— Я люблю тебя, бедный, бедный страдалец! Люблю! — проговорила я, заливаясь горячими слезами. — И мне совсем, ну нисколечко не страшно!

Он издал какой-то странный звук, подобный смеху, но все-таки не смех, и поднял ко мне лицо. Слабый уличный свет освещал его, но было еще какое-то свечение, окружавшее его голову и как будто исходившее от его кожи и глаз. Он встал с колен, и тогда я крепко обняла его, прижала к сердцу и поцеловала раз и еще раз — прямо в губы.

У всех у нас погасли трубки, и в наступившей тишине не прошуршал ни один подол, пока рассказчица, справляясь с волнением, проводила ладонью по лицу.

— Что я могу вам сказать, как мне описать вам, скептикам с трубками в зубах, это удивительное ощущение, когда обнимаешь нечто нематериальное, бесплотное и оно прижимается к тебе всем телом и проникает внутрь, растворяясь в твоем существе? Как будто обнимаешь порыв прохладного ветра, жгучее прикосновение летучего огня, проносящегося мимо. У меня словно судорога пробежала по телу, и еще одна, и еще… мгновенный восторг… пламенное упоение… сердце мое рванулось… и я осталась одна.

Комната была пуста. Я зажгла газ, чтобы удостовериться в этом. Последние остатки страха меня покинули, в сердце и вне его звучали восторженные песнопения, как в ранней юности поутру весной. Никакие демоны, тени и призраки не могли бы в ту минуту потревожить моей умиротворенной души.

Я отперла дверь, обошла весь темный дом, спустилась в кухню и даже в подвал, заглянула в сумрачную мансарду. Никого и ничего. Дом был покинут. Я провела там еще один быстролетный час, размышляя, анализируя, гадая — о чем, вы легко сообразите сами, в подробности вдаваться не буду, так как обещала рассказывать только то, что по делу, — и ушла досыпать остаток ночи в своей квартире, заперев за собой дверь дома, в котором больше не было привидений.

Но мой дядя сэр Генри, владелец дома, настоял на том, чтобы услышать мой отчет, и я, разумеется, чувствовала себя обязанной сообщить ему о том, что там произошло.

Но не успела я приступить к рассказу, как он, вскинув руку, меня прервал:

— Сначала я должен признаться в своем маленьком обмане. Столько народу до тебя там побывало, и все видели привидение, это заставило меня заподозрить, не является ли этот призрак плодом их склонной к внушению фантазии. Ведь всем этим любопытным заранее известно, что и как должно происходить. Поэтому я сочинил для тебя некую легенду, с тем чтобы, если уж ты что-то увидишь, это заведомо был не мираж, не химерическое порождение твоей экзальтированной, подвергнувшейся внушению фантазии.

— Так значит, рассказ об убитой женщине и все остальное — ваша выдумка?

— Да. А правда то, что в этом доме жил один мой родственник, который сошел с ума и после нескольких лет болезненной ипохондрии в конце концов, в припадке маниакального страха, покончил с собой. То, что наблюдают посетители, — это его тень.

— Ах, вот как! Тогда понятно… понятно… — растерянно пробормотала я и, вспомнив о бедном страдальце, чья душа все эти годы рвалась и не могла вырваться на свободу, решила, что, пока суд да дело, лучше мне помолчать, — понятно, почему я не видела призрака убитой женщины…

— Вот именно, — кивнул сэр Генри. — Если бы ты что-то увидела, твое свидетельство имело бы особую ценность, ведь его нельзя было бы отнести на счет твоего не в меру впечатлительного воображения, вдохновленного рассказами других «очевидцев».