— Извините, хозяин. Я только хочу заметить, что сегодня вы оказались на удивление правы.

— Что ты хочешь этим сказать, Пьер?

— Беседуя сегодня… с мадемуазель Мари, вы помянули о крысах. Так вот, виденное нами нынче несчастное животное, которое разорвали пополам, действительно не принадлежит, так сказать, к мышиному народу.

— Вот как? — осклабился лжебаронет. — Что же это такое, по-твоему?

— Крыса, сударь. Самая настоящая крыса. Это оказалось сравнительно легко определить, и прежде всего по строению хвоста.

— Да? — безразличным тоном вяло откликнулся лжебаронет и широко зевнул. — Ну, и черт с нею. Надеюсь, эту падаль уже выкинули на задний двор.

Однако слуга явно не спешил прощаться. Он бросил внимательный взгляд на куклу и вежливо поинтересовался:

— А где вы все-таки взяли щелкунчика? Неужели Мари уже охладела к своей любимой кукле?

Человек остановился и обернулся на елку. Затем сильно наморщил нос и подмигнул слуге.

— Ты не поверишь, Пьер. Он сам ко мне явился!

И громко расхохотавшись, словно весьма удачной шутке, лжебаронет зашагал по коридору, тихонько мурлыча себе под нос невнятный мотивчик.

Пьер покачал головой и взглянул вверх. Маленький стеклянный арлекин мерно покачивался на ветке. Нитка методично закручивалась и раскручивалась, точно кто-то только что, играючи, слегка повертел игрушку между сильными и ловкими пальцами. Некоторое время Пьер смотрел на елочного арлекина, а потом поудобнее устроился в кресле, плотно укрылся теплым шерстяным пледом и смежил веки. Однако ему плохо спалось, и он постоянно ворочался с боку на бок.

Едва только злобное и коварное существо в обличье Вадима вышло из зала, из-под елки выскочил и покатился следом маленький серый комочек. Бесшумно волоча длинный и гибкий хвост, проворный мышонок догнал лжебаронета, незаметно миновал его и пулей прошмыгнул в кабинет для гостей, соседствующий со спальней. Там зверек стремглав юркнул под кровать, и едва над ним заскрипели пружины под тяжестью сильного тела, принялся осматриваться.

Побегав некоторое время вдоль стен, мышонок скоро и счастливо обнаружил маленькую щель. Оставалось только лишь немного ее расширить.

Мышонок некоторое время изучал отверстие умными и внимательными бусинками глаз, после чего уселся на хвост и задумался. Кто-то, может быть, порядком удивится при мысли, что мыши, оказывается, способны не только грызть все подряд, но и размышлять при этом. Но, положа руку на сердце, давайте скажем честно: а что мы в своей самоуверенности действительно знаем о мышах?

Глава 9

Принц крыс

Некоторое время на елке было тихо.

Игрушки спали, как и полагается елочному народу в последние дни старого года. Это уже потом, после шумной новогодней ночи, потекут веселые и бесшабашные дни карнавала, когда в огне свеч, танцах, шутихах и забавах день сменяет ночь так незаметно. А пока колючие зеленые ветви были окутаны невидимым туманом сна, удивительного и странного. Это был один из тех зачарованных снов, которые только и видят на свете новогодние елки, привезенные из лесу, с мороза. И сквозь сон они с удивлением взирают на озабоченных предпраздничными хлопотами людей, на столы и стулья, на дощатые полы и двери, не узнавая в них своих былых древесных собратьев.

Пьер мирно спал в кресле, закутавшись в плед до самого носа.

Несчастный щелкунчик понуро сидел, неловко привалившись к своей коробке с ватой.

Над ним застыл на длинной нитке маленький арлекин.

А вокруг тихо покачивались картонные бабочки с длинными закрученными усиками и рыбки с роскошными крылышками-плавниками и распущенными хвостами. Красно-черные, усыпанные серебристой пыльцой из мелко истолченного стекла, они казались свитой блестящих гранд-дам и чопорных фрейлин, окруживших сказочного восточного принца, повелителя итальянских шутов и мавританских циркачей.

За окнами, в низко нависающем черном морозном небе поблескивали редкими крупинками кварца холодные звезды. Луна равнодушно лила на деревья легкий призрачный свет. Но он запутывался в кронах, цеплялся за сучья, окутывал стволы, тонул в снегах, окружавших дом советника Штальбаума, и потому все никак не мог добраться до окон. Их стекла были чуть тронуты шершавыми полупрозрачными узорами ночного льда, и сквозь них не было видно неба.

А потом в голове Вадима тихо, чуть подрагивая серебряным язычком, прозвучал колокольчик. Раз, другой и третий. В глазах щелкунчика что-то ожило, они наполнились пониманием. И хотя кукла по-прежнему оставалась недвижной, теперь она чутко прислушивалась к тишине, пропитавшей весь елочный зал. И наконец, Вадим услышал далекий голос, эхом разлетевшийся и тут же рассыпавшийся в его голове серебристыми льдинками-осколками.

«Хозяин! Хозяин! Вы слышите меня?»

Если бы Вадим мог, он непременно завертел бы головой в поисках того, кто окликал его сейчас в пустом зале, под нарядной раскидистой елью.

Но кукла не могла двигаться. Заключенный в тесной деревянной оболочке молодой человек не мог пошевелить даже своими огромными челюстями, не то чтобы, скажем, встать или хотя бы просто сменить позу. Правда, неудобства от нее злополучный баронет также не испытывал никакого. «В самом деле, разве может дерево уставать?» — вспомнилась ему одна хорошая добрая сказка из детства. Но, удивительное дело, Вадим сейчас никак не мог вспомнить ни названия самой сказки, ни о чем в ней шла речь. Кто бы мог подумать, мысленно усмехнулся он.

Но даже в мыслях его улыбка вышла жалкой и неуверенной.

«Вы слышите меня, хозяин?»

«Кто здесь меня зовет?» — подумал Вадим. Но, несмотря на то, что это была, конечно же, только мысль и ничего больше, голос тут же ответил.

«Кто же еще может звать вас хозяином? — усмехнулся кто-то прямо в его голове. — Разве что ваш преданный слуга».

«Но мой преданный слуга спит под елкой», — возразил молодой человек, понемногу входя во вкус хоть такого общения — мысленно, привалившись к картонной стенке, с разинутым ртом и свернутой зубастой челюстью.

«И пусть, и на здоровье», — согласился голос, который, казалось, исходил откуда-то сверху, рождаясь над головой Вадима, в небе или просто — на потолке зала. Там, где темнели замысловатые картинки, некогда выведенные кистью знатного проезжего мастера-живописца.

«Но если Пьер, дай ему бог здоровья, спит, то у вас все же остается еще один преданный слуга, хозяин», — вкрадчиво заметил голос.

«Это ты? Арчи?» — не поверил собственным мыслям баронет.

«С вашего позволения».

«Так значит, это действительно был ты? Там, на елке?»

«Почему же это — был? Я и сейчас есть. А если бы вы с Пьером поверили этому несколько… эээ… раньше… и были бы при этом слегка… деятельнее, многое можно было бы изменить уже нынче».

«Но как же ты говоришь со мной?»

«На языке кукол, хозяин», — последовал ответ.

«А что, теперь, значит, и я понимаю его?»

«Разумеется. Теперь и вы — один из нас», — засмеялся голос.

«Почему — из вас, Арчи? Пьер, слава богу, пока еще человек».

«Вот именно, хозяин. Вот именно. Это мы и должны использовать, пока еще не поздно».

«А что случится, когда будет поздно?» — непонимающе спросил Вадим.

«Думаю, тогда судьба наша незавидна, — философски заключил арлекин. — Меня, по всей видимости, нечаянно сбросят с ветки и расколют, а вас могут и сжечь. Ваше нынешнее тело, хозяин, на мой скромный взгляд, сработано из отменного дерева. Поэтому гореть будете долго».

«Бр-р-р…» — пробормотал Вадим, понемногу привыкая к тому, что у него не движутся губы и язык и он совсем не ощущает гортани. А слова, в том числе и собственные, звучат и отдаются где-то внутри его существа, теперь — странного и пугающего.

«Хоть я и не знаю, буду ли при этом чувствовать что-нибудь, хотелось бы еще, честно говоря, пожить немного. И не в этом дурацком деревянном футляре».

«Совершенно с вами согласен, хозяин, — живо откликнулся арлекин. — Погибать во цвете лет никакой кукле не по нраву».