— Вот и отлично. Я как раз собирался вам их предложить. Я очарован вами, сеньорита, и готов бросить к вашим ногам весь мир. Стать вашим послушным слугой и исполнять любые ваши прихоти, — и он поднёс мою руку к губам. Я не стала вырывать её, лишь подняла брови:

— А как же сеньорита Мачадо?

— Ах, сеньорита, — вздохнул ди Соуза. — Любовь крылата, и её, как справедливо замечено в самой знаменитой из оперных арий, не удержать. Сегодня она здесь, а завтра там…

— Так могу ли я быть уверенной, что завтра она в очередной раз не упорхнёт?

— Сеньорита, — укоризненно сказал герцог. — С сеньоритой Мачадо, которой я искренне благодарен за всё, и о которой я сохраню самые тёплые воспоминания, я провёл пять лет. Разумеется, я не могу принести вам клятву верности на всю оставшуюся жизнь. Но моя любовь не так мимолётна, как вам, должно быть, показалось.

Всё ясно. Звезда Марселы начала клониться к закату, а его светлости нужно только самое лучшее, и он положил глаз на новую приму, к тому же значительно моложе его предыдущей пассии. А я-то удивлялась, почему он не вступился за неё после той скандальной истории.

— Ваша светлость, я не сомневаюсь в силе ваших чувств, но мне кажется, я их не стою. Вы можете найти более достойную женщину, которая ответит вам взаимностью и будет счастлива вашим вниманием.

— Неужели вы гоните меня прочь?

— О нет, не гоню. Всего лишь прошу уйти.

Некоторое время ди Соуза молчал.

— Ваш ответ несколько неожидан, сеньорита, — сказал он наконец. Я, не найдясь, что сказать, лишь молча развела руками. — Должен заметить, что вы поступаете достаточно опрометчиво.

— Я поступила бы опрометчиво, если б внушила вам надежды, которые не смогла бы оправдать.

— Но ведь, насколько мне известно, в настоящий момент у вас нет покровителя.

— Вы правы.

— Так в чём же дело, сударыня?

— Я вам уже объяснила, ваша светлость.

Ещё одна пауза, дольше предыдущей.

— Вы горды, сеньорита, но наша вера учит, что гордыня — это грех. А грехи наказуемы.

— В Библии сказано: "Мне отмщение, и аз воздам".

— Да… Разумеется. Однако я уверен, что сеньор Эстевели, а также сеньоры Росси и Флорес будут огорчены вашим ответом. Очень огорчены.

Мне снова вспомнился незабвенный сеньор Коменчини, огорчивший сеньора Росси, да так, что если бы не Леонардо… Всё повторяется, они не могут придумать ничего нового. А ведь все эти мужчины считают себя благородными людьми. И между собой свято соблюдают законы чести. Но вот шантажировать приглянувшуюся женщину эти законы отнюдь не возбраняют, так же как и привести свои угрозы в действие, если она проявляет строптивость. Ведь она — не более чем актриса, шлюха, говоря по-простому, а значит, должна принадлежать тому, кто платит, и нечего тут выкаблучивать. Если же начнёт драть нос не по чину, обломать её — чуть ли не их святой долг. И этот мышиный жеребчик (даром что из королевской семьи, всё равно жеребчик!), сломает мне жизнь не задумываясь. Чтоб другим неповадно было. И его угрозы — это не шутка. Ди Соуза — не тот неудачливый ухажёр с уже забытым мной именем, что угрожал, угрожал, да так ничего и не сделал. Если Леонардо потребует одного, а столь влиятельная особа — другого, то дирекция окажется в весьма сложном положении, и ещё неизвестно, чей гнев они предпочтут вызвать.

Я взглянула в глаза сиятельному вымогателю. Нет уж. Королевская опера — не единственный театр на свете, а я, спасибо Леонардо, больше не безвестная танцовщица. Уеду за границу. Или поступлю в провинциальный театр. Но торговать собой не стану!

— Их огорчение — это, конечно, весьма прискорбно, но, надеюсь, они его переживут. А теперь позвольте два маленьких замечания не по теме: женщины любят джентльменов, ваша светлость. А угроза — прямой путь разбудить в человеке чувство противоречия.

— Но разумный человек сумеет его подавить.

— Если не сочтёт более разумным стоять до конца, не провоцируя своим отступлением всё новых и новых угроз.

— Неразумное упорство как раз и может спровоцировать новые угрозы.

— Лишь до тех пор, пока угрожающий не поймёт, что они бесполезны. Но раз уступив, будешь уступать снова и снова, а тот, кому уступили, привыкнет, что может таким путём добиться чего угодно, и будет продолжать вести себя столь же… недостойно.

Это было сильное высказывание, и я даже заколебалась, прежде чем его произнести, но отступать и впрямь было поздно.

Что герцог собирался мне ответить, так и осталось неизвестным. Он уже открыл рот, но вдруг вздрогнул, сглотнул и, как мне кажется, едва удержался, чтобы не отступить на шаг. Я с удивлением смотрела на изменившегося в лице вельможу. Ди Соуза отвёл взгляд, торопливо поклонился, и, пробормотав что-то любезное, поспешил прочь, с опаской оглядываясь на ходу. Я смотрела ему вслед. Что это он? Или… Это очередная шуточка Леонардо? Если да, то спасибо. Что бы ни напугало герцога, вряд ли он теперь будет сожалеть о моём отказе настолько, чтобы продолжать меня добиваться и использовать для этого грязные приёмчики. Так что я избавлена от крупных неприятностей.

Но настроение всё равно было испорчено. Оставаться здесь мне больше не хотелось, и я поспешила уйти. Завтра спектакля не будет, а вот послезавтра идёт "Зачарованный лес", а это — не тот спектакль, в котором можно выступить без подготовки. Да и мой первый выход в роли Анны не за горами, так что мне лучше сосредоточиться на работе, а не на развлечениях.

"Источник слёз" прошёл с успехом. Тон критики был весьма благожелательным, Леонардо тоже остался доволен. Мы встречались довольно регулярно, иногда танцевали вместе, и свой двадцатый день рождения мне довелось отпраздновать именно у него. Это был мой самый необычный день рождения, и, надо сказать, именно он мне больше всех и понравился. Не пришлось ни звать гостей, которых надо как-то развлекать, ни думать об угощении и прочих вещах. Обо всем позаботился Леонардо. Сам он, разумеется, не ел, но меня угостил на славу. Ещё несколько лет, сказал он, и мне не миновать банкетов в Опере по поводу моего юбилея, но пока я ещё вольна выбирать, как и где праздновать.

Теперь я не ставила перед собой никаких целей, просто жила день за днём. Танцевала, репетировала, в свободное время читала, гуляла, ходила на выставки, концерты и в другие театры. Светских увеселений в дни великого поста было мало, но я отлично обходилась и без них. Иногда я болтала с Энрике, чья жена готовилась осчастливить его первенцем. Ну и конечно же встречалась с Леонардо. Все неприятности, казалось, остались позади, я забыла и думать о них, в том числе и о несправедливо обиженной Марселе Мачадо. И, как оказалось, совершенно напрасно.

Однажды я возвращалась после спектакля домой. Теперь я не шла пешком, а ехала в наёмном экипаже, который заказывала ко времени своего выхода из театра. Иногда меня задерживали, но денег хватало, так что уже привычный кучер терпеливо дожидался у выхода, зная, что всё будет оплачено. Вот и сегодня я села в поджидавшую меня карету, благополучно доехала до дома, расплатилась, и уже направлялась к своему подъезду, пока кучер пересчитывал выручку, как вдруг меня окликнули:

— Сеньорита Баррозо?

Голос был глуховатым, но мягким и располагающим. Я обернулась к выступившему из тени мужчине в тёмном пальто и клетчатом шарфе, намотанном по самые глаза.

— Да, это я.

Мужчина сделал шаг вперёд, и я обратила внимание, что правую руку он держит в кармане. Закрывавший нижнюю часть лица шарф придавал ему разбойничий вид, и, может быть, поэтому я насторожилась. Он шагнул ко мне ещё раз, и я инстинктивно отступила, стремясь сохранить дистанцию. И тут его рука рванулась из кармана вперёд, я успела заметить в ней что-то вроде чашки, из которой мне в лицо выплеснулась прозрачная жидкость. Я стремительно отшатнулась, откидываясь назад, и жидкость попала мне на грудь, на недавно купленное пальто с меховой отделкой. К счастью, мужчина слегка зацепился чашкой за край кармана, и жидкость взлетела не так высоко, как он задумал. Несколько капель упало на воротник, на лицо не попало ничего.