Уитворт (отстраняя фон-Винцгейма). Многочисленными своими трудами по географии я доказал, что из Ледовитого океана, забитого, так сказать, по горло льдами, в Тихий океан пройти нельзя! Ломоносов утверждает обратное. Значит, я напрасно писал свои книги и тратил ваши деньги, господа члены Академии?

Де-Рюшампи. Господа! В моих трудах неопровержимо доказано, что антихрист породит могучего оратора, который ослепит вас своими рассуждениями о пользе материализма, и я, ботаник…

Теплов. Господа академики! Нужно говорить преимущественно о физических трудах Ломоносова. Кто сим трудам его скажет осудительное слово?

Рихман. Я. (Оживление).

Ломоносов, стоя опустив голову, поднимает ее с удивлением.

Ломоносов. Егор Вильгельмыч, друг, ты?

Рихман (спокойно). Я осуждаю.

Тауберт (с наслаждением, ко всем). Рихман — осуждает! Лучшие друзья от него отказываются.

Шумахер. Осуждайте, академик Рихман, громче осуждайте!..

Рихман. Да, я осуждаю Ломоносова! (Одобрительные аплодисменты.) Но прежде всего, что есть Ломоносов? Философ, естествоиспытатель, поэт. Философ — он по-новому объясняет нам мир. Естествоиспытатель — он по-новому доказывает опытами и наблюдениями свое философское объяснение мира. Поэт — он воспевает красоту и совершенство, природу, храбрость и величие русского человека.

Уитворт. Пока я не слышу осуждения.

Де-Рюшампи. Слушайте дальше. Он осудит Ломоносова как физик.

Рихман. Я — физик. Подобно другим физикам Европы я верил, что при накаливании металл увеличивается в весе, потому что туда-де входит флогистон. Ломоносов провел неопровержимые опыты, доказывающие, что увеличение веса металлов при нагревании есть результат соединения металла с воздухом. Тогда я, вместе с ним, сказал — никакого божественного флогистона не было и нет!

Уитворт. Есть флогистон!

Шумахер. Академик Рихман, я лишаю вас слова!

Рихман. Господин Теплов, разрешите мне окончить речь!

Теплов. Да, да!

Уитворт. Атеист!

Теплов. Тише! Говорите, говорите…

Рихман. Тысячелетие над нами грохочут громы и сверкают молнии. Откуда они? Откуда сие?

Теплов. От бога, академик Рихман.

Рихман. Многие ученые физики исповедуют эту догму. Мы же с Ломоносовым опытами хотим доказать, что причина грома и молнии есть…

Теплов. Академик Рихман! (Стучит по столу.)

Ломоносов. Ну, чего кричать? Рихман говорит правду. Сила электрического огня в молнии столько веков не была еще испытана!.. «Природа не все свои священнодействия сразу открывает», — говорит Сенека. Многое будущим векам, когда даже память о нас исчезнет, оставлено: многое после нас грядущим поколениям ученых откроется. Мы хотим рассеять мрак, покрывающий доселе эту тайну небесного круга.

Шумахер. Замолчи, Ломоносов!

Тауберт (вскакивая). Довольно, черт побери!

Фон-Винцгейм. Рихман, это — нечестно! Вы обещали обвинительное слово.

Рихман. Я его и говорю. Вы не дослушали меня, господа академики. Слушайте меня.

Теплов. Продолжайте!

Рихман. Я осуждаю Ломоносова! Я осуждаю Ломоносова за то, что он, первейший русский ученый, обнажив шпагу, не проколол всех своих противников! И я жалею, что меня не было с ним рядом!

Голоса: «Довольно! Прекратите!»

Вот о чем нужно писать Эйлеру! Пишите, что, осудив Ломоносова за слабое шумство, кланяюсь ему низко, по-русски, в пояс. Кланяюсь за могучую любовь, коей он любит свой народ, русскую науку и Россию! (Кланяется.)

Шумахер звонит.

Уитворт. Скотина! Подлец, он нас предал!

Фон-Винцгейм. Пусть скажет Тауберт! Тауберта!

Де-Рюшампи. Гоните вон Ломоносова!

Тауберт. Академики! Ломоносов — Стенька Разин науки!

Стефангаген (входит). Господин президент, высокородный граф и гетман Украины просит явиться немедля к нему Теплова, Шумахера, Уитворта, Тауберта, фон-Винцгейма, Миллера, де-Рюшампи, Рихмана.

Рихман. Я не слышал имени академика Ломоносова!

Стефангаген. Перечислены все приглашенные президентом!

Академики поспешно уходят.

Шумахер. Что это значит?

Теплов. Идем и узнаем. (Ушел.)

Шумахер (смотрит в окно). Скороходы, гайдуки, вся дворня выбежала, а кто приехал — не могу разглядеть, окно запотело.

Доротея (входит). Графиня Разумовская, батюшка.

Шумахер. Встречай, встречай! Зажечь все люстры! Ах ты, боже мой!

Зажигают люстры.

Ломоносов. Прощай, Иоганн Данилыч!

Шумахер. Прощай, прощай, Михайло Васильевич.

Входит Нарышкина.

Нарышкина. Здравствуйте, советник. Ломоносов, останьтесь. Ваша дочь, советник? Мила!

Шумахер. Ах, ваше сиятельство, как я рад! Благородная, могучая госпожа, супруга президента у меня!

Нарышкина. Где же долгожданный андроид?

Шумахер. Необыкновенный андроид, ваше сиятельство! Извольте подойти поближе!

Он сдергивает чехол. Нажимает кнопку. Футляр раскидывается, образуя пьедестал.

Нарышкина, всплеснув руками, восхищенно смотрит на андроид — человекоподобный автомат, которыми так усиленно увлекались в XVIII столетии. Андроид — серебряный купидон, очень похожий на того мраморного, которого мы видели в парке Шувалова.

Нарышкина. Дивный андроид!..

Шумахер. Да, сочетание несравненной красоты снаружи с искуснейшим механизмом внутри.

Нарышкина. Il marche?

Шумахер. Ходит!

Нарышкина. Il parle?

Шумахер. Говорит!

Нарышкина. Il chante?

Шумахер. Поет!

Нарышкина. Читает те стихи о купидоне?..

Шумахер. К великому горю, ваше сиятельство, стихи, вами присланные, оказались слишком длинными. Он может лишь говорить фразы: «Рад цветущему виду их императорского величества!» или — «Ура их императорскому величеству!» Сто сорок два движения, ваше сиятельство, не считая того, что андроид свищет соловьем, кукует, рычит львом…

Ломоносов. Не хватает лишь академического ослиного рева.

Шумахер (гладя андроид). Оболочка — девяносто процентов чистого серебра, ваше сиятельство, а волосы, лук и стрелы из червонного золота.

Ломоносов. Зато сердце железное.

Нарышкина. Вам андроид не нравится, Ломоносов? А вам, фрау?

Доротея. Мастерские, где делали этот андроид, рядом. Батюшка посылал меня туда часто с разными поручениями. Я видела, как там ковали это железное сердце для увеселения железных сердец.

Нарышкина. Ого! Ваша дочь, советник, никак, поклонница поэзии?

Доротея. Да, но музыку я люблю еще больше поэзии.

Нарышкина (Доротее). Вы мне, голубушка, не нужны. Занимайтесь музыкой.

Доротея ушла.

Терпеть не могу ученых немок. Господин Ломоносов! Государыня, выслушав представления Шувалова о ваших новых ученых трудах, повелели помочь вам. Посему президент и приехал в Академию. Церемония вашего покаяния отменяется.

Шумахер. А я и не дал состояться той церемонии, ваше сиятельство.

Нарышкина. Кроме того, Сенат разрешил вам построить химическую лабораторию и учеников в нее набрать, сколь вам нужно.

Ломоносов. Благодарю вас. Я счастлив.

Шумахер. Приказ о том мною подписан.

Нарышкина. Когда?

Шумахер. Да час назад, ваше сиятельство!

Нарышкина. Час назад? Лишь десять минут назад Сенат поставил печать на свое постановление!