Для кампании 537 г. [217 г.] в Риме не делалось никаких особых приготовлений; несмотря на проигранное сражение, сенат не усматривал в положении дел серьезной опасности, что не было лишено основания. Кроме гарнизонов, отправленных в приморские города Сардинии и Сицилии и в Тарент, и подкреплений, посланных в Испанию двум новым консулам — Гаю Фламинию и Гнею Сервилию, — было дано только то число солдат, какое было необходимо для полного укомплектования четырех легионов; только состав конницы был усилен. Консулы должны были прикрывать северную границу и поэтому расположились на двух искусственных дорогах, которые вели из Рима на север и из которых западная оканчивалась в то время у Арреция, а восточная — у Аримина; первую занял Гай Фламиний, а вторую — Гней Сервилий. Туда стянули они, вероятно водным путем, части, стоявшие в крепостях на По, и стали ожидать более благоприятного времени года, для того чтобы, действуя оборонительно, занять проходы Апеннин, а потом, перейдя в наступление, спуститься в долину По и соединиться где-нибудь недалеко от Плаценции. Но Ганнибал вовсе не имел намерения защищать долину По. Он знал Рим, быть может, еще лучше, чем его знали сами римляне, и ему было хорошо известно, насколько слабее своих противников был он и остался даже после блестящей победы при Требии; он также знал, что при непоколебимой стойкости римлян он может достигнуть своей конечной цели — унижения Рима — не страхом и не нападением врасплох, а только действительным покорением гордого города. Он ясно сознавал, что, получая из своего отечества лишь ненадежные и нерегулярно доставляемые подкрепления и покуда что не находя в Италии никакой опоры кроме непостоянного и капризного кельтского народа, он был несравненно слабее италийского союза, отличавшегося политической крепостью и располагавшего более значительными средствами для войны; а до какой степени, несмотря на все потраченные усилия, финикийский пехотинец был в тактическом отношении ниже легионера, вполне ясно доказали оборонительные действия Сципиона и блестящее отступление разбитой при Требии пехоты. Из этих соображений проистекали обе основные идеи, которые определили весь образ действий Ганнибала в Италии, — вести войну до некоторой степени наудачу, постоянно меняя план и театр военных операций, но ожидать ее окончания не от военных успехов, а от политических, т. е. от постепенного ослабления и окончательного разложения италийского союза. Такой способ ведения войны был необходим, потому что единственное, чем Ганнибал мог уравновешивать все невыгоды своего положения, — его военный гений мог доставлять ему перевес только в тех случаях, когда он своими неожиданными комбинациями сбивал с толку противников, если же война затягивалась на одном месте, то его ожидала гибель. Эту цель указывало ему здравое понимание его собственного положения, так как этот великий победитель на полях сражений ясно видел, что он каждый раз побеждал не Рим, а римских полководцев и что после каждого нового сражения римляне были по-прежнему настолько же сильнее карфагенян, насколько он сам был выше римских полководцев. Что сам Ганнибал никогда не обманывался на этот счет, даже когда стоял на вершине счастья, достойно удивления еще более, чем самые удивительные его победы. Это, а вовсе не просьбы галлов пощадить их страну, было причиной того, что Ганнибал отказался от только что приобретенной им базы военных действий против Италии и перенес театр войны в самую Италию. Он начал с того, что приказал привести к себе всех пленников. Римлян он приказал отделить и заковать в цепи, как рабов; рассказы же о том, будто он приказывал убивать всех способных носить оружие римлян, которые когда-либо попадались ему в руки, без сомнения сильно преувеличены; наоборот, всех италийских союзников он отпустил на волю без выкупа, с тем чтобы они рассказывали у себя дома, что Ганнибал ведет войну не против Италии, а против Рима, что он вернет каждой из италийских общин ее прежнюю независимость и ее прежние границы и что освободитель идет вслед за освобожденными в качестве избавителя и мстителя. И действительно, с окончанием зимы он двинулся из долины По с целью найти дорогу сквозь труднопроходимые ущелья Апеннин. Гай Фламиний еще стоял с этрусской армией подле Ареццо, откуда намеревался, лишь только позволит время года, двинуться на Лукку, чтобы прикрыть долину Арно и апеннинские проходы. Но Ганнибал опередил его. Он перешел через Апеннины без больших затруднений, держась как можно более на запад, т. е. как можно дальше от неприятеля; но болотистые низменности между Серкио и Арно были до такой степени затоплены тающими снегами и весенними дождями, что армии пришлось в течение четырех дней идти по воде и не находить для ночного отдыха никакого другого сухого места кроме сваленного в кучу багажа и павших вьючных животных. Войска терпели страшные лишения, но всех более страдала галльская пехота, которая шла позади карфагенской по совершенно уже непроходимой дороге; она громко роптала и, без сомнения, вся разбежалась бы, если бы в этом ей не препятствовала карфагенская кавалерия, замыкавшая колонны под начальством Магона. Лошади, страдавшие повальным воспалением копыт, падали массами; другие эпидемические болезни опустошали ряды армии; сам Ганнибал лишился одного глаза вследствие воспаления.

Но цель была достигнута. Ганнибал стоял лагерем подле Фьезоле, в то время как Гай Фламиний еще выжидал подле Ареццо, чтобы дороги сделались проходимыми и чтобы можно было их загородить. Консул, быть может, и был достаточно силен, для того чтобы защищать горные проходы, но конечно не был в состоянии встретиться с Ганнибалом на поле сражения; поэтому, когда римская оборонительная позиция была обойдена, консул не мог сделать ничего лучшего, как дожидаться прибытия второй римской армии, которой уже незачем было стоять подле Аримина. Однако сам он судил иначе. Он был вождем политической партии, возвысился благодаря своим стараниям ограничить власть сената, был озлоблен против правительства вследствие интриг, которые велись против него аристократией во время его консульства, дошел в своей, правда, справедливой оппозиции против рутинной медлительности этой аристократии до гордого пренебрежения к старинным обычаям и нравам, испил до дна как слепую любовь простолюдинов, так и горькую ненависть правящей партии и вдобавок ко всему был глубоко убежден, что он военный гений. Экспедиция, предпринятая им в 531 г. [223 г.] против инсубров, доказала беспристрастным наблюдателям только то, что хорошие солдаты нередко исправляют ошибки плохих начальников, а, по его собственному мнению и по мнению его приверженцев, она служила неопровержимым доказательством того, что стоит только поставить во главе армии Гая Фламиния — и Ганнибал будет очень скоро побежден. Эти слухи вторично доставили Фламинию консульское звание, а эти надежды привлекли в его лагерь такое множество безоружных охотников до добычи, что, по свидетельству одного беспристрастного историка, они превышали своим числом легионеров. На этом Ганнибал отчасти и основал свой план военных действий. Вовсе не намереваясь нападать на Фламиния, он прошел мимо его армии, предоставив опустошать окрестную страну своей коннице и кельтам, которые были мастерами в деле грабежа. С одной стороны, жалобы и озлобление множества людей, вынужденных страдать от грабежей на глазах героя, обещавшего обогатить их, а с другой стороны, явное пренебрежение врага к римскому военачальнику, будто бы недостаточно сильному и недостаточно энергичному, чтобы что-либо предпринять до прибытия его товарища, побудили Фламиния выказать на деле свой стратегический гений и попытаться дать хороший урок неосмотрительному и высокомерному противнику. Никогда еще ни один план не приводился в исполнение с большим успехом. Консул поспешно выступил вслед за неприятелем, медленно подвигавшимся мимо Ареццо по роскошной долине Кианы к Перуджии; он нагнал неприятельскую армию в окрестностях Кортоны, где Ганнибал, получивший точные сведения о передвижении противника, имел достаточно времени, чтобы выбрать местом для сражения узкую теснину между двух отвесных скал, замыкавшуюся при выходе высоким холмом, а при входе — Тразименским озером. Во главе своей пехоты он запер выход из теснины, а легковооруженные войска и конницу поставил по обеим сторонам в засаде. Римские колонны вступили без всякого опасения в незанятое неприятелем ущелье; густой утренний туман скрывал от них врага. Когда передние отряды римской армии приблизились к холму, Ганнибал дал сигнал к сражению; его конница, обойдя холм, заперла вход в ущелье, а по мере того как туман расходился, на окраинах высот показывались справа и слева финикийские войска. Это была не битва, а только поражение. Все, что не успело войти в теснину, было загнано конницей в озеро; главная колонна была истреблена в самом ущелье почти без сопротивления; большая часть римлян, в том числе и консул, была изрублена в походном строю. Все же 6 тысяч пехотинцев, составлявших переднюю римскую колонну, пробились сквозь неприятельскую пехоту, еще раз доказав непреодолимую мощь легионеров; но отрезанные от своей армии и не имея никаких о ней известий, они двинулись далее наудачу; на другой день они были окружены на занятом ими холме отрядом карфагенской конницы, и так как Ганнибал не согласился на капитуляцию, обещавшую им свободное отступление, то все сдались военнопленными. У римлян было убито 15 тысяч человек и столько же было взято в плен, т. е. римская армия была совершенно уничтожена; незначительные потери карфагенян, состоявшие из 1 500 человек, снова пали большей частью на галлов ¹⁹⁸ . И словно этого было еще недостаточно — вскоре после битвы при Тразименском озере медленно подвигавшимся вперед Гнеем Сервилием на помощь товарищу была выслана конница ариминской армии из 4 тысяч человек под начальством Гая Центения, но она была тотчас же окружена финикийской армией и частью изрублена, а частью взята в плен. Римляне потеряли всю Этрурию, и Ганнибал мог беспрепятственно идти на Рим. Там готовились на случай крайней опасности: мосты через Тибр были разобраны, и Квинт Фабий Максим был назначен диктатором, для того чтобы привести в порядок городские стены и руководить обороной, для которой была сформирована резервная армия. В то же время были призваны к оружию два новых легиона взамен тех, что были истреблены, и был снаряжен флот, который мог оказать важные услуги в случае осады города.