Владычество римлян на Адриатическом море, у входа в которое еще во время войны с Карфагеном (510) [244 г.] состоялось наконец давно готовившееся основание важной колонии Брундизия, утвердилось с самого начала. На западном море Риму пришлось одолевать соперника, а на восточном раздоры эллинов способствовали тому, что все государства греческого полуострова или оставались по-прежнему в бессилии, или утратили свое могущество. Самое значительное между этими государствами — македонское — было вытеснено под влиянием Египта с берегов верхнего Адриатического моря этолянами, а из Пелопоннеса — ахейцами и с трудом еще могло защищать северную границу от варваров. До какой степени было в интересах римлян ослабить Македонию и ее естественного союзника, сирийского царя, и сколь тесной была их связь с египетской политикой, стремившейся к той же цели, видно из удивительного предложения, с которым они обратились к царю Птолемею III Эвергету после окончания войны с Карфагеном: они вызвались помочь ему в войне, которую он вел из-за убийства Береники с сирийским царем Селевком II Каллиником (царствование 507- 529) [247—225 гг.] и в которой Македония, вероятно, приняла сторону этого царя. Сношения Рима с эллинскими государствами вообще стали приобретать более близкий характер, да и с Сирией римскому сенату уже приходилось вести переговоры, когда он обращался к только что упомянутому Селевку с ходатайством за соплеменных илийцев. Но в непосредственном вмешательстве в дела восточных государств Рим пока еще не нуждался для своих целей. И ахейский союз, задержанный в своем развитии малодушной политикой Арата, и этолийская республика наемной солдатчины, и пришедшее в упадок македонское царство сами ослабляли друг друга, а заморских земельных приобретений Рим в то время скорей избегал, чем искал. Когда акарнанцы, ссылаясь на то, что из всех греков они одни не принимали участия в разрушении Илиона, обратились на этом основании к потомкам Энея с просьбой о помощи против этолян, римский сенат попытался вмешаться в это дело дипломатическим путем; но, после того как римское правительство получило от этолян сформулированный в их духе, т. е. наглый, ответ, оно не увлеклось своими антикварными симпатиями до того, чтобы начать из-за этого войну, которая избавила бы македонян от их наследственного врага (515) [239 г.]. Римляне слишком долго и со слишком большим терпением выносили даже морские разбои, которые были в то время единственным промыслом, процветавшим у берегов Адриатического моря, и от которых немало страдала также и торговля италийцев, что объясняется врожденным отвращением римлян к морским войнам и плохим состоянием их флота. Но такое положение стало в конце концов невыносимым. Македония уже не имела основания по-прежнему охранять эллинскую торговлю от адриатических пиратов в пользу своих врагов, и под ее покровительством были предприняты морские разбойничьи экспедиции в больших масштабах владетелями Скодры, объединившими с этой целью иллирийские племена, т. е. теперешних далматов, черногорцев и северных албанцев; с целыми эскадрами быстроходных двухпалубных парусных судов, известных под названием «либурнских», иллирийцы стали нападать на море и на берегах на всех без различия. Расположенные в этих краях греческие колонии — построенные на островах города Исса (Лисса) и Фарос (Лезина), важные приморские города Эпидамн (Дураццо) и Аполлония (к северу от Авлоны на реке Aoos), — естественно, должны были пострадать прежде всех и неоднократно осаждались варварами. Далее к югу, в самом цветущем из городов Эпира, в Фенике, корсары прочно утвердились: эпироты и акарнанцы частью поневоле, частью добровольно вступили в противоестественный союз с иноземными разбойниками, и берега Греции сделались небезопасными вплоть до Элиды и Мессены. Тщетно пытались этоляне и ахейцы положить конец этим разбоям, собрав все корабли, какими могли располагать; они были разбиты в открытом море пиратами и их греческими союзниками; наконец, флоту пиратов даже удалось завладеть богатым и важным островом Керкирой (Корфу). Жалобы италийских мореплавателей, просьбы о помощи со стороны осажденных жителей Иссы наконец побудили римский сенат отправить хотя бы в Скодру послов. Братья Гай и Луций Корункании явились к царю Аргону с требованием прекратить разбои. Царь ответил, что по иллирийским местным законам морские разбои считаются дозволенным промыслом и что правительство не имеет права воспретить частным людям каперство; на это Луций Корунканий возразил, что в таком случае Рим позаботится о введении у иллирийцев лучших местных законов. Вследствие такого не совсем дипломатического ответа один из послов был на возвратном пути умерщвлен, как утверждали римляне, по приказанию царя; в выдаче убийц римлянам было отказано. Тогда римскому сенату уже не оставалось никакого выбора. Весной 525 г. [229 г.] появился перед Аполлонией римский флот из 200 линейных кораблей с десантным войском; флот рассеял легкие суда пиратов, в то время как десантная армия разрушала крепости разбойников; царица Тевта, управлявшая после смерти своего супруга Агрона от имени несовершеннолетнего сына Пинна, была осаждена в своем последнем убежище и вынуждена была согласиться на мирные условия, продиктованные Римом. Владетели Скодры были оттеснены и с севера и с юга внутрь пределов их прежней незначительной территории и принуждены были отказаться от владычества не только над всеми греческими городами, но и над жителями Ардеи в Далмации и жившими подле Эпидамна парфинами и в северном Эпире атинтанами; иллирийским военным кораблям было впредь запрещено проплывать южнее Лисса (Alessio — между Скутари и Дураццо), а невоенным кораблям позволено было заходить туда не больше чем по два вместе. Таким быстрым и энергичным прекращением морских разбоев римляне блестящим и прочным образом утвердили свое владычество в Адриатическом море. Впрочем, они этим не удовольствовались и одновременно утвердились на восточном берегу. Жившие в Скодре иллирийцы сделались римскими данниками; Димитрий Фаросский, перешедший от Тевты на службу к римлянам, был утвержден в качестве зависимого династа и римского союзника на островах и берегах Далмации; греческие города Керкира, Аполлония, Эпидамн и общины атинтанов и парфинов были присоединены к симмахии на более льготных условиях. Эти приобретения на восточных берегах Адриатического моря не были достаточно обширны, для того чтобы назначить для них особого, добавочного консула: в Керкиру и, быть может, также в некоторые другие места были назначены наместники второстепенного ранга, а главный надзор за этими владетелями был возложен на тех высших должностных лиц, которые управляли Италией ¹⁹¹ . Таким образом, самые важные приморские города в Адриатическом море подпали, подобно Сицилии и Сардинии, под власть римлян. И разве могло быть иначе? Риму была нужна в верхней части Адриатического моря хорошая морская база, которой не находилось в его владениях на италийском берегу. Новые союзники и в особенности греческие торговые города видели в римлянах своих избавителей и, без сомнения, делали все, что могли, чтобы навсегда обеспечить за собой это могущественное покровительство. В самой Греции не только никто не был в состоянии против этого протестовать, но из уст каждого слышались похвалы избавителям. Мы вправе спросить, что сильнее чувствовалось в Элладе — радость или стыд, когда вместо 10 линейных кораблей, принадлежавших самой воинственной из греческих держав — Ахейскому союзу, в ее гавани вошел состоявший из 200 парусных судов флот варваров и разом разрешил задачу, которая лежала на греках и которую они не сумели разрешить, потерпев столь позорную неудачу; но если там и краснели от стыда при мысли, что угнетенные соотечественники были обязаны своим спасением иноземцам, то все же это не помешало им поступить по всем правилам вежливости; они немедленно допустили римлян к истмийским играм и к элевзинским таинствам, приняв их таким путем в эллинский национальный союз. Македония молчала: она не была в состоянии протестовать с оружием в руках и не хотела протестовать только на словах. Нигде не было оказано сопротивления; тем не менее Рим, взявший в свои руки ключи от дома соседа, создал себе в этом соседе врага, от которого следовало ожидать, что он нарушит молчание, лишь только соберется с силами и найдет удобный для того случай. Если бы могущественный и осмотрительный царь Антигон Дозон прожил долее, он не замедлил бы поднять брошенную перчатку, потому что, когда несколько лет спустя династ Димитрий Фаросский освободился от римской гегемонии и в нарушение договора стал заниматься морскими разбоями сообща с истрийцами, подчинив себе атинтанов, независимость которых была признана римлянами, Антигон вступил с ним в союз, и войска Димитрия сражались бок о бок с армией Антигона в битве при Селлазии (532) [222 г.]. Но Антигон умер (зимой 533/534 г.) [221/220 г.], а его преемник Филипп, бывший в то время еще ребенком, не нашел нужным вмешиваться, когда консул Луций Эмилий Павел напал на союзника Македонии, разрушил его столицу и принудил его бежать из отечества (535) [219 г.].