— В ее глазах я слишком маленькая сошка, — одно из тех ничтожеств, с которым, в крайности, можно было поговорить во время прогулки или путешествия, но с которым не бывают знакомы при других обстоятельствах! — говорил он с горечью. — Впрочем, нет! Все еще проще и унизительнее: я был слишком скверно одет, чтобы со мной можно было говорить в присутствии сопровождавшего ее франта или, быть может, даже лакеев персикового цвета! Мне не хватало хорошо сшитого сюртука, дорогой шляпы и перчаток для того, чтобы она удостоила вспомнить меня!

При мысли о том. как мило Магда смеялась, разговаривала, поверяла ему свои тайны на Yellow-River, кровь закипала в нем горячей струей. Он в душе разражался желчной речью против заносчивости и узости дамских воззрений вообще, а Магды в частности.

Раймунд поклялся не думать о ней, но в то же время, по странному противоречию, мечтал о пополнении своего светского образования, о том, чтоб сделаться вполне кавалером. С этих пор он решил разделить свое время на две части: одну посвящал трансатлантической трубе, другую же — физическим упражнениям. Он попросил указать ему известного портного, и совещания с ним произвели настоящую перемену. Раймунд брал уроки фехтования и верховой езды. Однажды, прочитав на четвертой странице газеты объявление:

«M-eurIsidore, из Парижа, учитель танцев и манер», он заметил адрес и немедленно отправился туда. На его звонок открыл дверь маленького роста старик, который, казалось, едва дышал, и устремил на Раймунда тревожный взгляд своих впалых глаз.

— Вы — m-eur Isidore? — спросил Раймунд, вежливо снимая шляпу вопреки обычаю американцев.

— Я, сударь! — ответил, по-видимому, вполне успокоившийся старик.

— Я хотел бы взять несколько уроков танцев и манер, — продолжал молодой человек, слегка краснея.

— Уроков? — вскричал старик с просиявшим от радости лицом. — Потрудитесь войти, сударь, и я к вашим услугам! Признаюсь вам, что сначала я принял вас за… гм… гм… городского чиновника… в этой проклятой стране так часто требуют различные налоги!.. Войдите, сударь, войдите!.. M-lle Blazy, моя дочь, парижанка! — добавил m-eur Isidore, представляя Раймунда высокой женщине, с меланхоличным видом вышивавшей у окна.

— M-lle Blazy! — продолжал он радостно, — вот m-eur желает взять несколько уроков танцев и манер. M-eur, разумеется, соотечественник? Я догадался об этом по его прекрасному выговору… M-eur не замедлит сделать быстрые успехи… Так одаренный молодой человек как бы от рождения умеет уже танцевать и держать себя в обществе… Когда вы желаете начать, сударь?

— Сейчас же, если можно! — сказал Раймунд, тронутый беспокойством, выражавшимся в глазах отца и дочери. — Будьте любезны сказать мне ваши условия.

— Обыкновенно доллар за урок, но для соотечественника мы сделаем скидку, если вы желаете.

— Ни за что! Я не имею на это никакого права, так как буду очень трудном учеником, не имея никакого понятия об искусстве. Вы позволите заплатить вам за двенадцать уроков? — спросил Раймунд, вынимая из записной книжки несколько банковских билетов и подавая их старику. — Признаться, у меня мало времени, и я хотел бы сейчас же приняться за дело! — добавил он.

— Тогда начнем! — вскричал Изидор, глаза которого сияли от счастья.

Он живо снял с крючка маленькую скрипку, висевшую на стенке, и проиграл первые аккорды польки.

— Подойдите к m-lle Blazy, — продолжал он, — не сгибая колен, высоко держа голову, с уверенным, но почтительным видом. Держите свою шляпу свободно, без натяжки, не делайте принятой здесь ошибки — оставлять ее в прихожей, — и поклонившись даме, просите оказать вам честь протанцевать с вами польку. Обхватив ее тогда нежно правой рукой за талию, вы берете кончики ее пальцев в левую и начинаете…

— Прекрасно!.. Прекрасно!.. Вот это так!.. — с увлечением продолжал Изидор, в то время как Раймунд, повинуясь его приказанию, непринужденно поклонился m-lle Blazy, и, обхватив ее талию, стал отбивать такт.

— Вы никогда не танцевали, m-eur?

— Никогда!

— С удовольствием объявляю вам, что вы рождены для танцев! А это не часто встречается в этой стране, — торжественно заявил старик. — Поверьте, что раньше чем через неделю, вы заткнете за пояс всех этих «English», не будь я Isidore Blazy!.. He будем терять времени! Вперед! Вперед! M-lle Blazy, помогайте m-eur!..

И старик, развеселившись от звуков своей скрипки, как старая боевая лошадь, заслышавшая рожок, с чертовским воодушевлением принялся вновь играть.

Через несколько минут Раймунд танцевал польку так, как будто бы всю жизнь занимался этим.

— Вот прекрасно! Потрудитесь теперь отвести m-lle Blazy на место!.. Посадив ее, вы делаете глубокий поклон… Да, сударь, я не признаю дерзкого кивка головой нынешних ветрогонов… Вы делаете глубокий поклон, опустив непринужденно руки, не раздвигая ног, держа claque в левой руке… В крайнем случае, танцуя, вы можете оставить его на стуле вашей дамы, но правильнее, грациознее и изящнее — держать его в руке… Ну, теперь вальс!.. Потрудитесь пройти с конца комнаты, чтобы я видел, как вы подходите к своей даме… Хорошо… Очень хорошо… Немножко побольше достоинства… Не раскачивайтесь так… У вас морская походка, сударь!.. Очень смелая, развязная… пожалуй, слишком для гостиной!.. Теперь хорошо… прекрасно… Приглашайте, как прежде!.. А… а! В случае, если дама приглашена и не может танцевать с вами, вы кланяетесь, но на этот раз с оттенком, с легким и едва заметным оттенком сожаления. И вы удаляетесь, не приглашая ее соседку, что было бы неучтиво по отношению к обеим!.. Ну, m-lle Blazy!..

Он говорил необыкновенно живо, как сумасшедший пиликая на скрипке и иногда сам показывая пример. Он, недавно еще такой дряхлый и расслабленный, прыгал под музыку, отбивал такт и вообще весь преобразился.

При виде бедной, едва меблированной гостиной, глубокой грусти девушки и живости отца Раймунд почувствовал к ним искреннее сожаление, смешанное с почтением.

Несчастный «M-eur Isidore из Парижа»! В его осанке, в звуке его надтреснутого голоса, в покрое его старомодного сюртука, в изящной непринужденности его манер было что-то такое, что заставляло думать о прошлом веке. Раймунд словно видел в нем одного из придворных прошлого века, вынужденного зарабатывать свой хлеб единственным известным ему искусством, разнося по всему свету славу о французской вежливости.

Трудно было бы найти лучшего учителя. M-eur Blazy любил свое искусство и знал его основательно. Даже в тоне, которым он говорил со своей несчастной дочерью, было сочетание нежности и учтивости, которое впервые встречал Раймунд. Через час он ушел в восторге от своего первого урока, пообещав вернуться завтра.

Что касается m-eur Isidore, не менее восхищенного своим учеником, увы, единственным уже в течение долгих дней, то он целый вечер говорил своей дочери о чудесной манере держаться, которой он намерен был научить этого способного молодого человека.

— Эти «English» увидят, на что я способен, если только эти несчастные могут оценить это! — говорил он. — и тогда они придут к нам дюжинами, как никогда!

М-llе Blazy грустно качала головой: несчастная девушка очень желала бы верить этим счастливым предсказаниям, но ее надежды так часто оказывались тщетными! Самое верное пока было приняться за вышивание.

Эти светские заботы, так же, как фехтование и верховая езда, не мешали, однако, Раймунду всей душой отдаваться своему делу. Они скорее возбуждали его способности и мешали чувствовать усталость от усиленной умственной работы. Десять-двенадцать часов в день просиживал Раймунд, склонившись над своей работой, перечитывая бесчисленное количество писем, ведя громадную корреспонденцию, обсуждая условия, проверяя счета, занимаясь всевозможными чертежами и сметами. Надо было поспеть всюду: в одно время вести постройку гигантского бассейна в Far-Rockaway, заведовать изготовлением металлической спирали, составлявшей остов подводной трубы, распоряжаться прокладкой подземной трубы, назначенной для наполнения нефтью резервуара в Far-Rockaway, и так далее.