– Постой-ка! – вдруг услышал Пенрод за спиной.

Обернувшись, Пенрод увидал седовласого господина. Он был очень грязен. Костюм его состоял из какого-то засаленного тряпья. Давно немытое лицо усеивали прыщи. Пенрод повидал на своем веку немало бродяг, однако немедленно понял: ни один из прежних его знакомых такого рода не проявлял столь полного пренебрежения к своему внешнему виду.

– Я вижу, ты добрый мальчик. – тем временем продолжал бродяга. – Ты из таких, которые всегда помогают в беде.

Пенрод ответил взглядом, исполненным сострадания. Сердцу его сейчас были близки нужды отверженных всего мира.

– Скажите, как мне помочь вам! – тоном милосердного короля отозвался он.

Вдохновленный таким началом, старик подошел чуть поближе. Это был типичный бродяга. Таких можно встретить в любой части света. Они бывают молодыми и старыми. Одни из них одеты чуть хуже, другие – получше. Иные даже держатся с некоторым шиком и независимостью. Вот только в глазах у них застыло какое-то странное выражение. Словно каждый из этих бродяг отпустил в свое время невинную шутку, за которую его почему-то обидели на всю жизнь.

– Когда-то у меня был такой же сынишка, как ты, – сказал Пенроду бродяга и всхлипнул. – Он рос, пока я не отправился на войну. Останься он жив, ему сейчас сравнялось бы как раз столько, сколько тебе.

Пенрод еще сильнее расчувствовался. Неясность в судьбе сынишки, который почему-то перестал расти с уходом отца на войну, совершенно его не смутила. Впрочем, в двенадцать лет мальчики еще не успевают проникнуться скептицизмом и многое принимают на веру.

– Вот я и хочу у тебя спросить, – перешел к делу бродяга, – не мог бы ты мне принести что-нибудь из одежды папы?

Пенроду очень хотелось помочь несчастному человеку. Если бы речь шла о его собственной одежде, он отдал бы ее, не задумываясь, но распоряжаться одеждой отца…

– Прямо не знаю, – с сомнением покачал Пенрод головой. – Я мог бы, конечно, спросить у папы. Но его сейчас нет дома.

– Ну, тут тебе нечего волноваться, – поспешил успокоить старик. – Я уже видел твоего папу сегодня в городе. Мы очень славно с ним побеседовали, и он разрешил забрать все, что я захочу. Вот так прямо и говорит: «Велишь моему сыну, чтобы вынес тебе мой пиджак и брюки. Он у меня мальчик добрый. Он живо тебе все доставит».

Старик ласково погладил Пенрода по голове и, чуть склонившись к нему, продолжал:

– Вот так, юный мой друг. Вот что мне сказал твой папаша. «Мальчик он, говорит, у меня хороший!» Про это он мог и не добавлять. Я и сам сразу смекнул: душа у тебя просто ангельская. Такой мальчишка нипочем не оставит в беде старого несчастного человека. Вот как увидел тебя, так сразу и по…

Старик внезапно осекся. На его сияющей под солнцем физиономии застыл ужас. Он с шумом втянул в себя воздух, и ужас сменился паникой.

– Что это с тобой такое, сынок? – поспешно отступая, проговорил он.

Мог ли подумать бродяга, что именно эти слова переполнят чашу терпения? Секунду назад мистер Пенрод Скофилд был готов вынести несчастному старику лучший костюм отца. Но роковые слова были произнесены, и незнакомец с замечательными прыщами не мог более рассчитывать возле этой калитки ни на что, кроме ненависти. Несколько мгновений спустя он уже улепетывал с несвойственной его возрасту прытью. Старый бродяга навеки покидал эти места. Вот он уже скрылся за поворотом, а из-за забора Скофилдов все еще продолжали лететь новые и новые комья глины. Продемонстрировав миру, что между двумя отверженными совсем не обязательно возникает привязанность, Пенрод, наконец, успокоился и ушел в сарай.

Он сел на пол и крепко прижался спиною к стене. И поза и лицо сейчас замечательно олицетворяли внутреннее его состояние. Мечты о революции и жестоком терроре снедали Пенрода. Натешившись славой политического деятеля, он начал мстить человечеству по-другому. Теперь Пенрод превращался в главаря банды ковбоев. Тут его воображение заработало с удвоенной силой. Картины, одна прекрасней другой сменялись, как в кинофильме. Вот уже банду Скофилда знают повсюду. Довольно скоро границы Соединенных Штатов становятся им тесны. Сжигая и круша на своем пути города и селения, банда Скофилда причиняет боль и страдания всему человечеству. Особенно беспощадно изничтожали славные ковбои Скофилда плотников и бродяг. Когда с последним представителем этих ремесел было покончено, Пенрод вернулся в родной город. Обложив со своими ковбоями здание школы, он потребовал, чтобы учительница вывела к ним во двор цветную девочку. Это немедленно было исполнено. И тогда Пенрод приказал лучшему из своих ребят по имени Билл:

– Привяжи-ка этой девчонке мешок, который висит у меня на седле!

И Билл надел на цветную девочку громадный мешок с асафетидой. Теперь громила из банды Пенрода будет ходить по пятам за этой девчонкой! Он ей не позволит ни днем ни ночью снимать мешок. И все потому, что Пенрод Скофилд добр, но когда кто-нибудь заденет его достоинство, он умеет постоять за себя!

Пенрод тронул горячего скакуна. Отряд медленно двинулся. Лучший духовой оркестр в мире громко играл торжественный марш. Но жизнь воина полна неожиданностей. Передовые, которых Пенрод послал за угол, вернулись с донесением.

– В переулке целое скопище плотников, сэр! – доложил разведчик.

Уничтожая бродяг и плотников по всему миру, Пенрод совсем забыл о родном городе. Теперь ему предстояло расправиться с последним оплотом этих мерзавцев. И он скомандовал:

– Вперед, мои доблестные ковбои!

Глава IV

МЮНХАУЗЕН

– Мистер Пенрод! – крикнула Делла из кухни.

Пенрод как раз вступил в рукопашную схватку с последним из плотников, и призыв кухарки тягостным диссонансом ворвался в его сознание.

– Мистер Пенрод! – послышалось снова. Мальчик нехотя поднялся на ноги и выглянул из двери сарая.

– Чего там еще? – мрачно осведомился он.

– Иди в дом, мама зовет, – внесла некоторую ясность Делла.

– Зачем?

– Иди в дом, тебе говорят! – повысила голос кухарка.

– А я что, не иду? – останавливаясь после каждого шага, огрызнулся Пенрод. – И не ори на меня.

Настроение у него снова упало. Путь от сарая до дома он преодолевал с такими муками, что нескоро добрался до цели. Заметив сухие листья, которые сгребли в кучу со всей лужайки, Пенрод разметал их. Он вложил в это столько ярости и азарта, словно это были не листья, а все плотники, бродяги, а также цветная девочка-одноклассница. Справившись с листьями, Пенрод немного приободрился и нашел в себе силы добраться до кухни.

Делла смотрела на него с явным ехидством. Заподозрив, что и она издевается над ним из-за проклятого мешочка с асафетидой, он заорал:

– Заткнись!

– Я тебе вообще еще пока ничего не сказала, – обиделась кухарка. – А теперь вот скажу: изволь-ка идти в гостиную, мистер Пенрод.

Делла хихикнула в кулак, и добавила:

– Она тебя ждет.

Пенрод, конечно, решил, что речь идет о матери.

– Не вижу тут ничего смешного, – буркнул он в ответ и вошел в гостиную.

– Звала, мам? – с порога спросил Пенрод и только после этого огляделся по сторонам.

Лучше бы он ничего не видел! Миссис Скофилд была не одна. Рядом сидела прекрасная Марджори! Вселенская скорбь охватила Пенрода. Ему казалось, что он видит, как облако, насыщенное парами асафетиды, коснулось нежнейших ноздрей Марджори Джонс. Внутренне сжавшись, он ждал, что ее лицо скривится от отвращения. Но, как ни странно, Марджори по-прежнему улыбалась.

– Что ж ты стоишь, Пенрод! – проговорила ласково миссис Скофилд. – Марджори пришла к тебе в гости. Можете посидеть в библиотеке, а мы пока поговорим с миссис Джонс.

– Пошли, Марджори, – едва выдавил из себя Пенрод.

Марджори встала. Она хотела пойти рядом с Пенродом, но тот шарахнулся в сторону.