Когда в каюту случайно заглянула Джуди Кантер, она застала обеих подруг с опухшими от слез глазами. Глаза Грейс были словно подернуты поволокой, а взгляд — слегка отсутствующим, «направленным не на что-то конкретное, а просто вовнутрь». Все почему-то молчали. Будущая княгиня пыталась успокоиться. Ведь это ее последняя ночь на корабле. И по мере того, как Грейс стряхивала с себя суету путешествия, Джуди Кантер начинала осознавать, что одновременно подруга медленно, но верно собирается с силой духа, той внутренней силой, что еще не раз понадобится ей в новой жизни.

Глава 18

Заморская принцесса

Около десяти часов утра 12 апреля 1956 года гул двигателей «Конституции» зазвучал на новой ноте. Путешествие длиной в четыре тысячи миль подходило к концу. Над морем висел мутноватый серый туман, и сквозь его дымку неясно проглядывали белоснежные фасады монакских вилл. Якорь полетел в воду, и «Конституция» слегка накренилась к причалу, а все ее пассажиры и команда дружно высыпали на палубы. Ровно в пол-одиннадцатого утра из гавани вынырнуло небольшое белое судно — старинная княжеская яхта — и решительно направилось навстречу «Конституции». Его Светлейшее Высочество князь Ренье прибыл за своей невестой.

Грейс выглядела потрясающе. На ней было длинное элегантное пальто из темного шелка и круглая белая шляпка из накрахмаленного муслина, бросавшая ей на лицо загадочную тень и чем-то напоминавшая головной убор рикши. Именно эта злосчастная шляпка моментально стала предметом нападок прессы. Репортеры жаловались, что, мол-де, из-за ее полей невозможно разглядеть лицо невесты. Однако сама Грейс серьезно отнеслась к своей новой роли. Теперь ей полагалось выглядеть слегка смущенной и даже по-восточному недоступной. Прошла та пора, когда ее называли «милой Мисс Голливуд». Теперь она превратилась в заморскую принцессу, новую служанку и мать этой разросшейся рыбацкой деревушки. Грейс не зря была ревностной католичкой: это привило ей вкус к ритуалам и символам. И поэтому, хотя мисс Келли и улыбалась, в Монако она вступила скромно потупив взор.

Прижимая одной рукой к груди пуделя Оливера, Грейс ступила на трап, соединяющий лайнер с яхтой ее жениха. Вокруг них сновала флотилия крошечных судов. Моторные лодки, рыбацкие баркасы, шлюпки — казалось, что все Монако высыпало на воду, чтобы поприветствовать Грейс в ее новом доме. Из самолета над их головами посыпался дождь из красных и белых гвоздик — подарок от Аристотеля Онассиса. Такой пышной встречи Грейс удостоилась впервые в жизни.

Встретив Грейс на палубе, Ренье ограничился лишь вежливым рукопожатием. Теперь он был князем и находился в собственных владениях. И все-таки они оба снова разнервничались. Казалось, будто им предстоит начать все с начала. Они не виделись больше месяца, и присутствие на борту яхты Джека и Маргарет Келли им мало чем помогло. Джек Келли жадно курил сигарету, явно чувствуя себя слегка не в своей тарелке. На лайнере он пребывал в своей стихии (этакий великий распорядитель торжеств), теперь же ему предстояло уступить старшинство другому.

У причала их поджидали выдающиеся деятели Монако, декорированные лентами и медалями, при фраках и цилиндрах, столь любимых французскими муниципальными чиновниками. Последовали поклоны, приветствия, рукопожатия. Вдоль улиц выстроились вереницы школьников с флажками. С балконов радостно махали руками и улыбались. Казалось, что все до единого духовые оркестры Ривьеры прибыли в Монако, чтобы принять участие во всеобщем веселье.

— У вас счастливый вид, моя дорогая, — сказала по-английски супруга одного из официальных лиц княжества.

— Со мной творится нечто странное, — отвечала Грейс, — я чувствую, что становлюсь счастливее с каждой минутой.

Пара села в автомобиль, и кортеж проследовал по рукоплещущим улицам вокруг гавани и дальше, по извилистой дороге, к дворцу, где их снова ждали новые рукопожатия: нацепив медали, вся дворцовая челядь выстроилась встречать Грейс. «Они что, получают по медали за каждый поданный ими обед?» — насмешливо спросил кто-то из гостей.

Свадебная церемония должна была состояться ровно через неделю, и все семь дней были отданы череде приемов и вечеров, главная цель которых заключалась в том, чтобы дать возможность получше узнать друг друга двум незнакомым и, похоже, довольно враждебно настроенным семьям. Этот процесс открывался ланчем во дворце в день прибытия. Двадцать четыре представителя семейств Келли и Гримальди в парадных костюмах обменивались любезностями и рукопожатиями — и продвижение Грейс от счастья к счастью застопорилось на первом же приеме.

Будущая свекровь Грейс — княгиня Шарлотта, известная в семье как Маму, — встретила актрису довольно холодно. Она держала себя презрительно и высокомерно, явно пребывая не в лучшем своем настроении, которое даже миссис Келли оказалась бессильна улучшить. Подскочив к Маму, она бесцеремонно хлопнула ее по плечу, воскликнув при этом: «Привет! Я — Ма Келли!».

Непонятно почему, но почти все Гримальди держались натянуто. Создавалось впечатление, будто они задались целью скрыть от гостей существование какой-нибудь помешанной кузины и поэтому как воды в рот набрали. Близкими невесты понадобилось около недели, чтобы докопаться до истины: их новые европейские родственники до того ненавидели друг друга, что среди них вряд ли бы нашлась пара таких, кто желал бы поговорить друг с другом.

Для семейства, которое удерживало власть на протяжении более шестисот пятидесяти лет, Гримальди демонстрировали какую-то особую склонность к раздорам и склокам и, что самое главное, не стыдились выставлять грязное белье напоказ всему миру. Родители Ренье начали жить раздельно вскоре после его рождения, а позднее вообще развелись. Его мать, княгиня Шарлотта (Маму), которая при первой встрече отнеслась к Грейс с ледяной холодностью, была беспокойной особой: в 1920 году она сбежала от мужа с доктором-итальянцем, во всеуслышание сетуя на напыщенность и занудство своего супруга, князя Пьера де Полиньяка. «Даже в постели, — жаловалась она, — он не может обойтись без короны на голове». Ренье был младшим ребенком в этой несчастливой семье, и раздоры родителей не сделали его ближе к его единственной старшей сестре Антуанетте. Склочная, маленького росточка, эта особа, известная в семье как Крошка и прозванная прессой Принцессой Крошечные Штанишки, провела большую часть детства и зрелых лет в постоянных распрях с братом. В апреле 1956 года Крошка разошлась с первым из своих трех мужей, бывшим чемпионом Монако по теннису, и завела в то время роман, который даже не пыталась скрывать, с Жан-Шарлем Реем — честолюбивым местным деятелем, членом Национального Совета княжества. Крошка и Жан-Шарль Рей вынашивали планы сместить Ренье. Эта пара надеялась нажить себе капитал на довольно распространенном в Монако мнении — по крайней мере, таковое имело место до помолвки князя с Грейс, — что Ренье с прохладцей относится к своим монаршим обязанностям. «Ренье теперь склонен, — докладывал американский консул в Ницце, — урезать содержание княгини». В довершение ко всему незадолго до женитьбы Ренье поссорился со своей неродной бабкой княгиней Гислен — актрисой, на которой его дед женился уже на склоне лет. Ренье в сердцах приказал ей убираться из дворца.

Склонность Гримальди к нелицеприятным семейным раздорам и «вендеттам» стала одной из причин, по которой королевские семейства Европы отказались почтить своим присутствием свадьбу Грейс и Ренье. Они ограничились тем, что прислали обычный в таких случаях серебряный поднос или портсигар, однако не сочли нужным лично прибыть на церемонию. Из всех гостей на звание монаршей особы тянули лишь заплывший жиром, весь в золоте и камнях Ага-хан, восседавший в инвалидной коляске, и не уступавший ему в полноте бывший король Египта Фарук, который Сновал по «Отель де Пари» в темных очках и феске, то и дело высматривая, не притаился ли где наемный убийца.

У Гримальди была репутация любителей пустить пыль в глаза, и, как нередко случается с теми, кто чувствует презрительное отношение к себе окружающих, это только распаляло их гонор. Что касается Ренье, то в нем эта черта проявлялась еще довольно умеренно, у женщин же — Маму и Крошки — ее хватало с избытком. Истинная цель визита в Лос-Анджелес отца Ренье, князя Пьера, как раз и состояла в том, чтобы не столько познакомиться с будущей невесткой, сколько обсудить с сыном, каким образом залатать самые заметные дыры на семейном фасаде. Однако все его добрые намерения пошли прахом, когда князь, несколько занудный старый джентльмен с седыми усами и литературными наклонностями, вернулся в Монако, превознося Грейс до небес. Князь Пьер заявил, что эта американская леди и есть та самая женщина, в которой нуждается Монако. Разумеется, как и следовало ожидать, Маму, его бывшая супруга, заняла совершенно противоположную позицию. Когда 12 апреля Маму прибыла на семейный обед, она уже имела собственное мнение. Ее сын женится на женщине по происхождению гораздо ниже себя, и Маму постаралась довести это как до Грейс, так и до остальных Келли. Однако на следующий день произошел эпизод, который еще сильнее всколыхнул все былые обиды. В субботу, 14 апреля 1956 года, Мэттью Мак-Клоски — старый приятель и политический союзник Джека Келли, он же издатель филадельфийской газеты «Дейли Инкуаерер» — заявил, что накануне ночью из их номера в «Отель де Пари» якобы исчезли драгоценности его супруги на сумму пятьдесят тысяч долларов. А несколько часов спустя подруга невесты Мари Фрисби также заявила о пропаже драгоценностей стоимостью около восьми тысяч долларов. Более двух тысяч представителей международной прессы, собравшихся в Монако и до сего момента явно изголодавшихся по сенсациям, с восторгом ухватились за эту новость, узрев в происходящем отголоски событий картины «Поймать вора».