Однако у такого эпохального полицейского решения немедленно открылись два последствия — прямое и косвенное.

Почему-то именно после установки Маленькой Железной Двери у жителей Мемориала вошло в моду называть себя «дримы». Какова и с чем тут была связь, городские чиновники так и не сумели взять в толк. Однако даже и сам город на улицах все чаще стали именовать Дримориалом. Но и это не беда. Второе следствие было более серьезным: город стал стремительно переполняться.

Дело в том, что прежде «дримы», из числа тех, что понедолговечней, едва наступал их срок, спокойно уплывали из Мемориала в виде облаков, тумана и других подобных дымных субстанций. Для этого достаточно было раз в неделю открыть выход из города. Теперь же, после установки Маленькой Железной Двери, воспоминания перестали не только умирать, но и даже попросту таять. А коли не получалось умирать, они принялись тучнеть и расплываться прямо на глазах. Город же при всех его масштабах, запасных складских территориях и укромных двориках был отнюдь не резиновый.

Скоро в Дримориале стало попросту тесно, потом — очень тесно, а затем — буквально не протолкнуться. И тогда власти, которых, кстати, в Мемориале никто и никогда в глаза не видел, поскольку это никому не было интересно, решились на половинчатый шаг — предложили отжившим свой срок воспоминаниям улетучиваться из города через замочную скважину Маленькой Железной Двери.

У некоторых получалось. Большинство же отживших свой век дримов к тому времени разбухли настолько, что им требовались более просторные последние пути. Тогда вконец раздраженные власти поступили в лучших традициях тоталитарного романтизма: дверь стали открывать раз в неделю, по воскресеньям. А для остальных дней к ней приставили Часы отмерять время до очередного открытия. А к часам соответственно — Часового.

Понемногу проблема упорядочилась и рассосалась вместе с создавшими ее незадачливыми воспоминаниями — дверь, несмотря на свое название, была не столь уж мала. Город дримов вновь обрел свой обычный и привычный вечный покой. Так продолжалось вплоть до недавнего времени, покуда в Дримориал не постучалась новая беда.

— Какая-то сволочь стащила ключи от благословенной Маленькой Железной Двери, — нервно перебил Братца крысофашист Отто. — Но предварительно заперла замок на все обороты!

Вадим непонимающе смотрел на крыса, натурально хлопая глазами.

— У замка на самом деле предусмотрено очень много оборотов, — терпеливо пояснил братец Сарыныч. — Толком никто даже и не знает, сколько. Наверное, их и не счесть. Воспоминание, которое изготовило замок, страдало прогрессирующим склерозом и на всякий случай наделало их побольше, этих треклятых оборотов! А потом и вовсе испарилось.

— Если только его не убрали, — мрачно просипел Заоблачный Свин.

— Да кому он был нужен, этот старый маразматик?! — огрызнулся Отто. — На него достаточно было взглянуть хорошенько — испарился бы в дым, тыловая гусятина!

— Так оно и случилось, — подтвердил Сарыныч. Вообще для существа столь флотского вида он выражался вполне пристойно — видать, сказывались слушания исторических курсов. — Разумеется, с тех пор замок закрывали только на один оборот. Или два.

Он осторожно скосил глаз и тут же натолкнулся на тяжелый взгляд Отто.

— В общем, на сколько надо, на столько и закрывали, — поспешно подытожил он, несколько скомкав канву повествования.

— Чего же вы от меня хотите? — невинным тоном спросил Вадим. На самом деле ему было весьма любопытно, где это он, оказывается, ни с того ни с сего очутился. И еще интересно бы знать, каким образом?

— Ты должен пойти с нами к городской заставе, — безапелляционно заявил Отто. — Потом мы спустимся в галерею, пройдем под землей и выйдем к Двери. Там у тебя будут две задачи. Во-первых, нам нужно, чтобы ты убрался из Мемориала сам — людям тут, как ты понимаешь, не место. Во-вторых, выманил к Двери вора. Мы уже распустили слух через лояльных дримов, что сегодня будет техническая профилактика Двери и Замка и для этого приглашен инкогнито крупный специалист-«медвежатник». «Специалистом», как уже, думаю, понятно, будешь как раз ты. Разумеется, это версия — для всех остальных, кто не посвящен. А их — абсолютное большинство.

— Идею одобряю, но вряд ли у вас это получится, — Вадим философски скрестил на груди руки. — Шпион из меня аховый. Как и слесарь-взломщик.

— Никому не нужны твои слесарные навыки, — заверил Отто, и его подручные согласно каркнули и хрюкнули. — Ты просто будешь там в качестве приманки. Для вора.

— А я что, медом для того вора мазанный? — удивился Вадим. — Чего ему приходить ради меня?

— Уж не знаю, чем ты там и что, — мрачно сказал Отто и посмотрел на Вадима исподлобья, нервно шевеля, как таракан, жесткими обломанными усами. — Но тебя ведь уже видели с ним. По совести, тебя бы надо допросить хорошенечко. С пристрастием… да времени уже нет.

— Эй-эй, что за поклеп? — возмущенно закричал молодой человек. — О чем речь? Какой вор? Никакого вашего вора я и в глаза не видел! Я, между прочим, вообще никого тут не знаю.

— Ошибаешься, — просипел Свин. — Очень даже знаешь. Отто, дружище, можно, я ему все-таки засвинячу промеж глаз?

— Отставить, — злобно гаркнул крыс. — Он, похоже, пока действительно не въезжает… Вор — женщина. Можно даже сказать, девица. Вполне смазливая. Очевидно, любовное воспоминание какого-нибудь втюрившегося мужика. Она появилась тут недавно — и почти сразу явился ты. Кумекаешь?

— Я ее тоже случайно видел утром, — сипло сообщил Свин. Крылышки за его спиной задумчиво трепыхались, видимо, в такт и под стать его медленным, заоблачным мыслям. — Вполне ничего, хотя на мой вкус — худовата.

— А кто на твой вкус не худоват, мистер Жиртрест? — буркнул Отто, и Свин обиженно замолк, тяжело и мстительно сопя.

— И, кстати, у этого мужика очень странные вкусы. И понятия, — кратко бросил братец Сарыныч. — Девица бегает по городу в розовом платье. Это в такую-то погоду — за два дня до Нового года. И как ей только не холодно?

— Вора ноги кормят, — отрезал фон Пасюк. — Значит, и греть должны.

Вадим подавленно молчал. В голове крутилось столько мыслей и с такой бешеной скоростью, что очень скоро они замелькали перед глазами и слились в один яркий и бесконечный карусельный круг.

— А почему это похитительница ключа должна непременно прийти? — наконец выдавил он. — Даже если мы и знакомы — что я могу сделать для вашего города?

— Видишь ли, — сказал братец Сарыныч. — Мы полагаем, что воровка — любовный дрим. Собственно, у нас нет никаких оснований сомневаться в этом, ни на йоту. Разногласия у следствия вызывает только ее возраст, хотя есть общее мнение, что этот дрим — временный. Этакое недолгое ностальгическое воспоминание, которое очень скоро сотрется из памяти вызвавшего его. И, следовательно, оно решило продлить срок своего существования таким вот образом.

— Ну? — буркнул Вадим. — А дальше что?

— Но есть и частное мнение, что этот дрим — долгожитель. Фактически он может входить в очень редкий разряд так называемых «вечных воспоминаний», которые «будут помнить всегда». Конечно, «вечных» — понятие относительное. Покуда жив тот, кто этого дрима породил или вызвал.

— Вы на что это намекаете? — подозрительно покосился Вадим.

— Ни на что, — пожал плечами Отто. — Что до меня, Свина и Сарыныча, то мы абсолютно уверены: тот мужик, который вызвал к жизни дрима-вора, это ты и есть.

— И если я тебе сейчас хорошенько засвинячу, — плотоядно усмехаясь, доверительно сообщил Свин, — то и дриму моментально придут кранты. А что, братцы, неплохая идейка, а?

— Очень свежее решение, — с уважением кивнул Братец Сарыныч.

— Если бы только не одно «но», — ответил крысофашист, задумчиво поигрывая желваками. — Дрим может исчезнуть вместе с ключом. И тогда все мы окажемся взаперти. Так что ты, — он покосился на Вадима и тяжело похлопал его по плечу, — находишься под защитой чистой логики.