Гипотеза или теория Т₁, которая опровергнута, определенно ложна (если истинны используемые проверочные высказывания), тогда как неопровергнутая гипотеза или теория T₂ может быть истинной. Именно это соображение приводит Поппера к утверждению, что, поскольку мы предпочитаем истину лжи, мы предпочитаем неопровергнутую Т₂ опровергнутой Т₁. Аналогично, если Т₂ имеет большее истинностное содержание, чем Т₁ (а это можно определить a priori, поскольку это все равно, что сказать, что Т₂ имеет большее содержание, чем Т₁), и, по-видимому, меньшее ложностное содержание (поскольку она выдерживает все проверки, которые выдерживает Т₁), то предпочтение большей правдоподобности приведет нас к тому, чтобы предпочесть Т₂ ее сопернице Т₁. Ведь если правдоподобность растет с увеличением истинностного содержания и с уменьшением ложностного содержания, то Т₂ может фактически быть ближе к истине, чем Т₁, в то время как Т₁ определенно не ближе к истине, чем Т₂. Эти предпочтения являются дедуктивными следствиями эмпирических констатации (и потому эмпирически «оправданными»), только если они суть не более чем резюме состояния обсуждения проблемы, к которой относятся обе рассматриваемые гипотезы. Действительно, все, что мы можем вывести из того факта, что Т₁ опровергнута, а Т₂ не опровергнута (вместо с высказыванием нашего предпочтения истины перед ложью), — это то, что теорию Т₁ не надо предпочитать теории Т₂.Из этого факта не следует, что Т₂ надо предпочесть Т₁. И то же самое имеет место, если мы, вообще говоря, предпочитаем гипотезы, имеющие большую правдоподобность, чем их соперницы: если у Т₂ большее истинностное содержание, чем у Т₁, и, по-видимому, меньшее ложностное содержание, то все, что мы можем из этого дедуктивно вывести, — это что Т₁ не надо предпочитать Т₂. И опять-таки из этого не следует, что Т₂ надо предпочесть Т₁.Снова ясно, что опыт дает нам только негативные советы.

Ко времени второго издания «Объективного знания» в 1979 году стало известно, что попперовская интерпретация правдоподобности, как и большинство других интерпретаций, содержит серьезные дефекты. Доказана теорема, что если Т₂ имеет большее истинностное содержание, чем Т₁, и при этом ложна, то она имеет и большее ложностное содержание. Отсюда следует, что если мы предпочитаем теории с большей правдоподобностью в смысле Поппера, то между ложными теориями никакое предпочтение невозможно. Поппер признал эту — как и другие — логическую трудность в пп. (3) — (5) заново добавленного к «Объективному знанию» «Приложения 2», но с надеждой ожидал времени, когда в нашем распоряжении окажется адекватная теория правдоподобности. (Это время, по моему суждению, еще не пришло). В предположении, что это счастливое состояние наступит, он целеустремленно пытался объяснить более понятно, в каком смысле эмпирические констатации иногда дают нам «основания (reasons)» предпочесть одну теорию другой. По моему наущению он добавил пояснение в конце пункта (4): «Везде, где я говорю... что у нас есть основания полагать, что мы добились продвижения вперед, я... не заявляю... что Т₂ фактически ближе к истине, чем Т₁. Скорее я даю оценку состояния обсуждения этих теорий, в свете которого Т₂ представляется более предпочтительной, чем Т₁, с точки зрения нацеленности на истину» (с. 345). Содержится ли в этом высказывании еще один из тех «порывов индукции», который критики Поппера так часто обнаруживали в его писаниях, я предоставляю судить читателю. Однако истина состоит в том, что наши теоретические предпочтения столь же предположительны, как и наши теории, и в этом нет ничего плохого, если мы только можем, как предположено в предыдущем абзаце, сопоставлять эти предпочтения с фактами и иногда их опровергать.

Ковентри

июль 2001

Д. Г. Лахути. Замечания о переводе некоторых основных терминов

Однозначный перевод философских терминов с одного естественного языка на другой — задача трудноразрешимая (если вообще разрешимая). Переводчику настоящей книги уже приходилось сталкиваться с этой проблемой, и для того, чтобы объяснить читателю, каких принципов он придерживался в данном случае, лучше всего будет повторить — с соответствующими изменениями и дополнениями — кое-что из того, что он говорил в «Замечаниях переводчика» к сборнику «Эволюционная эпистемология и логика социальных наук. Карл Поппер и его критики» (М.: Эдиториал УРСС, 2000), содержание которого в значительной степени пересекается с содержанием настоящей книги.

То обстоятельство, что слова разных языков по-разному рассекают действительность (отраженное в так называемой гипотезе Сэпира—Уорфа о непереводимости естественных языков), особенно ярко проявляется тогда, когда речь идет не о материальных предметах практической жизни, а о словах, относящихся к явлениям жизни умственной. В книге, посвященной вопросам эпистемологии, такие слова встречаются достаточно часто и играют достаточно важную роль. Однозначный перевод их на другой язык (в данном случае — русский) невозможен, а единственная альтернатива — неоднозначный перевод, то есть перевод такого слова разными русскими словами в зависимости от контекста, — поневоле маскирует для русскоязычного читателя то единство понятия (или хотя бы представления), которое имел в виду автор, употребляя на языке оригинала одно и то же слово. Вместе с тем разные английские слова или словосочетания приходилось иногда переводить одним и тем же русским словом (словосочетанием). Переводчик использовал две возможности как-то компенсировать этот недостаток. Во-первых, в ключевых контекстах указывается в скобках английский оригинал выбранного русского перевода. Во-вторых, в предметном указателе для каждого вхождения неоднозначного русского термина указывается английский оригинал.

Помимо этих общих замечаний, имеет смысл остановиться отдельно на переводе некоторых основных терминов, употребляемых в настоящей книге.

1. Mind.

Этот английский термин представляет очень большие трудности при переводе на русский язык. Дело в том, что он охватывает круг явлений, для которого в русском языке нет единого обозначения. Речь идет обо всем том, что происходит «в голове человека» — но за исключением чисто материальных процессов, таких как кровообращение, изменение электрических потенциалов и т. п. Для обозначения этого круга явлений в русском языке употребляются такие слова, как психика, сознание, разум, дух, и соответственно прилагательные — психический, осознанный (или сознательный), разумный, умственный, духовный. В настоящей книге это слово употребляется прежде всего как эквивалент того, что Поппер называет «миром 2», вернее, как «местообитание» мира 2, но также и в применении к попперовскому миру 3.

В предметном указателе к английскому оригиналу настоящей книги, первое издание которой, что неоднократно отмечалось в настоящей книге, вышло в 1972 г., слово mind не имеет самостоятельной статьи: от него даются отсылки на consciousness — сознание, state (mental), world 2, а также на body-mind. Отсюда можно было бы сделать вывод, что mind у Поппера следует переводить в основном как «сознание» с возможным исключением для контекста обсуждения проблемы body-mind, которую по традиции принято переводить как «проблема (соотношения) тела и духа». Однако уже четвертая глава книги называется "On the theory of objective mind" — переводить это как «О теории объективного сознания» очень не хочется, тем более, что в этой главе некоторые вхождения термина mind явным образом противопоставляются термину consciousness (ср., например, примечание 2 к главе 4: «Гегель... — с катастрофическими последствиями — приписал сознание (consciousness) объективному mind и обожествил его»).