— …Вот вам цветы, и чтобы больше без слёз, — услышала я. Энрике передал девушке букет розовых махровых гвоздик и повернулся ко мне. — Вы уже готовы? Тогда поехали.

— Хорошая девушка, — задумчиво сказал он, когда пролётка везла нас по ночным улицам. Здесь, в провинции, в этот час они были пустыми и тихими.

— Да, — согласилась я, — только неловкая.

— Это она от неуверенности. Вы, Анжела, уж извините, тоже иногда бываете неуклюжей.

Спорить не приходилось. Энрике был прав — когда смертельно боишься сделать ошибку или неловкость, то именно их и делаешь. А Риту ещё, похоже, в театре клюют все, кому не лень. Я вспомнила, как меня саму изводили те, кому я не умела дать отпор, и прониклась к этой девушке самым искренним сочувствием.

Встретившись с ней на следующий день, я попыталась завести с ней разговор, расспрашивая, как она оказалась в театре, но Рита отвечала кратко и почти неслышно. Из её ответов я поняла только, что в театр её устроила родственница, похоже, та самая Роза, что трудилась вчера над моим платьем. Впервые я встретила человека, ещё более застенчивого, чем я сама. И по сравнению с ней я почувствовала себя очень сильной, знающей и опытной.

В антракте Риту снова перехватил Корбуччи, попросив поправить ему грим. Они ушли в его гримёрную, но девушка очень скоро вышла, почти выбежала оттуда.

— Чем вы её напугали? — спросила я.

— Да ничем, — Энрике пожал плечами. — Я всего лишь предложил проводить её после спектакля.

Видимо, во второй раз предложение было принято благосклонней, потому что ещё через день они пришли в театр и ушли из него вместе. В антракте Энрике что-то говорил Рите, стоя с ней в укромном уголке, а она слушала, и лицо её было пунцовым от смущения. Когда они уходили, в руках у девушки была целая охапка цветов. И все оставшееся время, проведённое в Мааре, я постоянно видела их вдвоём.

Накануне отъезда я решила прогуляться по городу. Был тихий вечер, узкие улицы сплошь устилали разноцветные листья клёнов, которыми был засажен весь город. Я прошлась по центральной площади, обогнула собор Святой Маргариты, прошла мимо старинной ратуши, местных модных лавок, перешла по горбатому мостику через городской ручей, и оказалось в той части Маары, рядом с вокзалом, куда ещё ни разу не забредала, только проехала через неё в день своего приезда. Вокзальная площадь была совсем рядом, за углом, а рядом с ней расположился местный блошиный рыночек. Я медленно пошла между рядов, уклоняясь от попыток продавцов заставить меня посмотреть товар. Впрочем, у одного прилавка я всё же немного задержалась, когда моё внимание привлекла большая тарелка из серебра, со сплошным чернёным узором, изображающим зубчатые листья. Казалось, что тарелка сделана из спрессованных чёрно-серебряных листьев, и выглядела она очень красиво. Продавец назвал цену, но я лишь покачала головой — вздумай я её купить, и мне пришлось бы потратить почти треть гонорара за все гастроли. Положив тарелку на место, я пошла дальше, оглядывая выставленные на продажу платки, статуэтки, картинки, куклы и тому подобные вещи, продаваемые в подобных местах. Всё это было рассчитано на приезжих, которым захочется увезти с собой какой-нибудь сувенир на память о путешествии, а потому в ценах тут не стеснялись.

Утро отъезда ничем не отличалось от других точно таких же, разве что осознанием, что всё уже закончилось. Это немного огорчало, хоть я и успела слегка соскучиться по родному театру. Но всё же… Когда мне ещё удастся вырваться в путешествие? Не раньше, чем через год, если сеньор Арканжо захочет пригласить меня ещё раз. К тому же во время этой поездки я успела почувствовать себя солисткой, и отношение ко мне было соответствующее. А там я снова стану одной из танцовщиц кордебалета. Но ничто не может длиться бесконечно… Я взялась за собранный с вечера чемодан, и тут в дверь постучали. На пороге стоял мальчишка-посыльный.

— Вы — сеньорита Баррозо?

— Да, это я.

— Это вам, — и он протянул мне плоский свёрток.

— Что это?

— Посылка.

— От кого?

Мальчик выразительно пожал плечами. Я надорвала краешек обёрточной бумаги, и из-под неё выглянул серебряный край с чёрными контурами листьев.

— Что это? — повторила я. — Зачем?

— Ну, вам же хотелось, — ответил мальчик и вприпрыжку побежал прочь по гостиничному коридору.

Спустя час поезд уносил нас в столицу. Серебряная тарелка, кое-как запихнутая в мой набитый чемодан, ехала со мной на багажной полке.

В первый же день по возвращении ко мне в комнату набились все знакомые, требовавшие подробного рассказа о путешествии. Кто-то к тому же потребовал устроить "междусобойчик" в честь нашей встречи, но я это пресекла, не собираясь тратить честно заработанные деньги на банальную пьянку. Большую часть из них я решила отложить, а остальное потратить по обстоятельствам. До сих пор я все отложенное хранила у себя, но теперь, решив, что возросшая сумма может привлечь внимание потенциальных воров, сходила в банк и открыла там счёт. Что воры среди нас были, это я знала — у меня самой после той драки с Паолой пропал новенький кошелёк. Правда, это случилось в театре, его вытащили прямо из сумки, и я подозревала, что это была мелкая месть со стороны либо самой Паолы, либо какой-то из её подруг. Но тот, кто однажды поддался искушению, поддастся и во второй раз.

Вскоре начался новый сезон, и я, вздохнув о том, что нельзя отдыхать постоянно, надо же на что-то жить, отправилась в театр. С какой охотой я выходила на сцену на гастролях, с такой же неохотой теперь шла в Королевскую Оперу. Но там меня ждал сюрприз. Оказалось, что сеньор Корбуччи и сеньор Арканжо дали мне наилучшие рекомендации, а потому было решено, что я вполне достойна корифейской должности, так что на первую репетицию я вышла уже в новом качестве.

Сбылась моя мечта, но особой радости я не испытала. Коварной штукой оказались эти гастроли: я вкусила успеха и радости, которую даёт простор самовыражения в сольной роли, и теперь мне хотелось большего, чем просто встать в первый ряд кордебалета. И путь к этому мог быть только один — продолжать заниматься, шлифуя свои способности. Я долго колебалась, прежде чем решилась подойти к Энрике и попросить разрешения иногда заниматься вместе с ним. Причём заговорила об этом такими обиняками, что он далеко не сразу понял, о чём идёт речь, но поняв, сразу согласился. Моя застенчивость его явно позабавила.

— Вы прямо как Рита, — сказал он. — Она тоже прямо никогда не попросит, всё, бедняжка, стесняется.

Признаться, я немного позавидовала Рите. У Энрике было немало романов, он был недурён собой и достаточно знаменит, однако его отношения с маленькой гримёршей явно вышли за рамки простого увлечения. Я знала, что они переписываются, он то и дело поминал её, причём произносил её имя с необыкновенной нежностью. Не то что бы я сама была увлечена Корбуччи, нет, меня вполне устраивали дружеские отношения, но всё же… Вот и ещё одна женщина, похоже, нашла своё счастье с замечательным человеком, а я всё одна и одна. Если на меня и клюют, то исключительно пожилые толстяки, как тот мэр или сеньор Коменчини, не к ночи будь помянут. Видимо, в их возрасте уже абсолютно всё равно, как выглядит женщина, была бы молода.

Моих подруг моё повышение не слишком обрадовало, и мой круг общения сузился до Бьянки и Энрике. Хотя, конечно, я и сама была виновата, не сделав даже попытки зарастить образовавшуюся трещину в наших отношениях. Так уж выходит, что близость дружбы у меня прямо пропорциональна времени, которое я провожу с человеком, дружить же на расстоянии у меня не получается. Как и раньше, я встречалась с девочками каждый день, но в пансионе я предпочитала сидеть в своей комнате, гуляла в основном в одиночестве, на репетициях и уроках особо не поболтаешь, а гримёрные и столы в столовой, основное место общения, у нас теперь были разные. Теперешние же мои соседки по гримировальному и обеденному столу не торопились принимать новенькую в свой круг, а я не решалась, да и не особо хотела сама делать первые шаги. Меня, в отличие от многих людей, одиночество почти не угнетает, и одного-двух друзей мне вполне достаточно. Конечно я, как и всякая девушка, мечтала о любви, но любовь — это совсем другое…