Все это видел и заметил также и мой отец, дав мне понять одним взглядом при первом слове, которое я попытался шепнуть ему по этому поводу. Но для того, чтобы поговорить, надо было выждать более благоприятного момента, который, однако, не представился нам вплоть до того момента, когда с наступлением ночи Вик-Любен заявил, что пора расположиться на ночлег. При этом сохранен был тот же порядок, как и во время похода, то есть мы и теперь были окружены со всех сторон кольцом представителей всякого сброда, составлявших отряд Вик-Любена. Лошадей наших у нас отняли и поставили к коновязи, вместе с другими. Четверо часовых, расставленных по всем четырем углам, должны были сменяться каждый час. Наш лагерь находился среди прерии, на совершенно открытом месте без всякого прикрытия. О побеге нечего было и думать. Но, по крайней мере, завернувшись в свое одеяло и растянувшись подле отца, я имел возможность, приблизив свое ухо к самым его губам, узнать все его планы и выслушать его наставления. Здесь я должен заметить, что эта орда отняла у нас все наши съестные припасы и дала нам на ужин только одни сухари. Такого рода меню показалось, конечно, совершенно неудовлетворительным маленькому Флоримону, и он протестовал против такого ограбления, какому мы подверглись, самым наивным и негодующим тоном. Но Клерсине удалось как-то успокоить его, и утомленный всеми необычайными событиями этого дня, мальчуган вскоре заснул, прижавшись к своей доброй няне, рядом с Розеттой. Тогда только, когда все успокоилось, отец согласился наконец сообщить мне о своем решении.

— Я должен охранять этих детей и потому не могу их покинуть! — едва слышно прошептал он. — Но ты постарайся воспользоваться первым удобным случаем, чтобы бежать, и, не теряя ни минуты, спеши в Сан-Марко. Главное, конечно, это чтобы ты успел помешать Корбиаку отправиться разыскивать нас. Тебе нетрудно будет доказать ему, что это было бы чистым безумием, что таким образом он сыграет прямо на руку этим мерзавцам. Что же касается нас, то я решил, во всяком случае, вернуться в Новый Орлеан даже в том случае, если бы Вик-Любен и согласился по доброй воле возвратить нам свободу, видя, что план его не может удастся. Мы вернемся обратно в Новый Орлеан и там будем ожидать дальнейших распоряжений Жана Корбиака. Скажи ему, что самое разумное и самое простое, по моему мнению, было бы, если бы он назначил нам свидание в Каракасе или где-нибудь в другом месте, где бы мы могли сесть на судно и вернуться в Европу. Впрочем, вы там оба подумаете об этом и увидите, что вам следует делать… пока не думай ни о чем другом, как только о том, чтобы хорошо отдохнуть и собраться с силами к завтрашнему дню.

Заснуть я, конечно, сначала совсем не мог. Я положительно не мог думать о таком ужасном положении, в каком мне придется оставить Розетту, Флоримона, отца, Клерсину и старого Купидона, и, признаюсь, весьма неохотно встречал необходимость расстаться с ними. Однако необходимость эта была слишком очевидна, чтобы мне можно было хоть минуту колебаться, и потому я решился выполнить как можно лучше все предписанное мне моим отцом. А раз приняв это решение, я охотно поддался заявлявшей о своих правах физической усталости и вскоре заснул крепким сном. Между тем там, вдали, на севере, все еще горела саванна, озаряя все небо розоватым отблеском, подобным солнечному закату.

На следующий день, незадолго до полудня, мы достигли Сабины. Вик-Любен тотчас же распорядился посадить всех нас на паром, посредством которого переправлялись через реку, и сам с двумя десятками своих людей поместился вместе с нами, чтобы можно было наблюдать за нашей переправой.

Остальные его товарищи должны были переправиться уже со вторым рейсом парома.

Во время переправы я заметил, что река, довольно узкая в этом месте, образовала в каких-нибудь тридцати или сорока шагах ниже места переправы крутой поворот. Там шли илистые или, вернее, болотистые берега реки, поросшие густыми тростниками, где можно было прекрасно спрятаться. Это обстоятельство показалось мне чрезвычайно благоприятным, и я не преминул немедленно воспользоваться им. Недолго думая, вскочил на ноги, затем бросился в воду вниз головой и поплыл под водою на глубине каких-нибудь двух-трех метров к тому месту, которое заранее высмотрел.

Несколько секунд спустя я услышал залпы. Очевидно, негодяи стреляли по мне, но так как выстрелы были направлены наугад, то ни одна пуля не задела меня.

Еще минута и я уже вышел на другой берег реки, за ее поворотом, где тростники были вдвое выше моего роста. Тут я пополз в высокой прибрежной траве, вполне уверенный, что теперь мне уже не грозит ни малейшая опасность.

ГЛАВА IX. Цитадель Сан-Марко

Надо ли вам сознаться, что ничто так не заботило и не печалило меня, как мысль, что Розетта может, хотя бы в продолжение всего одной минуты, думать, что я сбежал ради своего собственного спасения?! И между тем как я спешил вдоль берега Сабины по направлению к заливу Сан-Марко, это предположение не переставало мучить и угнетать меня. Я знал, конечно, что мой отец при первой же возможности объяснит ей настоящую причину моего поступка, но уже одно то, что она могла считать меня способным на что-нибудь гадкое, неблаговидное, было мне до глубины души противно.

Дело в том, что счастливый час пробил и для моего молодого сердца. Я в это время витал уже в счастливых, радужных грезах первой, чистой любви, на которую смотрят как на святыню; героиней и кумиром этой любви была Розетта. С самого первого момента встречи с этой девушкой я почувствовал в своей душе наплыв каких-то новых, совершенно незнакомых мне чувств, силы и глубины которых я и сам тогда еще не подозревал, но я тогда уже сказал себе, что с первого же взгляда на нее поклялся быть ее рыцарем; это слово прекрасно передает тот энтузиазм, то беспредельное чувство уважения и доверия, какое мне внушала эта девушка с первого раза и которые впоследствии она ни на минуту не переставала внушать мне. Мне было тогда восемнадцать лет, а теперь семьдесят пять, и я могу сказать, что главное счастье моей жизни заключалось именно в том, что первая женщина, которую я узнал близко, была вместе с тем и самая совершенная, какую я когда-либо знал.

Нет надобности говорить, что я тогда никому на свете ни за какие сокровища мира не признался бы в том обожании, какое я питал в глубине души к этой девушке, и каким полно было все мое существование. Хотя Розетте было всего шестнадцать лет, но я чувствовал себя в сравнении с ней каким-то жалким маленьким мальчиком. Только что выйдя из монастыря, она, очевидно доказала всем, что унаследовала от отца его геройский дух.

— Ах, — думал я, — если бы мне только удалось показать себя достойным ее, блистательно выполнить возложенное на меня поручение!.. — Эта мысль, это желание не ударить в грязь лицом придавало мне крылья, не давало мне чувствовать усталости и утомления, не давало замечать трудностей пути.

На третий день с рассветом я прибыл, но увы, вплавь, в цитадель Сан-Марко. Никакого другого средства переправы через пролив, отделяющий ее от берега, у меня не было. Мне пришлось раздеться, связать свою одежду в узел, укрепив его на голове, и таким образом переплыть глубокий канал, шириною приблизительно около трехсот метров.

Что же касается самого укрепленного замка, то это была настоящая цитадель, построенная из камня, кирпичей и бревен на маленьком островке в глубине залива; здесь мне прежде всего бросились в глаза стены, рвы, окопы, грозные жерла орудий, направленных в открытое море, словом, все, что представляет из себя крепость. Подплывая, я заметил там сильное движение. Люди бегали взад и вперед, таскали оружие и припасы, снаряжая маленький катер, пришвартованный к набережной островка. Распоряжался всем этим делом Белюш. «Белюш здесь, следовательно, он и комендант благополучно достигли этого надежного убежища»… При этой мысли я почувствовал, будто большая тяжесть свалилась у меня с плеч.