И опять в путь.

«А не повернул ли я в обратную сторону, как это уже случилось однажды?..» — с тревогой подумал Юра.

Но к полдню лес начал редеть, и мальчик увидел небольшую поляну, всю белую от ромашек. Он почти побежал туда. В ромашках, сверкая на солнце, весело журчала узенькая неглубокая речка.

Юра разделся, разложил рубашку и штаны на солнце, а сам залез по пояс в речку, надеясь поймать какую-нибудь рыбу или найти рака.

— А-а-а! — испуганно кто-то вскрикнул в камышах. В то же мгновенье Юра встретился с круглыми от ужаса глазами худенькой девочки в рваном платье. В руках у неё свирепо бились две курицы.

— На помо-о-ощь! — срывающимся голоском закричала девочка, бросаясь прочь.

И прежде чем Юра успел понять, почему так испугалась она, появилась её мать. В одной руке она держала грудного ребёнка, а в другой топор.

— Иди сюда, дочка, — позвала девочку женщина и тут же обратилась к Юре.

— Где они?

— Кто? — не понял мальчик.

— Бандиты.

— Я никого здесь не встречал…

Лагерный номер на руке мальчика — это тавро смерти, которое наводило на людей страх и ужас, без слов сказало польке, кто этот мальчик и откуда он сюда пришёл. И она рассказала Юре, что прошлой ночью на их деревню налетела банда атамана Антонюка. Ограбив жителей, бандиты подожгли деревню. Почти все крестьяне убиты. Ей с детьми чудом удалось спастись, они спрятались в подвале под баней.

Теперь она с детьми пробиралась в Ровно, к своей матери.

— Мы уже спать легли, — говорила она Юре, устремив взгляд в одну точку, не выпуская из рук топора, — когда видим — халупа напротив горит. Я бросилась к дверям, а муж на двор. Так они его около порога и зарубили… Пять польских деревень этот Антонюк сравнял уже с землёй, а людей вырезал. И детей, и всех, всех… Там, — показала она головой, — в нашей деревне только головешки дымятся. И как только на всё то смотрит пан бог…

— Мама, пусть этот мальчик пойдёт с нами в Ровно, — сказала девочка.

— Нет, нет, у меня другая дорога, — возразил Юра. — Я ищу партизан…

— Помоги тебе матерь божья, сынок. Только, скажу я тебе, не ходи в лес, страшно!

— Я буду осторожен…

— Храни тебя матерь божья, — прошептала девочка, глядя на Юру лучистыми серыми глазами.

Они расстались.

Юра уже долго шёл один и думал: «Странно, прошёл столько лесом и никого не встретил…»

За соснами садилось солнце, когда кто-то резко окликнул его.

— Стой!

К Юре подбежало трое. Один из них был мальчик лет пятнадцати-шестнадцати.

«Данько-пират», — мысленно ахнул Юра.

— Ты что за птица? — крикнул Данько, дулом автомата тыча Юре в бок.

— А ты сам кто? — подавляя испуг, спросил Юра.

— Кто я? — лихо свистнул Данько, не узнавая Юру и подмигивая одноглазому с трезубом на чёрной высокой шапке. — А ну, скажи ему, кто я такой!

— Из пистоля, чи як?

— Хо-хо-хо — тыча Юре в живот автоматом, загоготал во всё горло Данько-пират. — Вот боягуз! Не бойсь. Хо-хо-хо! — и грязно выругался, обдавая Юру перегаром самогона.

«Пьяный!» — решил Юра.

— Ну, что глаза пялишь, — Данько вдруг истерично хлестнул нагайкой одноглазого бандита. А потом принялся хлестать кусты орешника. Израненные листья посыпались на лакированные сапоги Данька, принявшего гордую осанку. — Я тебе приказываю словами сказать… кто я есть!..

— На колени, — дико рявкнул одноглазый бандит и швырнул Юру в траву.

— Перед тобой сын нашего высокочтимого батька-атамана!

Юра ещё с первой минуты понял, на кого наскочил, и, стараясь сохранять хладнокровие, раздумывал, как вырваться от бандитов.

— Не смей ему вязать руки! Что он тебе поляк чи жид?.. Сам до нас пришёл…

С этими словами Данько ещё раз огрел одноглазого нагайкой по спине. Затем обнял Юру, и они повернули назад, видимо, к бандитскому логову.

— Пусть меня батька-атаман на месте прикончит, а я больше не пойду в разведку с этим сосунком! — плюнул от злости одноглазый бандит. — Того и гляди — с ним в беду угодишь!

— Идём к бате, — торопил Юру пьяный Данько. — У нас в лесу добре… Наплювал батя на ихнюю полицию! Мы теперь за самостийну Укр-р-раину… Ты из автомата палить умеешь?. Нет?. Ничего, я тебя научу!.. Видишь, новенький автомат, немецкий. Мы за самостийну Укр-р-раину… кр-р-ровь проливаем.

Юра оглянулся.

— Чуешь, — шепнул он, — говорят, будто идет на нашу землю невиданная силища партизан.

— Брешут!.. То наши переодеваются в русских… истребляют пар-р-ртизан… У батька такой приказ от самого гауляйтера Коха… А той Кох — заместитель самого Гитлера, понял?

Пройдя ещё метров двести, Юра спросил:

— Далеко нам ещё идти?

— Не очень…

— Чуешь, давай помогу тебе нести автомат.

— Хитрый, шельма…

Данько, словно что-то припоминая, уставился мутными глазами на Юру.

— Ты…

Но Юра вдруг набросился на пьяного Данька и заткнул ему рот шапкой. В следующее мгновение автомат уже был в руках Юры.

Сняв с Данька ремень, Юра привязал им к дереву атаманского сынка и, оглядевшись по сторонам, бросился в чащу леса.

Глава девятая. К волку в пасть

Юра потерял счёт дням и ночам своего скитания по лесу. Он уже не мог держаться на ногах и полз, пока, наконец, лес расступился.

«Шоссейная дорога…» — мелькнуло в затуманенном сознании беглеца, и в то же мгновение он лишился чувств.

Так Юра лежал в пыли на дороге, когда, едва не наехав на него, резко затормозила легковая машина немецкой марки «Оппель-капитан».

— Что там ещё, Пауль?

— Мальчик, — отозвался сидящий за рулём обер-лейтенант.

Обер-лейтенант вышел из машины. Он молод, красив, прекрасно сложён.

— Ауфштеген[21]!

Мальчик не шелохнулся.

Заслышав сирену приближающейся сзади машины, обер-лейтенант поднял слабо застонавшего мальчика и понёс в машину.

Юра открыл глаза уже в комнате. Прямо в лицо ему с ослепительной улыбкой смотрел немецкий обер-лейтенант.

Юноша простонал и снова уронил голову на подушку.

— Ду зольст шлафен[22]! — тихо проговорил обер-лейтенант, укрывая Юру клетчатым пледом.

Обер-лейтенант вышел, оставив дверь полуоткрытой.

«Не запер… Кто этот немец?.. Где я? Как попал на эту кушетку?..» — мучительно старался вспомнить Юра.

Но вспомнить он ничего не мог.

Вошла худощавая женщина в голубом фартуке, неся в руках поднос, на котором поблёскивал кофейник.

— Где я? — слабым голосом спросил мальчик.

Казалось, незнакомка не слышала этого вопроса. Она налила в беленькую чашечку кофе, положила туда сахар, размешала и поднесла к бескровным губам Юры.

— Кто вы?

— Фрау Лотта. Ду зольст кафе тринкен[23].

Юра упрямо сжал губы и слабой рукой отвёл от себя чашечку.

На следующее утро обер-лейтенант убедился, что мальчик не прикасается и к козьему молоку, специально раздобытому для него.

— Ты зашем не кушайт, камрад?

«Волк тебе камрад!..» — подумал Юра, притворяясь спящим.

— О, ду люген[24]! Я вишу, ты не спит… Варум, пешему глаза закроешь? Пошему не кофоришь?

— Ну, не сплю, — хмуро отозвался Юра.

— Почему обманывайт? — с лукавой усмешкой спросил обер-лейтенант. — Слушайт, их бин Пауль Зиберт… Имейт до тебе, мальшик, один дело.

— У меня с фашистами нет никаких дел…

— Найн, найн, их бин кайне фашист[25], — протестующе махнул рукой обер-лейтенант. — Я бежим до партизан…

Едва заметный румянец проступил на бледных щеках Юры.

«Теперь ясно, зачем я ему понадобился… Он принимает меня за партизана…»

— Не знаю, где партизаны. А знал бы, всё равно не сказал!

Мужественный ответ понравился Паулю Зиберту, но в этом он сознался Юре уже много времени спустя.