— Извините, голубушка… Стар уже стал для гастролей… Знаю, все знаю. Спасибо, что пришла.

Клава схватила его руку и поцеловала:

— Спасибо! Спасибо вам за все, добрый, чудный, милый Николай Николаевич!

— Ну полно, полно!.. Рассказывай.

Клава ему открылась, поведав о своей работе над двумя новыми песенками.

— У тебя дар эстрадной миниатюры, Ты должна работать над песней, как над маленьким спектаклем длиной в 3–4 минуты. Сотворишь это чудо, и тогда у тебя будет свой театр. О чем твои песенки? Про что они?

— Про шахту и про кирпичи, — быстро ответила Клава.

— Про что, про что? — переспросил пораженный Синельников.

— Одна называется «Шахта № 3», — стала объяснять Клава. — Вторая — «Песня о кирпичном заводе». Это очень современные вещи! Только умоляю, Николай Николаевич, никому ни слова.

— Отстал я от жизни, отстал, — усмехаясь в усы, сказал Синельников и поднялся, давая понять, что пора прощаться. — А может, ты и права. Спасибо, что пришла, голубушка. У тебя все получится.

В конце сентября в помещении Краснозаводского театра после спектакля состоялся дивертисмент. Шульженко решилась показать свои новые работы. Она исполнила привычное — «Снился мне сад». Потом чуть томным, немного утомленным голосом сказала: «А сейчас… (пауза) я исполню две новые песни (пауза) из своего репертуара».

Молодой актер «второго положения» Женя Брейтигам хихикнул. Нелли Влад, вытаращив глаза, смотрел на нее и думал: ну вот, началась «звездная болезнь».

После «Шахты № 3» вежливо и с интересом поаплодировали. Потом началась история, как парень с девушкой любили друг друга и работали на кирпичном заводе. А завод принадлежал злому бессердечному фабриканту, но пришла революция и рабочие сами стали хозяевами завода. Паренек стал, естественно, директором завода, а девушка, успевшая выйти за него замуж, успешно трудится на этом же заводе, но уже под началом своего мужа.

Актеры и приглашенные, казалось, сошли с ума. Клаве пришлось дважды исполнять эту песню на «бис». Такого у нее еще не было. Потом все обступили ее и наперебой стали спрашивать, кто автор, чьи слова, и просили, чтобы обязательно Клава переписала слова.

С этого скромного вечера началось победоносное шествие «Кирпичиков» по молодой Стране Советов. Если просмотреть прессу о К. И. Шульженко за последние, скажем, пятьдесят лет, то можно обратить внимание на то, что журналисты не блещут оригинальностью. Большинство статей непременно начинается с «Синего платочка». Однако его популярность ни в какое сравнение не шла с популярностью «Кирпичиков». В истории массовой культуры XX века ничего подобного не было.

Уже через несколько дней «Кирпичики» распевали в ресторанах и пивных Харькова. После каждого выступления к Клаве подходили молодые рабочие и девушки в красных косынках и просили, нет, требовали, чтобы Клавдия переписала им слова. В 1925 году «Кирпичики» Клавдии Шульженко завоевали весь СССР.

Если вспомнить историю советской песни за семь десятилетий, то, пожалуй, трудно в ней найти что-либо подобное по своей оглушительной и совершенно непонятной для теоретиков популярности. Да, в 30-х годах страна распевала «Нам песня строить и жить помогает», «Андрюшу». Массовая песня уютно соседствовала с массовыми репрессиями. В годы Великой Отечественной войны — «Синий платочек», «Темная ночь». В пятидесятые — «Мишка, Мишка, где твоя улыбка?», «Ландыши». Впрочем, у всякой памяти — свои вехи, и у каждого из нас будет свой список, который не всегда будет совпадать с чьим-то другим. Но успех «Кирпичиков», как прозвали песню в народе, — совершенно уникален, непревзойден и вряд ли будет превзойден в обозримом будущем. На пластинках стали писать — «народная песня». В том же 1925 году молодой режиссер и актер Леонид Оболенский, доживший до глубокой старости (он умер в середине 80-х годов), вместе с начинающим оператором Анатолием Головней, будущим гением операторского мастерства, сняли фильм «Кирпичики», где был экранизирован сюжет песни. И наконец, «крещендо» песенки, ее звездным часом стал момент, когда великий Всеволод Мейерхольд включил ее в свой спектакль… «Лес» по А. Н. Островскому. И только некоторые снобы или люди со старым фундаментом культуры, каким был Н. Н. Синельников, морщились, упрекали Клаву в дурном вкусе, низком музыкальном уровне, примитивности…

Когда успех «Кирпичиков» перешел все мыслимые границы, пришли в себя музыкальные критики и стали «крыть» песенку, не жалея черных красок, сарказма, благо это было совершенно безопасно — ругать невзыскательный «хит» (как модно сейчас говорить) и мало кому известную певичку из Харькова с простонародным именем Клава. Ее ругали несколько десятилетий (!). Спустя три-четыре года «Кирпичики» исполняли только в поездах так называемые лица без определенных занятий, а куплетисты на эстраде, не отказывая себе в удовольствии спеть простенький запоминающийся мотивчик, — все резвились… Критики же на протяжении 30-х годов со сладострастным усердием рассказывали ошалевшему читателю, какая плохая и бездарная песня эти «Кирпичики», тем самым продлевая ей жизнь.

Надо сказать, что более всего от своей популярности пострадал автор текста Павел Герман. В конце двадцатых — начале тридцатых существовала такая организация — «Российская ассоциация пролетарских музыкантов». Сокращенно РАПМ. Этот РАПМ боролся за пролетарскую чистоту вкусов народа, не брезгуя никакими средствами. Статейки в журнале РАПМ «За пролетарскую музыку» скорее походили на доносы или обвинительные заключения. Вот образчик:

«Фокстроты и такие песни, как „Цыганочка“, „Кирпичики“, „Все выше“, доставшиеся нам в наследство от мелкобуржуазной мещанской среды и ее быта или привитые нам буржуазным Западом, глубоко проникли в рабочие и крестьянские массы. Нужно проделать огромную работу, чтобы музыкальный рабочий актив понял вредительскую сущность этой „музыки“».

После спектакля В. Э. Мейерхольда в том же журнальчике появился фельетон под названием «Агитпропфокстротчики в театре им. Мейерхольда»: «Знаменитые „Кирпичики“ — эта отвратительная мещанская дребедень — получили широчайшую популярность благодаря исполнению ее в виде вальса в постановке Мейерхольда „Лес“».

Однако РАПМовцам этого показалось мало, и в следующем номере журнальчика появляются жутковатые строки, подписанные инициалами «А. Ш.»:

«Мейерхольд, взявший на себя функции „агитпропа“ буржуазной музыки, позорно защищавший пасквиль на Советский Союз — балет эмигранта Прокофьева „Стальной скок“, утверждающий, что музыка мракобеса-фашиста Стравинского вливает бодрость в рабочий класс, — наивно прикидывается признающим программу ВАПМ…»

Однако вернемся к судьбе скромного текстовика Павла Германа, автора «Авиамарша». А потому — еще одна цитата:

«Писания П. Германа — этого достойного сотоварища Хайта (автора музыки „Авиамарша“. — В. X.) и Покрассов — будь то откровенно порнографические излияния своего нутра или перекрашивание под революцию — не в силах скрыть его истинную мину».

Более «советской» песни, чем «Авиамарш», представить себе трудно. Очевидно, взыграло мурло антисемита или просто обыкновенная зависть. Ведь «Авиамарш» многие десятилетия исполнялся на всех советских праздниках ко всем торжественным советским датам. Но спасибо Семену Михайловичу Буденному, командарму Первой Конной, маршалу и… большому ценителю музыки. Сегодня мало кто знает, что в конце 20-х годов Семен Михайлович как член Политбюро ВКП(б) начал курировать… музыку по причине того, что умел играть на гармошке и плясал вприсядку (Сталину нравилось), о чем свидетельствует бесстрастная хроника 30-х годов. Так вот, Павел Давидович Герман по гроб жизни обязан именно Семену Михайловичу, которому вскоре надоели нападки на его любимый марш: он любил его распевать с друзьями во время застолий. Буденный грозно одернул не в меру ретивых ценителей музыки от РАПМ. Вскоре все эти РАПП, РАПМ и прочие дикие «культурные» аббревиатуры были разогнаны…