В ОКРУЖАЮЩЕЙ темноте ночи я шел примерно час, когда услышал поблизости голоса. Упав на живот, я лежу очень тихо, напрягая слух, чтобы понять, с какой стороны слышится беседа. Как раз слева от меня и чуть впереди. Медленно повернув голову, я смотрю в этом направлении. Достаточно четко я вижу слабый огонек печки или чего-то похожего. Я подползаю чуть ближе, и примерно через десять минут могу различить силуэты пары людей, сидящих вокруг тускло сияющей походной печки.

— Император, прокляни этот дождь, — ругается один, — хотел бы я, чтобы этот проклятый Императором патруль закончился.

— Ты всегда стонешь по поводу погоды. Осталось всего лишь два дня, — примирительным тоном отвечает другой, — потом мы вернемся к старине Корри и немного отдохнем.

— И все же, нам доверили стоять на посту четыре, вместо трех долбаных часов (пп), — жалуется первый. Их беседа забивает мои мысли, пока подсознание пытается привлечь внимание к одному важному нюансу. «Обратно к старине Корри», сказал один из них. Должно быть, они имеют в виду Коританорум, осажденную крепость. И это означает, что они повстанцы! И тут лежу я, в нескольких метрах в мордианской, другими словами в лоялистской, униформе! О, фраг, я умудрился проскользнуть линию фронта незамеченным, и теперь оказался у пикета предателей. Как, мля, я умудрился это сделать? Я уже готов уползать обратно, когда слышу кое-то, что меня приводит в волнение.

— Я надеюсь, коммандос Ренова доберутся сюда вовремя, — говорит один из повстанцев, — как только они разведают восточный фланг, мы сможем рассказать про маршрут через оборону предателей, и вернемся домой.

— Ага, если это слабое место приведет их прямо в тыл к артиллерии, то у мальчиков Ренова будет случай повеселиться, — со смехом отвечает другой. Должно быть, это какой-то разведотряд или что-то в этом духе, и они нашли слабое место в нашей обороне. Если они смогут прорваться, кто знает, какой ад смогут устроить эти коммандос, о которых они говорили? Я отползаю дальше во тьму, чтобы подумать, и нахожу хоть какое-то укрытие под разорванным взрывом деревом. Я не герой, это все могут вам сказать, но если эти повстанцы смогут преуспеть в своей операции, кто знает какие разрушения они произведут у Имперцев? Это странно, но если бы Полковник приказал мне что-то сделать с этим, то я бы попытался сделать все, чтобы предотвратить операцию. Теперь я сам по себе, и задумываюсь, а стоит ли вообще пытаться помешать этому маленькому отряду? В конце концов, я вступил в Имперскую Гвардию, чтобы сражаться, обороняя владения Императора, и хотя за годы далеко ушел от этого, я все еще храню верностью присяге. Зная, что буду повинен в огромном предательстве, если услышу, что налет повстанцев нанес значительный ущерб осаде и стоил еще тысячу жизней, я достаю мордианский нож, висящий на поясе, и встаю в полуприсяде.

Я немного отхожу вправо, пока снова не замечаю слабое свечение позиции часовых. Медленно и осторожно, я шаг за шагом подхожу ближе, стараясь не издать ни звука. Я дышу как можно тише, хотя уверен, что они могут услышать, как молотом стучит сердце в моей груди. Шаг за шагом я приближаюсь. Я едва могу что-либо различить в почти полной темноте. У ближайшего массивные очертания. Другого я вообще не могу разглядеть. Осознав, что они могут увидеть мое лицо, если я подойду ближе, я хватаю горсть грязи и замазываю кожу, покрываю лицо и руки жижей. Толстяк, кажется, дремлет, я слышу его постоянное, глубокое дыхание и чуть ухожу в сторону, поближе к другому. Я сглатываю, внезапно ощутив страх, и затем кидаюсь вперед, хватаю левой рукой за подбородок повстанца и первым пунктом перерезаю ему горло. Он быстро бьется в спазме, и я ощущаю теплую кровь, брызгающую из-под пальцев, пока опускаю его дергающееся тело на землю.

Взглянув на толстяка, я понимаю, что он даже не заметил этого. Я шагаю к нему и присаживаюсь перед ним. Наклонившись ближе, я прижимаю лезвие ножа к артерии на его горле и мягко бью по носу. Затрепетав, его веки открываются, и глаза на секунду вспыхивают, прежде чем он фокусируется на мне, и широко открывает их от ужаса.

— Только пискни, — резко шепчу, — и я порежу тебя на куски.

Он резко кивает, после чего пытается всмотреться из-под распухших щек, и видит нож у горла.

— Я собираюсь задать тебе пару вопросов, — говорю я, чуть порезав кожу на горле, чтобы привлечь его внимание, пока его взгляд блуждает по мне, — отвечай на них быстро, тихо и честно.

Он снова кивает, издав какой-то испуганный писк.

— Сколько вас тут ошивается? — спрашиваю я, наклонившись так близко, что могу услышать даже шепот.

— Одно отделение… двенадцать бойцов, — выдыхает он, трясясь всем телом.

— Где остальные десять? — продолжаю я.

— В пятидесяти метрах там, — отвечает он, медленно подняв руку и указывая вправо от себя. Я замечаю, что его рука трясется от страха.

— Спасибо, — отвечаю я с усмешкой, и он начинает успокаиваться. Стремительным движением запястья, я своим ножом полосую его по шее, из глотки брызжет артериальная кровь. Он заваливается назад, поднятая рука шлепается на землю.

Как я и ожидал, все остальные в отделении спят, бормоча про себя во сне, возможно, представляя себя дома с любимыми и друзьями. Некоторые могут сказать, что перерезать глотки спящим — последнее дело, но мне наплевать. Если бы эти ублюдки не отказались от власти Императора, меня бы здесь не оказалось, мокрого от дождя и крови, один Император знает, как далеко от того места, где я родился. При мысли о том, что они нарушили принесенные клятвы и присягу, меня тошнит. Они заслужили все, что получили, и я с радостью рассчитаюсь с ними. Они — враги. Занимает несколько секунд, осторожно пройтись вдоль рядов спящих в водонепроницаемых спальниках, и воткнуть нож под ребра или перерезать горло. Когда я погружаю лезвие ножа в глаз девятого, движение слева привлекает мое внимание.

— Чо происходит? — сонно спрашивает кто-то, медленно садясь в своем спальнике. Выругавшись про себя, я атакую его, но не достаточно быстро. Он откатывается влево и хватает лежащий рядом с ним в грязи лазган. Я ныряю в сторону, когда луч света прожигает воздух около меня, и после чего отбиваю дуло винтовки в сторону, когда он пытается выстрелить еще раз. Он пытается откинуть меня дулом, но я твердо стою на ногах и избегаю неуклюжей попытки, в ответ пинаю его в голову. Я прыгаю на него, и он роняет лазган, хватает мое правое запястье обеими руками, пытаясь увести нож от своего лица.

Я бью его точно в горло, костяшки среднего пальца немножко ноют, когда я сминаю трахею. Он издает придушенный вопль, и его хватка немного ослабевает. Я выворачиваю свой нож, и тыкаю в глотку, но, отмахиваясь руками, он немного смещает траекторию, и лезвие полосует его по лицу, разрезает щеку и отсекает кусок уха. Он все еще задыхается и не может заорать, и я бью слева, пробиваю тонкую кость левого виска и погружаю клинок в мозг. Он секунду бьется в диких конвульсиях от шока, затем затихает. Оглянувшись, чтобы убедиться, что никого больше не осталось, я вытираю нож о спальник мертвого повстанца и вытаскиваю его лазган из грязи, стирая жирную грязь туникой тифонца. Я не знаю, почему раньше не взял один из лазганов мордианцев. Думаю, потому, что слишком сильно хотел сбежать.

— Хорошо, — говорю я сами себе, восстанавливая мысли, — и куда теперь?

Оглядевшись, я вижу разрыв в собравшихся дождевых облаках в стороне, откуда я пришел. В туманной россыпи звезд я замечаю двигающиеся огоньки, летящие вверх и вниз, и мгновенно узнаю в них шаттлы. Что ж, там где шаттлы, там и выход из зоны военных действий. Вложив нож в ножны, я бегу.

ОЧУТИТЬСЯ в десяти шагах от смерти? Не очень приятное ощущение. Окоп в семидесяти метрах от меня и в шестидесяти меня отслеживает снайпер, и чуть было не трепанирует мой череп. Я всегда был шустрым, но ты не можешь убежать от судьбы, как привык говорить мой сержант.

Пятьдесят метров до безопасности, и первый выстрел свистит мимо моего уха. В сорока я бросаю свой лазган в грязь. Несмотря на то, что он легкий, он не позволяет размахивать руками, чтобы набрать скорость, если я собираюсь остаться в живых. Если сейчас я буду слишком медленным, то оружие в руках мне вообще ничем не поможет. Через тридцать, кто-то вызывает минометный огонь, и внезапно повсюду раздаются взрывы, разбрасывая воду и грязь, и забрызгивают меня жижей. К счастью, я ныряю то влево, то вправо, так что им может помочь только случай, прицел миномета нельзя поправить так быстро. Раздается потрясающий удар грома, он заставляет землю трястись у меня под ногами, молнии разрывают небо. Великолепно, все, что мне нужно, так это еще больше света, чтобы меня мог увидеть снайпер.