Особое внимание уделялось выбору ёлки: дерево должно было быть стройным, правильной формы, густым и свежим, а иглы его — упругими и живыми. Опытные покупатели знали, что если срез выделяет смолу, можно быть уверенным в том, что дерево свежее, недавно срубленное. Если же у купленной ёлки обнаруживался какой-нибудь дефект (кривизна ствола, недостаток ветвей с какого-либо боку, искривлённая верхушка и т.п.), то считалось необходимым «провести работу по улучшению её внешнего вида», чтобы скрыть эти недостатки. Дерево с недостатками стремились «исправить», обрезая нарушающие его симметрию ветки, а потом проволокой или верёвочками прикрепляя их в нужном месте; выпрямляли или подрезали верхушку; устанавливали дерево таким образом, чтобы скрыть его несовершенство или же чтобы сделать дефекты менее бросающимися в глаза. В стихотворении О.А. Белявской 1911 года «Ёлкич» проснувшиеся засветло дети бегут в зал, где, увидев бородатого старика, колющего лучинки, спрашивают его: «Для чего тебе, Ёлкич, лучина?» и слышат в ответ:
(Ср. также: «Надо и ёлочек нарубить, кресты на подножки им изготовить, чтобы ёлочки и на полу так же, как в лесу, прямо стояли» [360, 6].)
Бывали случаи, когда перед праздниками ёлки разыгрывались настоящие детские «драмы». Е. Скрябина рассказывает, что её семья в 1905 году вынуждена была переехать из Нижнего Новгорода в Петербург. Привыкшие к тому, что в Нижнем им обычно приносили ёлку на дом знакомые торговцы, родители и на новом месте не спешили с покупкой ёлки, а когда наконец приехали на ёлочный базар, то там «ёлок нужного размера и вида не оказалось. Вернулись ни с чем, — пишет мемуаристка. — Моему отчаянию не было границ». Все попытки достать дерево оканчивались неудачей, и только на второй день Рождества, когда девочка потеряла всякую надежду, позвонил её двоюродный брат, предложив привезти ёлку, которая уже была использована в Офицерском собрании для солдат их полка:
Долго я помнила тот момент, когда несколько солдат внесли знаменитую ёлку в нашу квартиру. Много веток было сломано и дерево действительно имело плачевный вид. Братья утешали меня, что они приложат все усилия, дабы исправить нанесённый дереву урон. Я не особенно доверяла и ждала с трепетом вечера, когда соберутся все мои маленькие гости. Когда же в назначенный день и час десятки приглашённых детей, ожидавших открытия дверей в кабинете отца, ворвались в гостиную, то все замерли от восторга, а я не поверила своим глазам — настолько чудесная картина представилась нам.
По-видимому, мать и братья приложили большие усилия, чтобы придать ободранному дереву такой исключительно красивый вид.
Ёлка, приносившая детям столько удовольствия, таила в себе и определённые опасности. Одна из них была связана с обычаем вешать на дерево сласти, которые дети могли срывать и съедать. В XIX веке предназначавшееся для ёлки съестное делалось как можно более ярким и блестящим. Для этой цели кондитеры использовали специальные краски, порою включавшие в себя ядовитые вещества, из-за чего не раз случались отравления детей. В газетах конца XIX века встречаются заметки медиков, которые предупреждают родителей об этой опасности, не рекомендуя им позволять детям съедать висевшие на дереве сласти ввиду того, что они могут быть окрашены ядовитыми веществами. Сусальные орехи обычно красились веществом, в которое входило олово; конфеты обёртывались в свинцовую бумагу; в некоторые сласти добавляли анилин, а крашеные нити содержали мышьяковые и анилиновые краски. Яблоки же, висевшие на ёлке, могли стать ядовитыми от капающего на них окрашенного свечного воска. Обсуждая вопрос гигиены рождественской ёлки, медики писали: «Конечно, как-то тяжело портить удовольствие детей запрещением снимать с ёлки висящие на ней заманчивые сласти. Но лучше отравить им немножко их праздничное настроение, чем допустить отравление их ядовитыми красками» [95, 1287]. Разумеется, появление на ёлке съестного, которое могло стать причиной отравления, явилось следствием стремления сделать ёлку как можно более эффектной. Однако сласти, превратившиеся в «запретный плод», искажали смысл самого праздника, на котором дети всегда получали с ёлки разные «вкусности». В наше время обычай вешать на дерево пряники и конфеты, широко распространённый ещё несколько десятилетий назад, начинает постепенно исчезать, о чём нередко высказываются сожаления. Светлана Волкова, родившаяся в 1977 году, делится своими детскими впечатлениями:
Ёлку мы украшали разного рода игрушками, гирляндами, ватой и старыми конфетами. Это были старые конфеты в красивых, ярких и пышных обёртках, ими раньше украшали ёлки, и мне очень жаль, что «сейчас» эта «традиция» ушла… Позже конфеты исчезли с ёлки вовсе, остались только стеклянные шарики, гирлянда из цветных лампочек и гирлянды блестящие…
Другую опасность — опасность пожара — таили в себе горящие на ёлке свечи. И хотя маленькие металлические подсвечники стали использовать очень рано, возгорание ёлок было нередким явлением, и во многих семьях рассказы о пожарах во время праздника вошли в семейный фольклор. И.М. Дьяконов вспоминает, как однажды, когда он пытался обойти вокруг ёлки, у него загорелись волосы: «Оказывается, я задел головой о свечку» [127, 8]. Бывали случаи с трагическим исходом. Об одном из них, запомнившемся с детства и тяжело пережитом, рассказывает Юрий Олеша:
Господин Орлов пошёл с дочкой на ёлку в гости, и там, когда дети танцевали, ёлка опрокинулась, в результате чего дочка Орлова сгорела. В тот день, когда её похоронили, он пошёл в цирк. Мы, дети, ужасались, когда нам рассказывали об этом, но взрослые оправдывали Орлова, — он, говорили они, очень горевал и именно поэтому пошёл в цирк.
Поэтому неудивительны запреты на использование свечей на общественных ёлках в целях противопожарной безопасности: «На ёлке может быть допущено только электрическое освещение… Совершенно нельзя допускать освещения ёлки свечами или керосиновыми лампами» [136, 3].
Если в первые годы после усвоения ёлки в России дерево, согласно немецкому образцу, устанавливалось в Сочельник, то впоследствии по поводу того, когда следует устраивать ёлку, стали возникать разногласия. Деятели Православной церкви не раз писали, что устраивать ёлку накануне Великого праздника, в последний день Филиппова (или Рождественского) поста, не пристало: слишком серьёзное и торжественное событие свершается в ночь на Рождество и никаких развлечений в этот вечер и в эту ночь быть не должно. Поэтому они рекомендовали устраивать её на второй или даже лучше на третий день праздника, а иногда и на Новый год. И всё же в большинстве домов, по немецкому обычаю, дерево продолжали устанавливать, наряжать и зажигать именно в Сочельник. Однако постепенно «ёлочный режим» становился всё более и более гибким. В домах закреплялись свои традиции, которые поддерживались из года в год. А.Н. Бенуа вспоминает: «Обыкновенно ёлка у моего старшего брата устраивалась не так, как у нас, — вечером 24 декабря, а ранним утром 25, ещё до восхода солнца (что, кстати сказать, получалось довольно своеобразно и таинственно)» [42, 349]. Порою отложенный по той или иной причине праздник проводился на Новый год или даже на второй неделе святок, ближе к Крещению. Так, например, в одном из рассказов Е.А. Бекетовой говорится, что празднование ёлки пришлось перенести на Новый год: «…со всех сторон собирались весёлые люди праздновать весёлую ёлку, отложенную до Нового года по болезни Жени…» [32, 46].