– Да, так и есть, – призналась она в ответ. Никакого счастливого конца. Дьюк никогда не обманывал ее на этот счет. Он прямо и откровенно заявил, что он не в состоянии дать ей семью и домашний очаг. Просто она сама себя обманывала, выдавая желаемое за действительное.

– Ты заставила меня признаться тебе, Тина, – напомнил Дьюк равнодушным тоном. – Теперь тебе решать.

Внезапно Тина почувствовала прилив бешеной гордыни. Она резко вздернула подбородок, выпрямилась, несмотря на грызущую теперь уже все тело боль. Ее глаза сверкнули. Ладони двинулись к животу, словно желая защитить еще не родившегося ребенка.

– Я хочу понять, почему для тебя так важно отправиться к жене именно теперь. Почему ты не можешь подождать еще пару недель?

Он пристально посмотрел на ее руки, судорожно сомкнувшиеся на животе.

– Я должен, – отрезал он. Его лицо напряглось и, сжав кулаки, он добавил: – Моя жена для меня важнее. Уеду я или буду здесь, ребенок все равно родится. Но если я не поеду в Америку именно сейчас, мне больше никогда не удастся вернуть жену.

– Что, если у тебя это выйдет, ты останешься с ней?

– Да, останусь с ней.

– А если не выйдет, явишься обратно ко мне и к нашему ребенку. Ведь так?

Он нервно стиснул пальцы.

– Ты хочешь этого, Тина?

Нет, подумала она. Ни за что. Она не желает быть заместительницей за неимением лучшего!

Едва не ослепнув от невыносимой боли, она кинулась, оттолкнув кресло, в холл, а затем в спальню. Здесь Дьюк изменял с нею своей жене, своей единственно любимой на всю жизнь женщине. Возможно, обнимая ее, он представлял ту, другую, на ее месте.

Еле держась на ногах, она подошла к туалетному столику, рывком открыла ящик, где держала бриллиантовые серьги. Она не сможет вспоминать его с теплом после всего сказанного и сделанного. Теперь она знала, почему он ни разу не признался ей в любви, ни разу не заикнулся о браке. Она вытащила бархатную коробочку. Поясницу терзала мучительная боль.

У нее потемнело в глазах. Тина с трудом удержалась на ногах, ухватившись за край тумбочки. Новая, еще более сильная боль прожгла ее тело. Но это была всего лишь обычная физическая боль.

– Тина, – послышался тревожный голос Дьюка. – Тина! – Он появился на пороге спальни.

Каким-то образом она умудрилась повернуться лицом к нему и швырнула к его ногам бархатную коробочку.

– Забирай! Подари их твоей… твоей!.. – закричала она, но запнулась на полуслове. Невыносимая, ломающая кости крестца боль опоясала ее.

– Тина, Бога ради…

– Если тебе не составит… особого труда, отвези меня в больницу… прежде чем уедешь…

17

Дьюк, естественно, вместе с ней поехал в родильный дом. Но и даже после того, как Тину поместили в палату для рожениц, не изъявил желания уйти.

– Тебе нет необходимости оставаться, – заявила Тина. В ее глазах полыхала ярость. Не нужны ей больше его лицемерные заботы! – Как ты сказал, будешь ты здесь или в Америке – ребенок все равно родится. Ты прав, от тебя здесь ничего не зависит. Так что можешь убираться!

Его глаза молили о прощении.

– Я хочу остаться с тобой, Тина!

Непонятные ей самой чувства вытеснили на какое-то мгновение обиду и боль. Ладно, пусть остается. Все равно он улетает в Америку только завтра утром. Если роды не затянутся слишком надолго, он успеет увидеть ребенка. Ребенка, о котором никогда и не мечтал, потому что его жена не желала – а может, не могла? – иметь детей.

– Поступай как знаешь, – вяло произнесла она. – Но больше ни на что не рассчитывай.

– Тина. – Он взял ее руку, его пальцы сжимали ее ладонь, выдавая неимоверную взволнованность. – Тина, ты же не станешь от обиды на меня… меньше любить моего ребенка?

– Это мой ребенок. Мой! – Голос Тины звенел от злости. Яркими от ненависти глазами она уставилась на Дьюка. – Ты мне больше не нужен, Дьюк. Не нужен ни твой дурацкий фонд, ни твой дом, ни работа над твоими проклятыми пьесами! Как только я немного оправлюсь, то сразу же уеду с ребенком домой в Австралию и начну новую жизнь. Тебе в ней места не будет, так и знай!

Она выдернула руку, неуклюже переползла на другой край кровати и закрыла глаза, чтобы не видеть его. Спустя некоторое время она услышала звук его шагов и скрип пружин кресла и поняла, что он намерен дожидаться рождения ребенка. Она так и не открыла глаз. Что же, пусть посмотрит на своего ребенка, мстительно подумала она. Пусть поймет, что он отверг ради своей бездушной ледышки – супруги.

Но, как ни странно, его присутствие, хотя они не перекинулись ни единым словом, помогло Тине. Рядом с ним ей было легче перенести мучительные боли, не отпускавшие ее тело долгих двенадцать часов.

Ребенок появился на свет около трех часов утра десятого августа.

Тина была настолько измучена, что даже не нашла сил протестовать, когда медсестра передала Дьюку ребенка, завернутого в кружевную пеленку. Она лишь смотрела, как он нежно укачивает дитя. Его лицо смягчилось выражением нежного удивления. Он медленно приблизился к кровати Тины. Затем очень осторожно опустил драгоценный сверток рядом с ней и наклонился поцеловать крошечное красное личико.

– Желаю тебе счастья в жизни, сынок, – тихо прошептал Дьюк. Выпрямившись, он провел ладонью по руке Тины, желая привлечь ее внимание. – Спасибо, – просто сказал он, заглядывая ей в лицо.

Он отвернулся, прежде чем она успела что-нибудь ответить, и ушел, прежде чем до нее дошло, что все равно ничего подходящего сказать нельзя. Все кончено. Дьюк больше никогда не вернется.

Когда ее взгляд упал на лежащего рядом сынишку, пустота в душе, образовавшаяся с уходом Дьюка, заполнилась материнской любовью. Она была довольна, что родился мальчик. Уже сейчас было видно, что у него будут такие же черные волосы, как у отца. Пусть она безнадежно любила целых девять лет Дьюка Торпа. Теперь ей было все равно. У нее в любом случае есть утешение – его сын.

Через какое-то время ее перевели в отдельную палату. Ребенком занялись врачи и сестры, а Тина, блаженно вздохнув, крепко заснула.

Когда она проснулась, был уже полдень. Дьюк, наверное, уже летит в Америку, подумала она. Интересно все же, что должно произойти двадцать первого августа? Хотя ей-то что? Ее это больше не касается. Даже если на это число назначен его развод с женой, то на ее будущем это уже никак не отразится. С сегодняшнего дня она начинает новую жизнь.

Она назовет его Алан. Да, Алан Форрест – отличное имя! Правда, Дьюк хотел, чтобы, если родится сын, они назвали его Патрик – в честь его ирландского происхождения. Но теперь его желания не имеют никакого значения.

Вошла медсестра с очередными букетами – белые маргаритки для Тины и голубые ирисы для новорожденного.

– А, не пришлось вас будить, – добродушно сказала она. – В это время мы кормим рожениц, чтобы у вас было достаточно молока для ребенка. У вас на редкость здоровый малыш, мисс Форрест. И кричит он так, что у всех уши закладывает! Он просится к вам.

Тина рассмеялась от удовольствия при мысли о том, что сын рвется к ней, пусть даже чтобы только поесть.

– Я поставлю это здесь, ладно? – спросила медсестра, водружая цветы на передвижной поднос в изножье кровати.

– Их прислали из Австралии. И еще вот это. – Она протянула Тине прилагавшийся к цветам конверт.

Дьюк, должно быть, написал семье о предстоящем рождении ребенка, подумала Тина, быстро вытаскивая открытку из конверта. Ее глаза расширились от удивления, когда она прочла:

Звонил Дьюк. Он устроил для меня билет в Англию, чтобы я побыла с тобой и ребенком. Увидимся через пару дней. Держись. Люблю.

Дженни.

Из глаз Тины потекли непрошеные слезы.

– Надеюсь, там не плохие новости? – встревожилась добродушная медсестра.

– Нет. Хорошие, – уверила ее Тина, робко улыбаясь. – Ко мне приезжает сестра.

– Прекрасно! Сейчас я принесу вам чашечку замечательного чая, потом закажу завтрак.