Кажется, Стар хотел что–то сказать. Но заговорил Бейсик:

— А мы пока поделим сферы влияния, — он расправил на коленке разрисованный стрелками план: точь–в–точь полководец с политической карикатуры. — Нас пятеро, следовательно, каждый должен разоружить и обездвижить как минимум…

— А если не всех возьмет? — снова чирикнул Воробей.

Ушастый поднял полководческий взгляд — в упор и наповал:

— Всех.

Толик тихо чертыхнулся. Попал в паузу и был услышан.

— Вам что–то не нравится, Анатолий? — осведомился Бейсик.

— У меня же фотокор, — мрачно бросил он; чего уж тут скрывать. — Который должен работать. Можно его… ее… заземлить как–нибудь, что ли?

Осекся. Малолетка смотрел на него с превосходством мудрого старца над люмпеном, профессора над второгодником, нобелевского лауреата над домохозяйкой. Физика Среза, тьфу. Почему он, профи современной концептуальной журналистики, должен комплексовать перед школьником–недомерком, который бегал на какие–то там дополнительные занятия?! Попробовал вскинуть голову; по бритой макушке чувствительно проехалась колючая ветка. Зашипел сквозь зубы.

— Понимаю, — нежно сказал Бейсик. — Боюсь, Анатолий, ваш героизм останется незапечатленным для потомков. Но ведь вам, думаю, все–таки важнее ее спасти, эту вашу… фотокора? Или я не прав?

Его гляделки издевательски сузились. Ах ты… достойного ругательства на язык не подвернулось — равно как и достойного ответа. Тем более что ушастый не стал ждать:

— На чем мы остановились? Значит, Открывачка обрабатывает часовых и встает на стреме. Я беру на себя базу, то есть подсобки с клиентами включительно. Воробей на всякий случай прочесывает этажи. Стар…

— Черт!

Толик обернулся синхронно с Воробьем и Бейсиком; не без удовлетворения отметил, что та же ветка, отскочив, хлестнула ушастого по носу. Стар выпрямился, подобран колени, почти привстал, но мешали кусты. Выражение лица у него стало странное, непростое. Концептуальное, сформулировал бы Толик.

— Что важнее… Я должен сейчас быть совсем в другом месте! — Голос Стара сорвался, он закашлялся, перевел дыхание. — Я тебя прошу: рассчитай как следует. Чтобы наверняка. Я Дылдиному бате обещал…

— Чего там рассчитывать, — Бейсик небрежно махнул рукой. — Да и плевал ты на Дылду.

И Стар вдруг согласился:

— Плевал. Потому что…

Образовалась тишина.

На физиономии Воробья, вращавшего глазами туда–сюда, прыгало жадное любопытство. Толик напрягся: где–то рядом, он чуял, совсем–совсем близко ходило то самое, готовое вырваться наружу, пролиться потоком информации–исповеди, тайну которой он, профессионал, вовсе не обязан блюсти. Эксклюзив, за каким он так долго охотился впроголодь. Незаметно включить диктофон, клон мобилки на том же шнурке. И пусть выкладывает свое накипевшее, слишком долго державшееся в тайне, а теперь дрогнувшее под чересчур высоким напряжением. Ну, Стар, поехали!..

И тут на шее громыхнула авангардным аккордом мобилка.

— Машка, блин!..

— Здравствуйте, господин Бакунин.

Он покачнулся на корточках и чуть было не рухнул назад, позорно, прямиком на пятую точку. Только этих не хватало. Почему, какого черта все, абсолютно все вокруг только и делают, что командуют им?! Независимым, самодостаточным профессионалом — каждый, буквально каждый, кому не лень?!!

Выдавил:

— Да, я слушаю.

— Начну с приятного, — собеседник, похоже, был настроен на долгий задушевный разговор. — Сегодня вы получите гонорар. Совсем без денег в Срезе — я вам искренне сочувствую.

— Чего вы хотите?

— У вас мало времени? — весело удивился звонивший. — Бросьте, этот юный взломщик еще минут пять проваландается с замком. Но ваш деловой подход мне нравится. Мы хотим, чтобы вы остались живы, господин Бакунин. Поэтому оставайтесь на месте до последнего. Потом, при встрече, поделитесь впечатлениями.

— Подождите, — Толик зыркнул на пацанов, отодвинулся на полметра, прикрыл трубку ладонью. — Откуда вы… а почему вы реши… а Машка?!

Мобилка ответила дробными гудками. Чертыхнулся, нажал ответный звонок: абонент был недоступен. Огляделся по сторонам: снисходительный Бейсик, любопытствующий Воробей, Стар, безнадежно съехавший с темы… впрочем, уже неважно. Они что–нибудь слышали? Что–нибудь поняли?!

— Фотокорша? — спросил Бейсик. — Что там у них? Как она ухитрилась позвонить?

Ага. Аки фанера над Парижем. Идиот.

— Значит, так, — отчеканил Толик, поднимаясь на ноги. — Всё отменяется. Всё.

— Да что вы говорите, Анатолий?

— Нет, правда, Бейсик, — Стар тоже встал, протаранив головой кусты. — А если их там просто тряхнет, если начнут с перепугу палить куда попало?! Пускай сначала Открывачка вернется с результатами замеров, и тогда…

— Я ж говорю, — подскочил Воробей. — Вдруг не возьмет?!

— И вообще, — почувствовав поддержку, Толик воспрял и пошел в наступление, — мы уже минут сорок не отслеживали никаких новостей! Хрен его знает, что там сейчас происходит. Может быть, уже наладили переговоры. Он же чего–то предлагал, тот черный. Возможно, к ним как раз послали парла…

Толик осекся. Лицо Стара наполовину заслоняли ветки, другая половина дробилась в тени. Но что–то прыгнуло, изменилось в этом лице — до ужаса разительно, как если б его прогнали через мультимедийную программу. Он знал. Он всё, к чертям, знал, и надо было с самого начала послать подальше остальных — и прижать его к стене, допросить, вытянуть информацию!..

А потом всё равно позвонили бы… эти.

Бейсик усмехнулся. Он единственный остался сидеть, и его взгляд снизу вверх не потерял ни капли превосходства. Пожал плечами — сверху этот жест выглядел странновато, в нем было что–то сейсмическое. Вздохнул:

— Бунт на корабле, да? Я предвидел. Ни с какими результатами Открывачка уже не вернется. Сами видели, там одна кнопка. И замерит поле, и замкнет, и далее по тексту… Стой, дурак! Тебя же из окна подстрелят!!!

Толик рванулся было следом. Разумеется, не по–идиотски, напролом, сверкая движущейся мишенью на фоне бассейна. По кустам, по стеночке, аккуратно… сколько там еще, они говорили, Открывачка проваландается с замком?..

Мобилка.

— Алло?!

— Вам плохо объяснили, Бакунин? На место! И пригнитесь, черт бы вас побрал!..

Он собирался ответить. Или спросить.

Застучало сухой россыпью: та–та–та! — как будто продырявили мешок с горохом или пустили автоматную очередь, ненастоящую, киношную. И окно напротив перечеркнулось косым пунктиром, и мелкий дождик прошелся по глади бассейна, и посыпались ветки кустарника за тренажерами, и Стар, взмахнув руками, откинулся на спину… А оно все сыпалось и сыпалось, скучно и монотонно, и Толик успел удивиться — зачем? — прежде чем догадался упасть лицом вниз в теплую пыль…

И настала тишина.

— Это не я, — очень отчетливо произнес голос, похожий на рвущуюся бумагу.

Толик приподнялся на локтях и увидел цветы. Ковер из бело–розовых цветов, покрывающий чьи–то плечи и затылки, чью–то обувь, землю, отогнутый язык драной решетки. Цветов не осталось только на ветвях, и потому они сделались совсем прозрачными. Они открывали, как на ладони, по–прежнему девственно–голубой бассейн, перевернутый шезлонг, выглядывающие из–за него ноги в кроссовках без носков…

Окна скалились по краям клыками осколков, что–то темное было перекинуто через раму, словно сброшенная одежда. Потом там показался темный силуэт с длинным выростом на плече, спокойный, деловитый. Выглянул в окно. Проверил.

Дальше Толик не смотрел.

Рухнул, будто на дно пропасти, в удушливые цветы.

Когда мы с сеньором Ричесом дошли по физике до электричества, он сказал: этот раздел можно пропустить, когда–нибудь его всё равно перепишут для Среза. И мы пропустили. Поэтому об электричестве Исходника я тоже ничего толком не знаю. А Миша, он же всегда начинает с того, что пытается объяснить мне разницу — между двумя неизвестными. И сердится. Говорит, если я в принципе ничего не способна понять, зачем мне вообще это нужно, занималась бы лучше домом, ребенком… Так несправедливо, папа. И домом, и ребенком я занимаюсь. Просто хочу хоть немного вникнуть в то, чем занимается он.