В лагере было тихо. Судя по вьетнамкам, проветривающимся на газете перед палаткой, Аркаша еще дрых. Едва отдышавшись, Джексон оглядел обстановку, закурил:

— Что-то мне все здесь не нравится. Не пойму в чем дело, но я вдруг почувствовал себя, как голый на корриде.

— Да вроде все как было, — пожал плечами Мироныч.

— Нет, мальчики, не то, что-то не то, — подозрительно понизив голос, произнес Джексон и не сильно пнул ногой в полог палатки. — Сокол ты наш сторожевой, ну-ка, очнись и выползай.

Палатка охнула, зашевелилась, и из нее показалась взъерошенная голова Аркаши. Ничего еще не соображая, спросонья он испуганно вытаращился на пришедших.

— Какие выразительные глаза, — с издевкой сказал Джексон, — ну, как у умной собаки, которая что-то хочет сказать и не может. Послушай Аркаша, ты случайно срать не хочешь?

— Отцепитесь от меня! — вскинулся вдруг Аркаша, когда до него дошел весь смысл услышанного. — Хоре за фраера меня держать, гробокопатели несчастные, видал я вас на болту!

— У-у, как мы заговорили, — Джексон даже посерел лицом. — У пролетария советского сервиса вновь проснулось классовое сознание? Или ты тут без нас кладик отрыл и приобрел курган в личную собственность?

— Ничего я не отрыл, и оставьте меня в покое. Я спать хочу!

И он снова скрылся в палатку, как улитка в раковину.

— Ладно, ребята, за дело, — сказав Джексон бросив окурок. — Беритесь вдвоем за первую яму, если что, я подключусь. А с этим засранцем разберемся после.

Боб и Мироныч быстро разделись до плавок и уже через несколько минут стали копаться в яме. Джексон же решил подняться на самую вершину кургана и осмотреть окрестности — непонятное, незнакомое чувство беспокойства никак не оставляло его, а, скорее наоборот, усиливалось.

Время в этот день неслось стремительно. До обеда удалось расковырять только одну яму. Пообедав и немного отдохнув, совместными усилиями взялись за вторую. Джексон тоже трудился, наравне с компаньонами, но это ничего не изменило — там ничего не было.

— Ладно, черт с ней, этой, — сказал он, когда они уселись на очередной перекур. — Осталась последняя, третья, наши шансы растут…

— А настроение падает, — устало вздохнул Мироныч, многозначительно глядя в сторону Аркашиной палатки.

— Я понимаю, понимаю… — хмуро вымолвил Джексон. Он и в самом деле уже отчетливо понимал, что все его аргументы окончательно исчерпаны и сегодняшний день становится лебединой песней в его археологической эпопее.

Он поднялся, отряхнулся. Поднялись и оба компаньона.

— Все, гвардейцы, остался последний бой, тот, который трудный самый, и нашу эпохальную битву за драгметаллы можно будет считать завершенной. — Джексон по-отечески обнял их за плечи и слегка подтолкнул к последней, намеченной к углублению яме. — Ну, вперед, с богом…

Приятели пошли копать, Джексон же остался на месте, все пристальней всматриваясь в одну и ту же точку у подножия кургана. То, что он заметил там, его крайне заинтересовало и взволновало, даже подошедший к нему Аркаша не мог оторвать его внимания.

— Джексон, у меня к тебе разговор, — пытаясь придать решительность голосу, начал было Аркаша.

— Подожди! — резко оборвал его шеф экспедиции.

От этого окрика, в котором было море злобы, неприязни и нервного напряжения, обладатель баула вздрогнул, как от удара хлыстом. Так и замерев с полуоткрытым ртом, он, следя за взглядом Джексона, попытался распознать объект его интереса.

— Что топчешься, как в штаны наложил, — бросил Джексон, — хочешь что-то сказать — говори.

— Я… я…

У Аркаши вдруг перехватило горло, он как будто лишился дара речи. Джексон чутко уловил перемену в его настроении.

— Что ж ты заткнулся, кирпич проглотил?

— Я… это… домой хочу, — жалобно прогундосил Аркаша. — Я, кажется, заболел. Мне надо на автобус. Я в Ялту… в Ялту…

Он собирался сказать Джексону совсем другое, но наконец поняв, что того так заинтриговало в придорожных кустах, вмиг передумал. Бедняге стало нехорошо, он окончательно растерялся.

— В Ялту, говоришь, — зло процедил Джексон. — Скатертью дорога, вон и карета подана, извольте. Я думал тот «Мерседес» там случайно пристрял, теперь вижу — не случайно. И ребята там крутятся не зря: что-то их привлекает на нашем кургане, или кто-то. Вон, видишь, на нас в бинокль пялятся, стеклышко блестит, не подскажешь, с какой стати?

— Где, что, какие ребята? — заикаясь, залопотал Аркаша, пытаясь унять дрожь в коленях.

Джексон грубо схватил Аркашу за руку и притянул к себе:

— Ослеп с перепугу? Туда, гнида, смотри: вон «мерсик», налево, в кустах.

— Ну, увидел, и что? — из последних сил пытался сохранить присутствие духа Аркаша.

— А то, что пасут нас, спецом пасут, уже который час. Ты что, натворил, гаденыш, признавайся!

Ничего не ответив, Аркаша стоял, виновато понурив голову.

— А я все считаю, высчитываю, где ж я прокололся, — распалялся Джексон. — Ныряй в свою палатку, поговорим.

Аркаша послушно выполнил команду, Джексон последовал за ним.

— Ну, выкладывай, по твою душу тут торчат? Что все это значит? А может, это извращенцы и они ждут, когда ты помочишься, не отходя от палатки?

— Откуда я знаю, — заскулил Аркаша, прижимаясь в угол палатки поближе к своему драгоценному тайнику.

— Вижу, знаешь, колись, удавлю, падла.

И Джексон двумя пальцами больно схватил свою жертву за горло.

— Не бей только. Все расскажу.

Аркаше удалось высвободиться и он, ни секунды не мешкая, выволок баул из укрытия и раскрыл молнию.

— Вот, Женя, смотри, побожиться могу — не украл, с неба упало. Давай поделим и никаких кладов не надо…

— С неба упало, говоришь, а ну, поподробней…

Торопясь и сбиваясь, Аркаша поведал о своей находке в порту.

— Так-так, значит, тут господа за своим скарбом пожаловали, — вслух размышлял Джексон, дослушав до конца и что-то прикидывая в уме. — Скверная история, препоганенькая.

— Может, выкрутимся, помоги, — взмолился Аркаша, глядя в глаза Джексона взглядом побитой собаки.

— Помочь? — переспросил тот, почесывая правый кулак. — Я ж тебе запрещал отлучаться, даже на миг. Ты всегда любил слизать сливки с чужого дерьма. А ведь теперь, кроме часов, им еще нужен и ты, козлина — часики это не только имущество, это вещественное доказательство контрабанды в крупных размерах, а ты единственный свидетель. Что ж, может, попробовать договориться с ребятами и отдать все, что им нужно…

— Джексон, друг, только не сдавай меня этим… убьют ведь, — отчаянно взвыл похититель баула и заползал на четвереньках вокруг шефа. — Что я наделал… я не хотел… боже, прости…

Но отпущения грехов не последовало, а увесистая оплеуха опрокинула кающегося навзничь.

— Затрясся, жить захотелось? А наши шкуры ты во сколько оценил? Любимец женщин, нарцисс говенный, всех под нож поставил из-за своей тупой жадности. Или под пулю… Вот что: забирай свой сраный чемодан и вон отсюда, куда хочешь. Свободен — пять минут на сборы — иначе спущу с горки!

— Не хочу! — затрясся до пят Аркаша и закричал, как резаный: — Я не могу! Я боюсь!..

Неожиданно в палатку просунулась голова Мироныча:

— О, тут разбираловка, пардон.

— Что надо? — стараясь сохранить спокойствие, спросил Джексон.

— Поговорить.

По виду Мироныча Джексон понял, что у того что-то серьезное. Он не мешкая вылез из палатки:

— Что, нашли что-то?

— Нет, немного застопорились, но камень вот-вот подымем. Там известняк, мягкий, крошится. Но все напрасно, там ничего не будет и вообще здесь ничего нет.

— Откуда такая уверенность? — насмешливо осведомился Джексон.

— Отсюда.

И Мироныч протянул ему купленную в газетном киоске книжонку об исторических местах Крыма. Джексон механически взял книгу и тупо уставился на обложку.

— Не морочь голову, в чем дело?

— Ты ошибся, Джексон. Тут написано, что восстание Савмака было не в Херсонесе, а в Пантикапее, а это Керчь. А все остальное примерно так, как ты рассказывал. Прочти там, где закладка.