С благодарностью принял я предложение Волумния и ни словом не обмолвился о том, как неприятно поразило меня его мнение о людях. Кто посмел бы сомневаться в честности моего отца или Феридия? Или Валерия?! А Цезарев Аксий?.. Цезарь доверил ему такую большую сумму, и он мне её передал. А ведь он знал, что Гай не может его проверить!

Так я стал финансистом. Слова, из-за которых когда-то я пережил такой тяжёлый час в таблинуме отца, теперь вошли в мою жизнь, а некоторые, определявшие мои доходы, стали особо важными: например, дивиденд — та часть прибыли, которую мы, члены компании, делили между собою; я говорю «мы», потому что, вложив свои сбережения, я стал участником общих доходов. Все счета я предоставил Валерию. Меня больше интересовали поездки, в которых, впрочем, он всегда меня сопровождал.

Где только мы с ним тогда не побывали — начиная от просвещённейшей Эллады[37] и кончая варварской Испанией, расположенной на краю света у Столбов Геркулеса.

Перед первой нашей поездкой в Испанию Волумний вызвал меня к себе.

— Знаешь ли ты, — спросил он, — что лузитанцы призвали в Испанию прежнего её правителя Сертория? Военачальники Суллы было вытеснили его из этой провинции, но теперь он снова там и принимает к себе всех сторонников Мария и Цинны, кому только удалось бежать от проскрипций Суллы. Из этих римлян он создал совет и называет его сенатом. Говорят, будто он обучает испанских варваров римскому строю, а их детей — наукам греков и римлян и будто варвары его за это обожают и тысячи испанцев поклялись умереть вместе с ним. Сулла послал против него Метелла Пия, сына того Метелла, в войсках которого начал карьеру Марий, дядя твоего Цезаря. Я тебе всё это рассказываю, чтобы ты знал, что в Испании сейчас война и поездка туда не безопасна. Если ты боишься…

— Я?! Боюсь!!

Волумний успокоительно помахал рукой:

— Хорошо, хорошо, я же не хотел тебя оскорбить. Итак, в Испании идёт война. Легионеры Метелла и повстанцы Сертория не очень-то станут разбираться, кто вы такие, а если вы попадётесь им, преспокойно вздёрнут на первое дерево как шпионов. Поэтому мы сочли нужным дать вам рекомендательное письмо к Метеллу; а если схватят вас повстанцы, покажешь вот эту тессеру[38] Серторию. Вторая половина хранится у него, или, во всяком случае, он должен о ней знать: договор о гостеприимстве заключили ещё наши прадеды.

Эта предосторожность нам пригодилась: пробираясь к одному из серебряных рудников компании, мы попали в лапы испанских варваров. Я стал было защищаться, но Валерий, выхватив из-под туники дощечку гостеприимства, поднял её над головой и заговорил с варварами на их языке (они делали вид, что не понимают латыни). Впечатление было такое, словно в бушующее море он вылил множество квадранталов[39] масла. Нас перестали толкать и пинать. Все с уважением глядели на тессеру в руке Валерия (хоть и не все понимали её значение), я снова восхитился учёностью моего наставника. Оказывается, знание языка надёжнее меча!

Начальником испанского отряда был римлянин Гай Теренций. Он предложил нам идти с ними в лагерь. По дороге он доверительно сообщил Валерию, что собирался нас повесить, потому что у его людей дурное настроение. Надо было поднять их дух. Он тяжело вздохнул:

— Серторий всё чего-то выжидал и откладывал сражение. А иберы, не слушая моих уговоров, бросились в битву с римлянами… Если бы Серторий не пришёл на выручку, нас перебили бы, как овец, всех до одного! А теперь он велел нам собраться возле его палатки. — Он указал на ближайший холм: — Вон наш лагерь.

С внешней стороны это был такой же римский лагерь, как все: ров, за ним вал и частокол, а у ворот часовые, но внутри, если не считать кожаных палаток главнокомандующего и его приближённых да римского легиона, ничто не напоминало наши аккуратно распланированные лагеря: за частоколом простиралось поле с лысинами от костров, и между ними лохматые шатры из веток. (Впоследствии Серторий нам объяснил, что испанцы обычно разбегаются после боя по домам и собираются опять только для новой битвы. Так что у них нет обоза, и палатки им были бы помехою.) Но я в те времена ещё не знал, как должен выглядеть лагерь, и ничуть не удивился. Меня, как и наших провожатых, поразило другое: ещё, приближаясь к лагерю, мы услышали… хохот! Тысячи людей захлёбывались смехом, а стражи у ворот улыбались до ушей. Это так не вязалось с рассказом о вчерашнем поражении! Мы удивлённо переглянулись. На расспросы нашего провожатого часовые у ворот поднимали плечи и закрывали глаза, в знак того что они ничего не знают, а некоторые, глупо ухмыляясь, что-то лопотали.

— Они скалят зубы, потому что там очень смешно смеются, — объяснил начальник нашего отряда, и мы вошли.

Перед нами возвышались крупы лошадей и спины всадников. Взяв меня и Валерия за руки, Гай Теренций стал пробираться между конскими боками и человеческими ногами, продетыми в стремена. На нас никто не обращал внимания. Все (казалось, даже лошади) были заняты тем, что происходило впереди. Пройдя хохочущий круг всадников, мы очутились в плотной массе пеших воинов, настолько поглощённых зрелищем, что они даже не оглядывались на наши толчки, когда мы продирались сквозь их ряды. Выбравшись вперёд, мы остановились над головами тех, кто сидел прямо на земле.

Внимание зрителей было приковано к коновязи, у которой стояли два коня: статный красавец, бивший копытами всякий раз, как хилый человечек дёргал его за хвост, немедленно после этой операции отскакивая, и старая полуслепая кляча, жалобно ржавшая и поджимавшая зад, стараясь удержаться на ногах в то время, как широкоплечий смуглый силач изо всех сил тянул её за хвост, словно хотел его оторвать.

Мы с изумлением наблюдали эту сцену, не понимая, что здесь творится и почему покатывается от хохота многочисленное войско, а полководец (видимо, Серторий), упёршись руками в бока, внимательно следит со своего возвышения за странным поединком, даже наклонился вперёд, точно собираясь спрыгнуть вниз и тоже ухватиться за лошадиный хвост.

Силач, отдуваясь, утёр пот тыльной стороной руки, покачал головой и отступил, как бы признавая своё бессилие. В ту же минуту хилый человечек отскочил от могучего коня и торжествующе потряс длинным пучком конских волос.

Серторий, улыбаясь, поднял руку и, выждав, пока умолкнет хохот, обратился к воинам:

— Видите, друзья, что значит настойчивость и обдуманность! Слабый Спан победил могучего коня. А почему? — спросил он и сам ответил: — Потому что был осторожен и старался обмануть бдительность животного: то прятался от его копыт, то неожиданно подскакивал к нему с разных сторон, всякий раз выдёргивая по волоску из его хвоста. И пышный хвост почти общипан! А наш силач Лузитанец не мог справиться с полудохлой клячей, так как попытался одним махом вырвать все волосы из её хвоста. Запомните: время благосклонно к тому, кто, терпеливо выжидая удобный час, упорно преследует свою цель. А к тем, кто торопит события, оно враждебно. Не спешите же в бой, надеясь на свою многочисленность, но выжидайте, когда враг проявит беспечность, а тем временем постепенно и постоянно тесните и тревожьте его, приучая к мелким стычкам, чтобы он перестал вас опасаться. Изучайте в стычках слабые стороны врага: это знание пригодится вам в день решительного сражения. А теперь займитесь своими делами. И не забывайте, что ваш полководец бдителен и в нужную минуту поведёт вас в бой, который принесёт вам славу.

Как только Серторий распустил воинов, Теренций провёл нас к нему прямо на возвышение, и мы показали полководцу нашу тессеру. Серторий сказал, что она ему известна: вторая половина хранится у его матери в Италии. Он пригласил нас в свою палатку. Следом за нами ворвалась белая лань и принялась ласкаться к хозяину.

— Какая удивительная масть! — сказал я, любуясь ею.