Изменить стиль страницы

А то не стать ли нам с вами, талантище мой, ковачом слов. Толстун, щекотки боится, — а туда же, знаменитость! Гениальнейшая личность вы, Петр Иванович, — прямо в словесные генералиссимусы Задунайские летите. Гром, так сказать, победы раздавайся![904]

Садитесь, берите перо. Высокоторжественна минута эта: мы открываем новые горизонты; и сладкая икота умильно сжимает вашу гортань, и пот льется градом с побагровевшего чела вашего, и уж вы тянетесь за носовым своим платком. О, коль превратна судьба человеческая, довольно плакать: тучей снисходят на вас там всякие неологизмы. Пишите же твердой рукой: «Благозлатный закат, тароватое (черт вас ррраздери) пламя!» Еще, и еще: «Градодарная туча» (слушайте). «Тугопучный грибок». Ну еще, ну еще же напучтесь. Почто пот орошает ваши листы? В те полчаса, которые отделяли Петра Ивановича Бобчинского, очинившего перо, от Петра Ивановича, восставшего с кресла с листком новых слов, прошла вроде как бы бездна времен: точно вечность какая-то. Сел обывателишка, встал — гениальнейший словотворец, Эак. Нет, ваши сиятельства, нет, милостивые государыни и милостивые государи, что там ни говорите, а вы уже знаете, что Петр Иванович Бобчинский уже есть, то есть проживает там-то и там-то, с супругой своей и бобчатами. Он себе пописывает, а вы его почитываете[905]; а коли не почитываете, так детишки либо сослуживцы ваши читать изволят.

А вчера еще и не знали вы вовсе о его существовании. Что ни говорите, а он заявляет о себе: так, мол, и так — есмь: и все тут. А читающая эта самая, можно сказать от чистого сердца, публика, эта, так сказать, Божия нива, ниспосланная, что ли, для приятия в лоно, не иначе как душевное, семян живописания, — ну вот-с: промеж этой, будь сказано, публики — с эдакой, Бог мой, волною-с и зыбью там слухи какие-то ходят: так, мол, и так: Петр Иванович Бобчинский, Эак-с, сударыня вы моя, писатель, про тугопучный грибок писал и про все иное: претугопучный писатель, словесность нашу взволновал. Сорок тысяч курьеров по весям в градки и местечки Российской, так сказать, Империи нашей, столь обширной, так и поскачут[906], — пузанчик вы мой: только пишите.

Эдакий вы лентяй, Петр Иванович: и как вам не стыдно: гениальнейшие слова изобрести изволили, вроде, так сказать, лексикончика на записочке для памяти воспроизвели, а дальнейшего хода им дать не умеете. И свинья же вы после этого, как я на вас посмотрю!

Ну тугопучтесь же, Петр Иванович: давайте, как-никак, я уж вас выведу, можно сказать, из чреватого вашего положения до рождения какого-нибудь эдакого литературного чада. Пишите уж, так и быть, пустяковую какую-нибудь такую там фразу: ну хоть: «Как молот навалилась туча над восходом, и свет горизонта покрылся пылью ночи». Вот-с, милостивец, дело-то в шляпе: уснащайте теперь прилагательными из списочка, а заместо простых существительных какие-нибудь там архаизмы да неологизмы до состояния какой-нибудь совершеннейшей такой тугопучности, что ли. Вместо «пыли» пустимте «прах»-с, а тучу «оболоком» заменить, так сказать, не вовсе дурно; ночь у нас с вами превратится в «пламень». А горизонт — что такое горизонт? Какое такое национальное слово — пфе: «опазор» — вот самое настоящее слово. «Восход» — почему «восход», когда ухождение в ночь светила, можно сказать, дневного не без основания понимаем мы вовсе не как «нисход», а как «закат». Так-таки зачеркните «восход» и поставьте «воскат», проказник вы тугопучнейший. Ну а протчее из лексикончика неологизмов. Пишите: «Как дробноударный, молотобойный ком навалился белоглавый, градодарный, среброгромный оболок над благозлатным воскатом (ей-ей не дурно!) и виннокрылая ярь ветроносного опазора (скушают да еще пальчики оближут!) покрылась златозлатным прахом дымноцветной темени». И подпись Эак. Хее-хе! Ну что? Так себе не дурно! — Ууу — задушу вас в дружеских объятьях, Распре-пушкин вы мой, ковач-расковач словесности нашей! Вот и дотугопучились мы с вами до, можно сказать, знаменитости.

Пикни только теперь кто-нибудь — ух, мы их! Статьи по всем эдаким вопросам мысли напишем, несоединимое соединим, необъятное на манер остроумнейшей ерунды обнимем, мы мыслища все эдакие из себя пустим. Они к нам:

— А как, Петр Иванович, насчет литературного состояния-с предшествующих веков и народов-с сравнительно с нынешними, можно сказать, состояниями народностей.

А мы им:

— Нда, т. е. … как-никак, а того-этого: ну хотя там какой-нибудь такой, примерно, Буало, Корнэль, Расин, или, можно сказать, Мольер в совокупности с Грильпарцером эдаким[907], относительно которых Шенье, что ли… несмотря на то, черт возьми, что Гусев-Оренбургский и «Знание»… Но, Бог мой, Брюсов же и Бальмонт, позицию свою соблюдающие к Писареву, Елисееву[908] или там Пушкину; касательно же позиции, можно сказать, сей Гораций, Куприн, Марциал и Л. Толстой придерживаются как бы… того-этого, хотя творения, в роде «Парикмахерской куклы»[909], изъясняют нам Иванова Вячеслава, или Бунина Ивана вкупе с Эсхилом и Эмпедоклом… Нда-с… Того-этого, так сказать — гм!

Вот-с как изъяснимся мы с вами, для назидания, так сказать, соплеменников да современников, великий вы мой царевококшаец и дражайший.

Изобразите: входим это мы там в собрание какое-нибудь такое, с позволения сказать, литературно-олимпийственное, где соки, так сказать, мыслей, того-этого… курятся. Нда!.. Господин Ноздрев сейчас это к нам, сейчас это по коленке нас с вами: «Пей, душа моя, черт тебя подери — пить без тебя не могу!» На что Чичиков, Павел Иванович, фасонистая особа, а и Павел Иванович постоит-постоит, да не выдержит: бочком-бочком к нам брюшком. А мы с вами, Бог мой, только улыбочками во все стороны, так что вовсе без слов, с соблюдением величия: только разве во взорах, перца ради, сдержанные эдакие сорок тысяч курьеров.

Яновский

II

Над статьей о французских символистах Андрей Белый работал в 1918 г., пересмотрел для нее множество материалов, подготовил целый ряд выписок и конспективных заметок, но так и не довел свой замысел до завершения[910]. Впрочем, авторская концепция вполне рельефно вырисовывается и в сохранившемся связном фрагменте.

Говоря о влиянии французского символизма на русскую поэзию рубежа XIX–XX веков, прежде всего называют имена В. Брюсова, Ф. Сологуба, И. Анненского, М. Волошина; Андрей Белый в этом ряду может вспомниться лишь в последнюю очередь. Определяющими для Белого были скорее традиции русской классической литературы XIX в. и влияния европейских писателей философского склада; новейшая французская поэзия оставалась на периферии его интересов, хотя он и имел о ней вполне отчетливое и дифференцированное представление. Такое отношение характерно в целом для «второй волны» русского символизма: если исключить Волошина (во многих отношениях стоявшего особняком) и «бодлерианца» Эллиса, то нужно признать, что «младшие» символисты в целом не унаследовали постоянного восхищенного внимания к французской поэзии от своих «старших» собратьев и не считали себя выучениками «французской школы». Интерес к ней возникал у них время от времени, но редко давал сколько-нибудь определенные результаты. Так, например, Блок собирался в 1905 г. написать для газеты «Слово» статью о французских символистах, но дальше намерения дело не пошло[911]. Белый в 1909 г. написал статью о Бодлере, в которой высказал несколько замечаний о формальных особенностях и стиле этого предтечи французских символистов, однако основное внимание уделил сопоставлению мировоззрений Бодлера и Ницше и не коснулся существенных вопросов, относящихся к истории новейших поэтических течений[912]. Примечательно также, что, оказавшись зимой 1906/07 г. в Париже и имея возможность близко узнать ведущих французских поэтов, Белый предпочел остаться не слишком внимательным сторонним наблюдателем: «Ужасно полюбил Париж. Но мало, что видел: вы будете бранить за некультурность», — признавался он Брюсову в феврале 1907 г.[913].

вернуться

904

«Гром победы раздавайся…» — полонез О. Козловского на текст Г. Р. Державина (ода «На взятие Варшавы», 1804). См:. Державин Г. Р. Сочинения. СПб., 2002. С. 207–208, 509–510 («Новая Библиотека поэта»).

вернуться

905

Выражение восходит к «Пестрым письмам» (1884) Щедрина (Письмо I): «Русский читатель <…> полагает, что он сам по себе, а литература — сама по себе. Что литератор пописывает, а он, читатель, почитывает» (Салтыков-Щедрин М. Е. Собр. соч.; В 20 т. М., 1974. Т. 16. Кн. 1. С. 235).

вернуться

906

Подразумеваются слова Хлестакова (действие 3, явление VI): «…по улицам курьеры, курьеры, курьеры… можете представить себе, тридцать пять тысяч одних курьеров!» (Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. Т. 4. С. 50).

вернуться

907

Франц Грильпарцер (1791–1872) — австрийский драматург. В данном случае, видимо, содержится выпад против Блока, который переводил трагедию Грильпарцера «Праматерь» («Die Ahnfrau», 1816) в 1908 г.; в том же году перевод вышел отдельным изданием в петербургском издательстве «Пантеон». О работе над переводом «старой романтической трагедии Грилльпарцера» Блок сообщал Белому в письме от 25 марта 1908 г. (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919. М., 2001. С. 359). См.: Азадовский К. М. Блок и Грильпарцер // Россия и Запад. Из истории литературных отношений. Л., 1973. С. 304–319.

вернуться

908

Григорий Захарович Елисеев (1821–1891) — публицист революционно-демократического направления, участвовал в редактировании «Современника» и «Отечественных Записок». Здесь он каламбурно сближен с Григорием Григорьевичем Елисеевым — владельцем известных гастрономических магазинов в Петербурге и Москве.

вернуться

909

Цикл стихов «Парикмахерская кукла» (1908) петербургского поэта Петра Петровича Потемкина (1886–1926), близкого тогда к кругу «мистических анархистов». См.: Потемкин П. Смешная любовь. Первая книга стихов. СПб., 1908. С. 31–37.

вернуться

910

Бугаева К., Петровский А., <Пинес Д.>. Литературное наследство Андрея Белого // Литературное наследство. М., 1937. Т. 27/28. С. 630. В «Ракурсе к Дневнику» Белый указал, что работал над статьей в мае 1918 г.: «…начинаю писать статью о „Символизме“, но потом бросаю» (РГАЛИ. Ф. 53. Оп. 1. Ед. хр. 100. Л. 93).

вернуться

911

См. письма Блока к отцу от 28 марта 1905 г. (Блок А. Собр. соч.: В В т. М.; Л., 1963. Т. 8. С. 121–122) и к Андрею Белому (около 20 марта 1905 г.) (Андрей Белый и Александр Блок. Переписка 1903–1919. М., 2001. С. 213–214).

вернуться

912

См.: Белый Андрей. Арабески. Книга статей. М.: Мусагет, 1911. С. 248–255.

вернуться

913

Литературное наследство. Т. 85: Валерий Брюсов. М., 1976. С. 405. Ср. свидетельства Белого о мимолетных случайных встречах с французскими поэтами в его мемуарах «Между двух революций» (М., 1990. С. 163–164).