— Пан Секунда, — осторожно тронул его рукав стражник, здоровенный крепыш с обвислыми заиндевелыми усами. — Должен ли я сопровождать вас в Лаздинайское воеводство, или же вы держите путь в Смуляны?

Вадим сумрачно взглянул на посыльного, и тот смутился. Состояние человека передалось и животному: мышастая кобыла, пугливо прядая ушами, споткнулась и неловко переступила задними ногами, тут же сойдя с тропинки в сугроб.

— Поедешь обратно. Передашь господину полковнику — мы возвращаемся, но по пути заглянем в Смуляны. На всякий случай, — медленно и веско прибавил он, видя вопросительное и одновременно разочарованное лицо Арунаса. Пятрас как обычно был невозмутим, но можно было предположить, что он тоже не в восторге от решения начальника. Оба были его верными помощниками, но еще вернее они чувствовали друг друга, словно были братьями-клеверочками[2]. И так же верно и дружно они могли выражать молчаливое недовольство, когда решение начальника вызывало у них сомнение.

— Если пану старшему дознавателю будет угодно, он может отправить личное послание полковнику, — поклонился стражник. — Голубь дорогу назад знает, может лететь хоть сейчас.

— Спешки уже нет, — бесстрастно проговорил Вадим. — Мы навестим хозяина тамошних мест, помещика пана Юшку, дай бог ему доброго здоровья и всяческих благ. А через четыре дня будем в столице. Кланяйся пану полковнику, передавай поздравления с Рождеством и скажи, что мысленно мы будем вместе с ним прославлять в новогоднюю ночь Господа нашего и Пресвятую Деву Марию. Подробный отчет — по приезде. Теперь можешь отправляться.

Стражник поклонился и стал заворачивать лошадь. Вадим призадумался на миг, после чего негромко окликнул его.

— Слушаю вас, пан Секунда, — стражник обернулся к дознавателю, с трудом сдерживая почуявшую обратный путь кобылу.

— Береги голубя. Эта птица избавила нас от немалых тягот бесполезного теперь уже пути. Не задавай сырого зерна, это отбивает память.

— Не извольте беспокоиться, ясновельможный пан, — закивал стражник. — Все сделаю в лучшем виде и голубка соблюду в целости. Прощайте, панове!

Лошадь ходко двинулась по тропе, и скоро гонец скрылся за поворотом. Там виднелась убеленная инеем густая еловая роща с нахлобученными снеговыми шапками. Вадим обернулся к слугам и смерил их строгим взглядом. Впрочем, особенного успеха не возымел.

— Чего мы забыли у старого скупердяя Юшки? — озадаченно осведомился Арунас. — К такому и волк не сунется — нечем поживиться. Юшка своих малохольных крестьян обдирает как липку, оборотню не надрать с них ни фунта сала. Даже нутряного, — презрительно хохотнул он.

— Побойся бога, — наставительно ответил Вадим. — В Варкалишкай тоже так думали. Теперь же колотят гробы. К тому же в Смулянах нам и в самом деле делать нечего.

— Вот это дело, — приободрился Арунас. — Так бы сразу.

— Помолчи немного, — проникновенно посоветовал Пятрас. — Куда теперь путь держим, ваша милость?

— В Бравицы, — сказал Вадим. — К помещику Браславскому. Но о том пану полковнику знать вовсе не обязательно.

— Добрая мысль, — обрадовался Арунас. — У Браславских харч щедрый, а девки веселые и покладистые.

— Тебе бы все девки, Затейник, — пробурчал Пятрас.

— Да и сам пан Митяй, по моему разумению, неплохой человек, — не совсем уверенно добавил долговязый слуга.

— О девках лучше на время забудь, — строго сказал Вадим. — Слыхал, что говорил вчера пан хорунжий из лесной стражи? Будто бы не волк это — волчица. Стало быть, оборотень вполне может оказаться женского полу.

— В общем-то я и не удивлюсь, — беззаботно рассмеялся Арунас. — Весь этот женский род оборотливый, никогда толком не знаешь, чего от них ждать.

— Поменьше хохочи, — посоветовал Вадим. — Может, она сейчас как раз за теми кустами затаилась?.. Только и выжидает, как бы ухватить самого болтливого сам знаешь за что.

В тот же самый миг ветка одного из ближних кустов вдруг покачнулась. Арунас глянул на нее, нахмурив брови, но тут же сплюнул и храбро усмехнулся.

— Пусть только попробует. На всякую старуху найдется проруха.

Он положил руку на рукоять сабли и обвел все кусты, какие только попали в поле его зрения, грозным и воинственным взором.

Пятрас тоже глянул — поверх острых верхушек елей — на серую полоску, что неуклонно росла и ширилась в небе, понемногу продвигаясь в их сторону.

— Ехать пора, — заключил он. — Скоро смеркаться начнет.

— И мороз крепнет, — добавил Вадим. — Теперь нужно поторопиться.

Трое конных двинулись шагом по тропинке. Прежде здесь гоняли подводы на ярмарки, была наезженная дорога. Но теперь даже при свете дня здешние крестьяне опасались ходить через лес. И сейчас только еле заметные пугливые колеи от полозьев указывали путь троим дознавателям. Но это их как раз не беспокоило. Дорогу они знали, и неподалеку уже начинался тракт.

Кусты за их спиной неподвижно торчали из снега. Кому взбредет бродить по лесам в такие дни?

К вечеру они добрались до деревни. Бравицы выглядели позажиточнее многих прочих сел, попадавшихся им в округе в течение последнего месяца многотрудного и покуда бесполезного выслеживания кровавого убийцы-невидимки. Сам пан Митяй, рыжий, краснорожий бородач в необъятном сюртуке и накинутой на плечи мохнатой медвежьей душегрее, встретил их приветливо и радушно. Хотя и не скрывал — очень удивился появлению дознавателей, да еще из самой столицы.

— В угодьях Варкалишкай убиты трое дознавателей, — сухо пояснил Вадим. — Между прочим, все трое — из Святого ордена, люди бывалые и сведущие в искусстве дознания. Да и в лесном единоборстве тоже.

— Божьи агнцы? — недоверчиво покрутил носом Браславский. — Дела… Слыханное ли дело, пан Секунда… Это я к чему говорю-то? Однажды собственными глазами видал, как один из братьев проучил озорников на ярмарке. Те вздумали на свою беду поострословить на предмет его забрызганных дорожной грязью одежд. Известно, Божьи агнцы одеваются более чем скромно, так что порой и от нищих не отличишь. Так вот, не успел я и десяток раз сморгнуть, как все четверо уже сидели в луже. И вылезать вовсе не торопились. Неужто злой оборотень сумел справиться с тремя такими воителями?

— В открытой схватке — не знаю. А вот из засады — мог. Уж больно у него когти длинные, говорят.

— Ну, коли так, все возможно, — сокрушенно покачал головой помещик. И тут же оживился: — А кто говорит-то? Ужель кто в живых остался? Выскользнул из таких-то когтей?

— Есть свидетель, — кивнул дознаватель. — Один всего, правда. Чудом сумел спастись.

— А еще говорят, что чудес не бывает! Это кто ж такой будет, счастливец-то? — заинтересованно протянул помещик, наполняя в очередной раз кружки легким домашним пивом. Холодное мясо с аппетитными розовыми прожилками сала, гусь, фаршированный печенками, блюда с умело распластанной рыбой кострового копчения, всевозможные клецки, свинина, тушенная с овощами, и даже редкие в здешних местах лимоны — все это делало стол хлебосольного помещика Браславского равно приятным и глазу, и утробе.

— Сохраняется в строжайшей тайне, — пояснил Вадим. — Как того и требует устав воеводского дознания. А откуда это лимоны, да еще и в зимнюю пору, хозяин? Неужто из самой Померании обозы доходят?

— Нет, — покачал головой пан Митяй. — Тамошние померанцы — суть китайские мандарины, только с горечью специфической.

— Тут ты загнул малость, ясновельможный пан, — засмеялся Арунас, воздающий особые почести худосочному, но зато хорошо пропеченному молочному поросенку. — Мандарины, что из Китая, — это вовсе не плоды. Так у них людей кличут, что принадлежат к особому сословию, касте по-ихнему. Вроде чиновников, потому как на государственной службе состоят, на хозяйстве всяческом.

— Ну, от чиновников этих всегда во рту горчит, да и в заднице пучит! — весело захохотал Браславский, но тут же осекся и прикусил язык, вовремя вспомнив, что и его нынешние гости состоят на государственной службе.