Ещё на Мадагаскаре в кают-компаниях много спорили о том, какой пролив изберёт для дальнейшего пути командующий. Да что там в кают-компаниях – все газеты кроме русских отводили этому вопросу целые столбцы. Идти Зондским проливом считалось в этих газетах самоубийством, Малаккский даже не обсуждался, наиболее вероятным считался поход вокруг Новой Гвинеи, некоторые вообще советовали обогнуть с юга Австралию.

Каково же было удивление офицеров эскадры, когда по выходе из Носси-Бэ они узнали, что эскадра пойдёт именно Малаккским проливом. То есть там, где противник ожидает менее всего. Но это было крайне рискованно, стоит японцам расположить там свои миноносцы и, при ночном форсировании достаточно узкого пролива, можно потерять от минных атак несколько кораблей. А за светлое время суток полностью пройти его не реально.

К тому же постоянно, ещё в открытом океане, нервировали донесения о неопознанных кораблях, а то и конкретно о миноносцах следующих за эскадрой. То "Светлана", то "Олег", то "Камчатка" и другие чуть ли не ежедневно присылали подобные донесения.

По ночам основная часть эскадры шла с полным освещением и напоминала город в океане, но один из отрядов всегда шёл в отдалении с потушенными огнями, готовясь к ночным переходам вблизи района боевых действий. Впоследствии это дало свои плоды и освещёнными шли уже только транспорты, а боевые корабли по разные стороны от их строя следовали "невидимками".

Попытки отрабатывать слаженное маневрирование днём особых успехов не принесли, даже несложные перестроения и повороты удавались одновременно хорошо если нескольким кораблям.

Когда стало ясно, что эскадра пойдёт Малаккским проливом, над палубами всех кораблей повисло напряжение. Очень многие офицеры осуждали Рожественского за столь необдуманный риск. Ещё на Мадагаскаре поступили сведения, что два японских вспомогательных крейсера "Ниппон-Мару" и "Гонконг-Мару", с подводными лодками на борту, отправлены к Индийскому океану. Более удобной позиции для атаки русских кораблей, чем в Малаккском проливе не придумать. Но форсирование пролива прошло неожиданно спокойно. За полтора суток на эскадре даже не было повода волноваться.

Когда проходили мимо Сингапура из порта к эскадре устремился пароходик под флагом русского консула, с него передали на "Бедовый" свежую прессу и он ещё около часа сопровождал эскадру следуя на траверзе "Суворова"

Известия о течении войны снова были неутешительными: Русская армия, несмотря на численное превосходство, была разбита японцами под Мукденом. Это известие, конечно, не подняло настроение ни офицерам, ни матросам. Пусть и был смещён с должности командующего Куропаткин, а вместо него назначен Линевич – утешало мало. "Снова набили макаки кеоекакам", – незримо витало и в кубриках, и в кают-кампаниях.

На выходе из пролива произошёл курьёзный и очень обидный случай: Встретили английский крейсер, который просигналил: "Не различаю вашего флага". Ближайший к нему "Изумруд" собирался ответить, что флаг у нас вице-адмиральский, но, по ошибке поднял "ножи и вилки". (В сигнальной книге "вице-адмиральский" и "ножи и вилки" стояло рядом)[6]. Англичанин ответил "Благодарю" и салютовать не стал.

Рожественский пришёл в нешуточную ярость и приказал выразить "Изумруду" особенное неудовольствие.

Глава 6. На подступах

Камрань

На подходах к берегам Аннама выяснилось, что "Александр Третий" имеет угля практически "на лопате", нехватка состовляла около четырёхсот тонн. Рожественский долго не мог поверить в это и несколько раз переспрашивал гвардейский броненосец. И получал подтверждение. По всей вероятности основной причиной были призы, которые регулярно брал "Александр" во время угольных погрузок – чтобы их получить докладывали о завершении приёмки угля до полного заполнения угольных ям. Дело конечно не в деньгах, просто очень хотелось высоко держать марку своего корабля.

Но заходить в какой-то из французских портов или бухт было всё равно необходимо. Госпитальный "Орёл" ушёл в Сайгон, а остальные корабли зашли в бухту Камрань, где стали на якоря и занялись привычным для стоянки делом – ремонтом механизмов. Крейсера постоянно несли дальний дозор, так как в этих водах уже можно было запросто нарваться на атаку японского флота.

Вскоре из Сайгона пришёл транспорт с овощами, которые здесь выращивались в больших количествах и команды наконец то получили на обед щи, вкус которых уже почти забыли. Правда овощи этого парахода предназначались для кают-компаний и побаловать матросов свежими овощами командующий разрешил пока только один раз.

С этим же пароходом, нанятым князем Ливеном, командиром "Дианы", на эскадру "в гости" прибыли офицеры интернированной в Сайгоне "Дианы" и Остелецкий, бывший старший минный офицер "Пересвета", который в связи с переломом руки был оставлен руководить разоружением "Сердитого".

– Ну как, Василий Михайлович здесь поживает моё бывшее хозяйство? – протянул он уже зажившую руку Соймонову, прибыв на "Пересвет".

– Всё в порядке,Павел Павлович, – приветливо улыбнулся лейтенант, – Чувствуется рука бывшего хозяина. Почти нету проблем, настолько всё налажено и ухоженно. Стараюсь поддерживать прежний порядок. Правда радиостанция меня скоро в гроб вгонит. Извините, но просто совершенно самостоятельное устройство, которое работает по только ему ведомому графику. И главное – совершенно не могу понять в чём там дело.

– О да! Вечная моя бывшая головная боль! – кивнул Остелецкий, – Не переживайте, у меня тоже с ней всегда не ладилось. А как мои архаровцы поживают?

– Тот же вопрос вам хотел задать, – весело посмотрел на Остелецкого Василий, – Как там на "Сердитом"? А минёров-гальванёров о вашем визите я предупредил, ждут вас на баке.

– Да в порядке все ваши миноносники, даже не чихнул никто за всё это время, – Остелецкий замялся поглядывая в сторону носа броненосца, – А вы не обидетесь, если я…

– Да о чём речь! Они вас ждут. Ещё пообщаемся позже, Павел Павлович. Простите, не спросил сразу – Как ваша рука?

– Да в порядке… Надо же мне было сунуться к этому выстрелу – показалось, что защитный понтон мимо мины проносит… Эх! Извините, я скоро, – и бывший минный офицер быстрым шагом поспешил к матросам, которые его помнили и ждали.

Да, – подумал Василий, – Если нижние чины так могут относиться к офицеру, то он точно живёт и служит не зря.

Но при прощании со своим предшественником Соймонов услышал комплимент.

– Знаете, Василий Михайлович, а матросы и Герасимыч (минный кондуктор броненосца) очень тепло и с уважением о вас отзывались. Вы молодец – ни расхлябанности не позволяете, ни высокомерия в отношениях с ними. Так держать! А уж если Герасимовичу вы по душе пришлись, то за порядок можете не беспокоится. Он сам всё доглядит, если вы пропустите. В общем удачи вам.

– Спасибо! Не сочтите за труд отправить из Сайгона письма, – слегка замялся Василий, – всё побыстрее, чем если общей почтой будет.

– О чём речь! Не беспокойтесь. Как только сойду на берег. Ну, удачи вам в бою! Счастливо!

Офицеры пожали друг другу руки, и Остелецкий спустился в ожидавший его катер. Вместе с диановцами он возвращался в Сайгон.

А сейчас ненадолго перенесёмся далеко на северо-запад. Над головой нашего героя (и не только над его головой) собирается гроза, о которой он даже не подозревает.

Санкт-Петербург

Ольга Михайловна Капитонова, вернувшись с прогулки сбросила шубку на руки горничной и, разувшись, быстро прошла к себе. Очень хотелось вернуться в прошлый век, к приключениям графа Монте-Кристо, к книге, которую она открыла для себя совсем недавно. Её мало увлекала отечественная литература – герои казались "ходульными" и неживыми. И практически всегда сплошной негатив. Всё или заканчивалось плохо, или было плохо вообще и всё время. Разве что рассказы Чехова веселили иногда. А хотелось читать о сильных и благородных мужчинах, о нежных, верных и красивых женщинах. О любви и ревности, о борьбе за своё счастье. Но чтобы заканчивалось всё хорошо.