Монако преобразилось благодаря казино, которое создало княжеству его современный, азартный имидж. Гостями этого заведения были Великие князья из России и стран Восточной Европы. Они прибывали в Монако в частных железнодорожных вагонах, окруженные бесчисленной челядью. По ночам они пускали на ветер миллионы, а по утрам пытались побороть похмелье, прогуливаясь под пальмами или же стреляя в бедных голубей, которых специально ради этой забавы выпускали из корзин с утесов возле казино — это были так называемые «Tir Aux Pigeons»[19].
В Монте-Карло блистали самые знаменитые куртизанки Европы: Лили Лэнгтри, Эллис Кеппель, Ля Бель Отеро, Мата Хари. Сара Бернар и Рауль Гансбург привозили сюда драматические постановки и оперу. Дягилев не раз приезжал сюда со своим «Русским балетом». Здесь беспрестанно бурлила и била ключом светская жизнь, казавшаяся еще более заманчивой и привлекательной на фоне причудливых очертаний казино, «Отеля де Пари», «Эрмитажа» и ряда других шедевров Шарля Гарнье, лучшего из архитекторов стиля «Belle Epoque»[20].
Сами Гримальди предпочитали держаться подальше от шумного общества, завладевшего противоположным берегом гавани. Обладая более скромным нравом, нежели их предки, они издали законы, воспрещавшие членам семейства переступать порог казино в качестве игроков, а затем распространили этот запрет и на своих подданных. Шарль III провел последнее десятилетие своей жизни полным отшельником. Сын Шарля Альбер был страстным любителем долгих заморских вояжей, в результате его архитектурным вкладом в облик Монако стал Океанографический музей, выросший на скале по соседству с собором. Альбер наполнил его рогами нарвала, чучелами и бесчисленными бледными заспиртованными экспонатами, привезенными из заморских экспедиций.
Сын Альбера Луи нашел себя на военном поприще. Он записался во французскую армию, а когда его отправили выполнять свой долг в Северную Африку, оказался замешан в бурную любовную историю, что повлекло за собой в конце концов появление на свет Ренье и его сестры Антуанетты. Его полк был расквартирован в Копетактине, в Алжире, и Луис успел завести там роман с дочерью прачки. Ребенком, родившимся у них в 1898 году (дочь, получившая при крещении имя Луиза-Жюльетта, а впоследствии известная как княгиня Шарлотта), и была та самая Маму, невзлюбившая Грейс с первого взгляда. Проносив на себе первые двадцать лет своей жизни клеймо внебрачного ребенка, Маму неожиданно вознеслись в конце первой мировой войны. Тогда страны-победительницы, проснувшись в один прекрасный день, обнаружили, что в случае смерти Альбера и Луи власть над Монако должна перейти к немецкому семейству фон Урах, которое находилось в брачном родстве с Гримальди.
В мгновение ока внучка прачки превратилась в княгиню: ее объявили законной наследницей и в спешном порядке выдали замуж за молодого французского аристократа графа Пьера де Полиньяка. Суть этого союза, заключенного в марте 1920 года, стала ясна после того, как граф Пьер заявил о своем согласии сменить фамилию на Гримальди, — таким образом, он, перепрыгнув одним махом через несколько ступеней, попал в князья. Согласно принятым в Европе законам престолонаследия, дети Пьера должны были считаться Полиньяками, однако, сменив имя, новоиспеченный князь позволил семейству Гримальди рассчитывать на свой крошечный трон (пусть даже по своим собственным правилам), чтобы, таким образом, оставаться одной из древнейших правящих династий в Европе и единственной для Монако.
Брак Маму и Пьера мог бы выдержать испытание временем даже без любви. Однако без теплоты в отношении к друг другу и взаимного уважения эта пара была обречена. Дети же заплатили за эгоизм родителей высокую цену. Крошка и Ренье стали пешками в нескрываемой игре-вражде между супругами.
«Когда мы жили у матери, — рассказывал Ренье в 1988 году Джеффи Робинсону, — нам постоянно говорили: «Когда вы увидите отца, не рассказывайте ему ничего про меня…» Когда же мы гостили у отца, мы слышали следующее: «Только не рассказывайте матери…» Это было для нас испытанием».
В 1935 году двенадцатилетний Ренье, который незадолго до этого был принят в Англии в частную школу Стоу, обнаружил, что превратился в объект ожесточенной тяжбы между родителями в британском Верховном суде, которая тянулась целых полтора года. Брак этот был в свое время заключен, чтобы создать видимость семьи, однако в конечном итоге породил нечто совершенно противоположное.
Вторая мировая война только усилила этот позор. Итальянское население Монако, переселившееся сюда для обслуживания быстро развивающегося туризма, в большинстве своем поддерживало Муссолини, в то время как князь Луи, ставший главой Монако после смерти отца в 1922 году, оказался в одном ряду с теми французскими офицерами, кто поддерживал Петена и его правительство в Виши, сотрудничавшее с немецкими оккупантами. Доминирующей силой в Европе был Гитлер, и Луи был готов с этим примириться. Он принял Генерального консула и военного коменданта, присланных из Берлина, и начиная с 1943 года Монако превратилось в центр отдыха и восстановления сил для германских офицеров всех мастей, включая СС и гестапо. Немцы играли в казино, которое оставалось действующим даже в военные годы, и привозили проституток в «Отель де Пари», где на это закрывали глаза. Монакские адвокаты нажили себе целые состояния, обтяпывая документы для тех компаний, что были созданы специально для отмывания денег, нажитых на военных поставках как нацистами, так и сотрудничавшими с ними местными дельцами.
Когда же вокруг стали раздаваться возмущенные голоса, торговые представители Монако в США начали оправдываться, заявляя, что княжество-де сохраняет нейтралитет и соответственно должно обладать всеми привилегиями, что несет с собой статус нейтрального государства. Однако Госдепартамент США решительно отмел эти доводы.
«Нет никакой необходимости заниматься бесполезным крючкотворством, — писалось в одном из официальных документов в 1940 году.
— Монако, с любой точки зрения, втянуто в военные действия».
Однако как только союзники вступили в Европу, Гримальди, как за ними водилось испокон века, тотчас перебежали в стан противника.
Ренье провел военные годы вдали от баталий и разрывов бомб. В вишистской Франции это был богатый молодой студент сначала в Париже, а затем в Монпелье. Однако в конце сентября 1944 года, три недели спустя после освобождения Монако силами союзников, юный князь вступил добровольцем во французскую армию и был отправлен в разведслужбу. В этом подразделении он прослужил более полутора лет и был удостоен медалей, которыми гордо украсил грудь в день бракосочетания.
В Европе вырисовывалось новое соотношение сил, и Госдепартамент США плодил многочисленные меморандумы по поводу двусмысленной позиции Монако во время войны.
«Общеизвестный факт, — заявляло посольство США в Париже 10 февраля 1945 года, — что князь и его советники, а также значительная часть населения княжества не проявили должного сотрудничества с союзниками и занимали позицию поддержки стран «оси». Пользуясь банковскими и налоговыми льготами, эти люди пытались нанести ущерб казне Франции и других союзников».
Консульство США в Ницце послало запрос в Вашингтон. Монакский князь пригласил американского генерала, который отвечал за этот район, нанести официальный визит, однако генерал не спешил, памятуя о якобы имевшей место в войну пронацистской позиции князя и его симпатиях к оккупантам.
Вашингтон внимательно рассмотрел этот вопрос и затем порекомендовал генералу все-таки нанести визит.
«Поскольку французы не предпринимают никаких действий, мы не видим оснований для отказа от этого визита».
Госдепартамент предпочел, чтобы Франция самостоятельно разобралась в неясных вопросах, связанных с княжеством.
«Теоретически Монако является конституционной монархией, — заявил Вашингтон на одном из брифингов, — однако в реальности — это французский протекторат. И если Франция предпочитает похоронить прошлое, с какой стати Америка должна бить в колокола?».