«Среди исполнителей „песенок настроения“ есть отдельные артисты, которые пытаются выйти из узкого круга эмоций, навязанного этому жанру. Лучшая из них, бесспорно, Клавдия Шульженко, которая благодаря своей особой полуразговорно-полувокальной манере исполнения, близкой манере diseuses, а также наличию художественного вкуса и такта производит чрезвычайно благоприятное впечатление. Искусство ее лирично, мягко, задушевно. Но ее попытки обновить репертуар пока что ограничиваются только выбором более или менее удачного текста для песенок своего репертуара („Ваша записка“, текст П. Германа), к сожалению, продолжают оставаться на общем весьма невысоком уровне».

Шульженко сначала пыталась прислушаться к грозным предписаниям пролетарских музыкантов. Когда в середине 29-го года она осталась без репертуара, то довольно быстро разучила песню на стихи Маяковского «Левый марш». Музыку написал немецкий композитор Э. Буш. Спустя полтора года она ее больше никогда не исполняла.

Эмиль Кемпер, старший брат Володи, недолюбливал Клавдию и поначалу не скрывал своей неприязни. Он с самого начала был против этого брака, полагая, что Шульженко — не пара Владимиру. И потому, очевидно, он сообщал брату, находящемуся на гастролях, о всех передвижениях Клавдии по Ленинграду. Таким образом Коралли узнал, что его жена встречается с Ильей Жаком. Настали другие времена, и браунинг уже вряд ли бы помог… Владимир Филиппович примчался в Ленинград. Он был вспыльчив и даже груб. В ярости ему ничего не стоило стянуть со стола скатерть, естественно, вместе с едой и вином. Такие «пассажи» он иногда демонстрировал. Вместе с тем он был хорошим семьянином, старался, чтобы в доме был достаток. Они оба увлекались антиквариатом, по сути, тратили на него все заработанные деньги. Коралли был озабочен профессиональной занятостью своей жены и всегда прилагал большие усилия для того, чтобы у Клавдии была работа. Однако он видел, что помимо жены вокруг много красивых женщин, и, как говорили злые языки, не упускал своего случая. Очевидно, Клавдии были известны какие-то истории. Но он, человек самолюбивый, собственник по натуре, не мог допустить, что его Клавдия сама может кем-то увлечься. Получился большой скандал. Впоследствии они периодически возникали со взаимными справедливыми и несправедливыми упреками.

Илья Жак действительно полюбил Шульженко. Эта его любовь продолжалась на протяжении тридцатых и начала сороковых годов. Некоторые близкие к семье Шульженко-Коралли люди утверждали, что любовь его была сугубо платонической. Другие так же авторитетно говорили, что в конце тридцатых годов Клавдия тайно встречалась с И. Жаком. У Ильи тоже была семья. Однако доподлинно известно, что незадолго до своей смерти Шульженко сказала близкой подруге Лидии Лапиной, что никого она так не любила, как Илью Жака.

Предчувствие близкого конца заставляет человека тысячи раз анализировать свое прошлое, делать переоценки, подчас трагические, и оставлять для себя то светлое и самоценное, на что можно опереться в нелегкой подготовке к переходу в вечность. В последние годы Шульженко любила рассказывать одну притчу. Она услышала ее в Харькове от одной старушки в больнице на Владимирской, где появился на свет ее сын Гоша.

«У одного человека было семь дочерей, а он мечтал о сыне. Все время пилила жена — в доме было холодно и бедно. Однажды человек пошел в лес. „Боже, пошли мне смерть, ибо так жить, как я живу, мне уже невмоготу“. Тут же явилась Смерть и сказала человеку: „Я помогу тебе. Ты начнешь врачевать людей. Сделай чай и говори, что это настой из целебных трав“. Человек изумился: „Но я никогда этим не занимался, и люди сразу поймут, что я мошенник“. Смерть отвечала: „Когда ты придешь в дом к больному, смотри в темный угол. Если не увидишь меня, смело давай свой напиток. А если увидишь мою тень, говори — поздно позвали, и уходи“. Так человек и сделал. Скоро слава побежала впереди него. Когда он не видел в темном углу Смерть, он начинал „врачевать“, и больной поправлялся. А если ее тень появлялась, человек отказывался, и больной, понятное дело, умирал. Человек скоро разбогател, выдал замуж всех своих семерых дочерей, каждой отказав (т. е. выделив) хорошее приданое. Он жил весело и богато. И вот однажды он шел по дороге, напевая песенку, как ему повстречалась Смерть. „Ты зачем пришла, я тебя не звал“, — сказал испуганно человек. „Я прихожу не тогда, когда меня зовут, а когда приходит черед. Наступил твой черед“».

Вот такая притча… В 32-м году, вскоре после рождения сына в Харькове, Клава стояла в очереди за хлебом и услышала такой разговор. Одна пожилая женщина жаловалась другой, стоящей рядом, что, мол, она совсем плоха и что, видно, пора собираться… На что вторая сказала ей строго: «Ты, Нюра, это брось. В тебе еще ничего смертного нет». Вот так и сказала: «смертного». Эту историю она тоже рассказывала в начале 80-х годов, и при этом часто вспоминала свои чувства к Илье Жаку…

Так или иначе совместная жизнь Коралли и Шульженко дала первую серьезную трещину. Очевидно, все шло к тому. Ибо и Шульженко и Коралли были людьми сильными, каждый из них — яркая индивидуальность. А как известно, в семье очень трудно уживаться двум независимым творческим натурам. Переиначивая известную поговорку, правильнее сказать: «Муж и жена — две сатаны». Не в рифму, правда, зато точнее.

Музыкально-эстрадная жизнь Ленинграда выгодно отличалась от Москвы. Не было такого количества контролирующих организаций, политика в меньшей степени проникала в поры художественного организма. Возможно, потому в первой половине 30-х годов сливки музыкальной эстрады собрались в северной столице, а свои яркие значительные спектакли с участием «Теаджаза» Леонид Утесов осуществил именно в Ленинграде. Они с Дунаевским чуть ли не круглыми сутками работали над новой программой «Музыкальный магазин». Но начальственные окрики были слышны и на берегах Невы. В ленинградском мюзик-холле, как тогда было принято говорить, «укрепили руководство». Пришел новый директор по фамилии Падва и объявил: мюзик-холл поставил себе задачей создание высшей формы эстрадно-циркового представления, то есть целого, объединенного сюжетом, спектакля. Забегая вперед, надо сказать, что Падва оказался прекрасным человеком, который действительно разбирался в том, чем ему пришлось руководить.

«Музыкальный магазин» Л. Утесова и И. Дунаевского стал первым подобным представлением. Утесов, обладавший энергией «перпетуум мобиле», приглашал авторов, искал конферансье, работал с художниками, репетировал. Привел из журнала «Крокодил» молодого стихотворца Василия Лебедева (позднее он добавил к своей фамилии слово «Кумач»).

Спектакль имел бешеный успех. Когда нарком просвещения Анатолий Луначарский снисходительно похвалил спектакль и «Теаджаз» Утесова, казалось, мюзик-холлам — жить, а новому советскому джазу — расти и процветать. И действительно, джазовые коллективы стали плодиться чуть ли не методом деления.

Не успели отгреметь аплодисменты в адрес «Музыкального магазина», как та же творческая группа приступила к новому проекту, как теперь модно выражаться. В качестве композитора привлекли Дмитрия Шостаковича. Утесов и Шульженко должны были исполнять главные роли. Коралли тоже участвовал в работе над спектаклем под названием «Условно убитый». Поговаривали, что трио молодых людей — Утесов, Дунаевский и Шостакович, а также примкнувший к ним директор мюзик-холла Падва не спали круглыми сутками. Днем шли репетиции новой постановки, вечером спектакли, а ночью (святое дело!) — преферанс. Однажды Дмитрий Дмитриевич проигрался, что называется, «до нитки». В те времена карточный долг был долгом чести. Как-то утром, когда артисты еще спали, Владимир Коралли проснулся от трели телефонного звонка. На другом конце провода была мать Шостаковича — Софья Васильевна. Она путано объясняла, что ее сын проигрался и что срочно надо вернуть карточный долг. Денег в доме не было, и Софья Васильевна предлагала Коралли купить у них кабинетный рояль марки «Беккер» по сути за бесценок. Что Коралли не задумываясь и сделал, чем спас честь будущего великого композитора. Рояль этот из светло-коричневого дерева по сей день стоит в квартире сына Коралли-Шульженко — Игоря Владимировича Кемпера.