в Б. свою скромную комнату и приступил к своим прежним обязанностям у мсье де Сен-М., ожидая, пока инспектор предложит мне пост. У меня были с ним прекрасные отношения.

Он всегда относился ко мне благосклонно. Это был человек редкий и воистину достойный возложенных на него деликатных обязанностей, которые он исполнял со старанием, делавшим честь народному образованию.

Так прошло несколько месяцев, а затем из префектуры мне пришло приглашение явиться в контору учебного округа. «Дитя мое, — радостно сказал мне инспектор, — я думаю, что вы будете довольны. Я хочу предложить вам должность в хорошо известном мне пансионе, где, не сомневаюсь, вам очень понравится. Мадам А. наделена редкими талантами и в то же время исключительным благородством. Если условия, которые она предлагает в своем письме, покажутся вам приемлемыми, то сразу же напишите ей ответ. Я же со своей стороны представлю вас ей».

Это предложение сразу же меня заинтересовало. Я посоветовался со своей матерью и мсье де Сен-М., которые одобрили мое решение; оба они видели здесь все необходимые условия для благоденствия.

Я написал этой даме, которая ответила, что ждет меня с распростертыми объятиями. Мне было девятнадцать лет, и всем известно, что до двадцати одного года я имел право занимать должность лишь помощника учительницы. Таковы требования закона.

Поскольку каникулы подходили к концу, я отправился в путь в Л., главный город округа, находящийся на границе моего департамента. Я прибыл туда глубокой ночью.

Мать мадам А. встретила меня у выхода из машины и горячо обняла, давая мне понять, что она человек открытый и доброжелательный.

Я считаю необходимым рассказать о ней.

Мадам П. овдовела несколько лет назад, у нее было четыре дочери, старшая из которых была религиозна и ушла в Сакре-Кер; вторая, мадам А., занялась образованием и вместе со своей младшей сестрой, мадмуазель Сарой, возглавляла пансионат в Л.

Мое присутствие стало необходимым вследствие замужества мадам А. Недавно она вышла замуж за пожилого учителя, который сам также преподавал в местном пансионате. Поскольку молодая женщина лишь изредка имела возможность отлучаться из дома своего мужа, она решила подыскать себе замену и помощницу своей сестре Саре. Поскольку последняя не была официально назначена на должность, она не могла одна возглавлять какое бы то ни было учебное заведение. В доме насчитывалось примерно семьдесят воспитанниц, из которых тридцать были пансионерками. Как и обычно, внутренним распорядком занималась мадам П., которая решала все вопросы с проворством опытной хозяйки. Мы же с Сарой должны были заниматься исключительно обучением.

Поскольку мадмуазель Сара П. уже давно привыкла к руководству сестры, дававшей ей полную власть, она отнеслась к моему появлению несколько предвзято. Вот почему, в отличие от своей матери, она приняла меня немного смущенно и даже холодно. Я чувствовал, что она меня внимательно изучает. Она следила буквально за каждым моим жестом. Однако к концу обеда между нами тремя установилось полное доверие.