Мэри чувствовала себя крайне неловко из-за того, что недостаточно пополняла семейный бюджет. Съемки в фильмах приносили быстрые деньги. Не составляло труда заработать пять долларов задень, но при этом зачастую страдала репутация артиста. Короткие фильмы водевильного содержания стали снимать еще в 1896 году, а никельодеоны расцвели пышным цветом к 1905 году, и в 1907-м их число достигло десяти тысяч («никель», т. е. пятицентовая монетка, означал цену билета; «одеон» в переводе с греческого — «театр»). За день в США продавалось два миллиона билетов. Большинство никельодеонов располагались в помещениях бывших складов, где ставились стулья, а на стену вместо экрана вешалась простыня. У противоположной стены стояла кабина с кинопроектором, лампа которого светилась словно печь. Столь аскетичный интерьер и отсутствие вентиляции делали первые кинотеатры убогими и зловонными. Находящийся в будке киномеханик вращал ручку проектора. Возле экрана сидел скрипач или пианист, сопровождавший показ фильма быстрой музыкой. Многие зрители не умели говорить по-английски, но они учили язык в кино, соотнося действия артистов со словами в титрах. Для многих иммигрантов немые фильмы стали одновременно развлечением и школой.

Фактически фильмы открыли новые социальные шлюзы. Бродвейские постановки и водевили были достаточно дорогим удовольствием, недоступным для низших классов, но их представители вполне могли позволить себе сходить в кино. Фильмы стали их культурой. Служители кинотеатров относились к зрителям как к членам семьи: «Женщина, оставившая коляску с ребенком на улице, немедленно покиньте зал», «Дама в переднем ряду, снимите, пожалуйста, шляпу» и, как бы извиняясь за дряхлость помещения, а также намекая на волнующие эпизоды фильма: «Пожалуйста, не топайте ногами, пол может провалиться». Фильмы изобиловали диалогами улицы. В них сохранялись каноны мелодрамы, но идеи привносились из газет, популярных песен и анекдотов. Зрители видели на экране своих соседей по Новому миру — полицейских, прачек, уголовников, газетчиков. Они восхищались этими короткими картинами по той же причине, по которой представители высших классов презирали их: в фильмах все происходило быстро, жизненно и грубо. Между тем газета «Нейшн» признавала, что кино — это важное явление в жизни, называя фильмы «демократическим искусством» и отмечая, что они понравились бы Толстому, «другу простого человека». «Они (представители низших классов) говорят о кино на улице, в автомобилях, везя перед собой детскую коляску. Простые люди обсуждают картины с таким же интересом, с каким завсегдатаи литературных салонов Парижа и Лондона обсуждают новую пьесу».

В отличие от зрителей, сами актеры считали фильмы низким, второсортным видом искусства. Точно так же, как раньше средний класс считал артистов чуть ли не дегенератами, теперь снобы из театральной среды упрекали киноактеров в вульгарности. Съемки в кино считались неприличным занятием, уделом неудачников. Существовало мнение, что искусством в кино и не пахнет. Игру в кино часто называли «позированием». Билеты в кинотеатр, как и в цирке, отрывались от рулонов.

Шарлотта была очень осторожна, когда впервые заговорила с дочерью о кино.

«Ты будешь очень возражать против работы на «Байограф», Глэди?»

«О, нет! Если это необходимо, мама», — в панике проговорила Мэри.

«Поверь, мне тоже не слишком нравится эта идея, дорогая, — сказала Шарлотта, но затем достала свой самый сильный козырь. — Я просто подумала, что если бы ты зарабатывала побольше денег, мы смогли бы жить одной семьей».

Мэри вдруг увидела перед собой маленькие ручки Джека и Лотти, машущие ей на прощание.

«Уверена, что таким образом мы сможем повысить наш уровень жизни», — добавила Шарлотта.

В общем, Пикфорд согласилась.

«Это временно, — заверяла Шарлотта. — Говорят, там неплохо платят. И, кроме того, — она выдержала паузу, а затем подсластила пилюлю, — я дам тебе свои шелковые чулки и туфли на высоких каблуках».

На следующий день Мэри вышла из квартиры Смитов на 17-й Западной улице в чулках и туфлях, которые носят взрослые женщины, в синем пасхальном костюме и в шляпке за три доллара пятьдесят центов. Несмотря на свой эффектный внешний вид, она негодовала.

«Как только маме в голову пришло просить меня о таком? — думала Мэри, осторожно шагая на высоких каблуках по направлению к офису «Байограф». — Как она могла просить об этом меня, актрису Белаоко?»

Но ей и прежде доводилось испытывать подобные унижения. В 1907 году, когда у Смитов наступили трудные времена, Пикфорд отправилась в офис нью-йоркской студии «Калем». В те времена прокатчики покупали фильмы футами, словно проволоку для заборов. Одна катушка длиной в тысячу футов заключала в себе двадцатиминутный фильм и имела на коробке маркировку компании. Торговый знак «Калем» представлял собой восходящее солнце, что совершенно не соответствовало местонахождению ее офиса (к своему ужасу, Пикфорд оказалась на каком-то запущенном товарном складе).

В Чикаго Мэри обращалась в кинокомпанию «Эссэни», где позднее работал режиссером и снялся в четырнадцати коротких фильмах Чаплин. Однако в 1910 году торговый знак компании вполне подходил ее низкому уровню: голова индейского вождя на одноцентовой монетке. Когда в Чикаго шли «Уоррены из Вирджинии», Мэри с одной своей подругой посетила «Эссэни». Вход в офис показался им довольно невзрачным, но, на самом деле, они только и искали повод, чтобы не заходить внутрь. Схватившись за руки, подруги побежали прочь и остановились перевести дыхание в закусочной неподалеку. Там Мэри увидела несколько актеров «Эссени» в мертвенно-бледном киногриме. Они показались Пикфорд отвратительными, и она, вздрогнув, отвернулась от них.

В 1908 году она нанесла визит в офис «Байограф», расположенный в коричневом здании на 14-й улице к востоку от Пятой авеню. Там Пикфорд встретилась с Джин Гаунтир, молодой актрисой, занимавшейся также продюсированием и сценариями. Гаунтир записала цвет волос и глаз Мэри, отметила, что она умеет плавать, но никакой работы не дала.

Мэри особенно невзлюбила фильмы после посещения кинотеатра, в котором показывали представление Хейла, впервые продемонстрированное им в 1903 году в Сент-Луисе. Хейл возил свое шоу по всей стране, и младшие Смиты увидели его в Чикаго, где гастролировали с «Роковым браком». Длинное узкое помещение на Стейт-стрит было стилизовано под вагон поезда, а человек, продающий билеты, играл роль проводника. Раздался звонок, и Пикфорд почувствовала, что ее сиденье трясется. Вскоре весь вагон ходил ходуном, в то время как на стены проецировались фрагменты как бы проплывающего мимо пейзажа и разные сценки. У Мэри заболел живот, но Джеку и Лотти представление понравилось, и они посещали этот никельодеон всякий раз, когда у них заводились деньги. Мэри считала, что они ведут себя недостойно и впустую тратят деньги, заработанные тяжким трудом. Шоу Хейла разочаровало ее, и она решила, что все фильмы так же плохи. Выйдя, наконец, из темноты на свет, миновав проводника, Мэри поклялась никогда больше не ходить в кино.

Если кто и повинен в появлении кино, так это Эдисон. Американский изобретатель прославился внедрением в быт электричества, которое внесло революционные перемены в промышленную и домашнюю жизнь конца XIX — начала XX века. Томас Альва Эдисон за свою жизнь запатентовал более тысячи изобретений, включая фонограф, микрофон и электрическую лампочку. Первоначально он не проявлял интереса к кино. Эдисон утверждал, что работает только за деньги, считая синематограф совершенно некоммерческой затеей (он полагал также, что у аэроплана нет будущего).

Однако после эксперимента, проделанного Эдуардом Майбриджем, Эдисон понял, что отстал от жизни. В 1877 году Майбридж показал, как путем быстрой смены фотографий можно проследить, как копыта скачущей лошади отрываются от земли. Этот знаменитый набор снимков был получен после прогона лошади перед зоопраксикопом — аппаратом, который, попросту говоря, представлял собой соединенные друг с другом двадцать четыре фотокамеры. Камеры снимали поочередно, создавая эффект движения. Схожее открытие сделал Этьен Жюль Маррей; теперь проблема заключалась в том, чтобы снимать несколько образов одной камерой.