Она вытирает руки и улыбается мне.

— Рада это слышать. Попробую спросить ещё раз завтра, может, тогда ты скажешь правду.

Я достаю из рюкзака книгу, которую мне дал Брекин, и плюхаюсь на кровать. Успеваю прочитать всего две страницы, когда в окно влезает Шесть.

— Сначала про школу, потом подарок, — заявляет она и укладывается рядом.

Я убираю книгу на тумбочку.

— Школа — ад, жесть и отстой. Благодаря твоей неспособности отказывать парням, я унаследовала твою отвратительную репутацию. Но случилось божественное вмешательство, и меня спас Брекин. Он усыновлённый мормонский гей, не умеет ни петь, ни играть на сцене, но любит читать, и он теперь мой самый-самый лучший друг на свете.

— Я ещё даже не уехала, а ты уже нашла мне замену? — дуется Шесть. — Вот зараза. И между прочим, я умею отказывать парням, просто не желаю прислушиваться к дурацким предубеждениям против добрачного секса. Большого количества добрачного секса.

Она кладёт мне на колени коробку без подарочной упаковки.

— Знаю, что ты подумала, — замечает подруга. — А тебе не мешало бы знать, что если я не упаковала подарок, это не значит, что я к тебе как-то не так отношусь. Я просто ленивая.

Я встряхиваю коробку.

— Вообще-то ты же уезжаешь. Это я должна была что-нибудь тебе подарить.

— Ну да, должна бы. Но даритель из тебя хреновый, а я не жду, что ради меня ты изменишься.

Она права, даритель из меня никакой, большей частью потому, что я сама ненавижу получать подарки. Примерно так же неуютно я себя чувствую, когда кто-то плачет. Я верчу коробку, нахожу клапан, поднимаю его. Открываю коробку, тяну за краешек, и на ладонь мне падает мобильный телефон.

— Шесть, ты же знаешь, я не могу…

— Заткнись. Нам же надо как-то общаться, пока я буду на другой стороне земного шара. У тебя нет даже электронной почты.

— Знаю, но… У меня нет работы, я не смогу оплачивать счёт. А Карен…

— Расслабься. Он с предоплатой. Я положила на него ровно столько, сколько хватит на одну эсэмэску в день, пока меня нет. Международные телефонные переговоры я себе позволить не могу, тут тебе не повезло. Из-за жестоких, извращённых родительских ценностей твоей мамы в этой чёртовой штуке нет интернета. Только СМС.

Она берёт телефон, включает и вводит свои контактные данные.

— Если ты, наконец, обзаведёшься симпатичным бойфрендом, пока меня не будет, сама добавишь денег. Пусть только попробует воспользоваться моими —  я ему яйца отрежу.

Она протягивает мне телефон. Её контакт озаглавлен: «Твой самый-пресамый лучший друг на свете».

Я хреново принимаю подарки и уж совсем не умею прощаться. Засовываю телефон обратно в коробку и свешиваюсь с кровати, чтобы дотянуться до своего рюкзака. Вынимаю книги, сваливаю их на полу, а потом переворачиваю рюкзак над Шесть, глядя, как на её колени приземляются долларовые купюры.

— Здесь тридцать семь долларов, — сообщаю я. — Должно хватить до твоего возвращения. Поздравляю с днём иностранной валюты.

Она подхватывает горсть купюр, подбрасывает их в воздух и падает обратно на кровать.

— Первый день в школе, и эти сучки уже устроили тебе денежный дождь из шкафчика? — смеётся она. — Круто.

Я кладу ей на грудь прощальную открытку, которую написала для неё, и устраиваю голову у подруги на плече.

— Думаешь, это круто? Видела бы ты, что я вытворяла у шеста в столовой!

Она берёт открытку и с улыбкой гладит её пальцами, не раскрывая, — знает, как я не люблю эмоциональные выплески. Кладёт открытку себе на грудь и прижимается головой к моей макушке.

— Какая же ты шлюха, — шепчет она, сдерживая слёзы. Мы обе слишком упрямы, чтобы позволить им прорваться.

— Да, мне уже говорили.

Звенит будильник и я сразу начинаю спорить с самой собой: бегать сегодня или не бегать, пока не вспоминаю, кто ждёт меня на улице. Быстро одеваюсь — быстрее, чем когда-то бы то ни было с того момента, как начала делать это самостоятельно, — и устремляюсь к окну. К стеклу прилеплен стикер со словом «шлюха», написанным почерком Шесть. Я с улыбкой отрываю бумажку и бросаю её на кровать, прежде чем выбраться наружу.

Холдер сидит на краю тротуара и делает растяжки. Спиной ко мне, это хорошо. Иначе заметил бы, как я нахмурилась, увидев, что сегодня он в футболке. Он слышит моё приближение и оборачивается.

— Привет! — Улыбается и встаёт. Футболка на нём уже влажная. Он бежал сюда. Он бежал сюда больше двух миль, потом пробежит со мной три мили и ещё больше двух до дома. Серьёзно, не понимаю, зачем ему все эти заморочки. Или почему я это позволяю. — Тебе не нужно сначала сделать растяжку?

— Уже сделала.

Он вытягивает руку и касается моей щеки большим пальцем.

— Выглядит не так уж страшно. Болит? — спрашивает он.

Я отрицательно мотаю головой. И на что он рассчитывает? Что я смогу выдавить из себя хоть слово, когда его пальцы прикасаются к моему лицу? Очень, знаете ли, непросто одновременно говорить и сдерживать дыхание.

Он отводит руку и улыбается.

— Хорошо. Готова?

— Да, — выдыхаю я.

И мы бежим. Мы бежим довольно долго бок о бок, а потом дорожка сужается, и Холдер пропускает меня вперёд, отчего я страшно смущаюсь. Обычно во время бега я полностью забываюсь, но сейчас я остро чувствую всё: свои волосы, длину своих шорт и каждую каплю пота, стекающую по спине. Мне становится чуточку легче, только когда дорожка расширяется, и Холдер догоняет меня и идёт рядом.

— Тебе и правда стоит заняться лёгкой атлетикой. — Голос у него ровный, как будто он не отмахал этим утром целых четыре мили. — Выносливости у тебя больше, чем у некоторых парней из прошлогодней команды.

— Не знаю, хочу ли я. — А вот я совершенно непривлекательно задыхаюсь. — Ни с кем в школе незнакома. Вообще-то я собиралась попробовать, но они все такие противные. Почти все. Не уверена, что мне хочется с ними общаться дольше, чем нужно, даже в команде.

— Ты провела в школе всего один день. Не торопись с выводами. Всю жизнь училась дома, и хочешь в первый же день обзавестись толпой друзей?

Я врастаю в землю. Он делает ещё несколько шагов, прежде чем замечает, что меня нет рядом. Оборачивается, видит меня, застывшую на мостовой, бросается назад и хватает за плечи.

— Что с тобой? Тебе плохо?

Я встряхиваю головой и отталкиваю его руки.

— Всё нормально, — буркаю я, не скрывая раздражения.

— Я сказал что-то не то? — настороженно спрашивает он.

Я начинаю идти в сторону дома, и мой спутник пристраивается рядом.

— Есть немного, — отвечаю я, стараясь на него не смотреть. — Вчера я пошутила насчёт преследования, но ты сам признался, что искал меня в Фейсбуке после первой встречи. Потом ты настоял на том, чтобы бегать со мной, хотя тебе это явно неудобно. Теперь оказывается, ты откуда-то знаешь, как долго я хожу в школу? И что я училась дома? Не буду врать, это слегка нервирует.

Я жду объяснений, но Холдер лишь сощуривается и наблюдает за мной. Мы идём молча, и он не отрывает от меня глаз. Прежде чем начать говорить, он испускает тяжёлый вздох.

— Я немного поспрашивал, — решается он наконец. — Мы живём здесь с тех пор, как мне исполнилось десять, так что у меня много друзей. Было любопытно узнать о тебе побольше.

Я некоторое время всматриваюсь в него, потом опускаю взгляд. Думаю только об одном: что ещё рассказали обо мне его друзья? Знаю, слухи ползут с того самого момента, как мы с Шесть подружились, но сейчас я запоздало чувствую смущение и желание защититься. Холдер решил бегать со мной и даже отказался ради этого от некоторых своих привычек — и это может означать только одно. Он в курсе слухов и надеется, что они верны.

Он видит, что я не своей тарелке, поэтому хватает меня за локоть и останавливает.

— Скай.

Мы поворачиваемся друг к другу, но я не отрываю взгляда от мостовой. Сегодня я надела футболку, а не топ, но всё равно обхватываю себя руками. Вроде бы, я прилично прикрыта, прятать нечего, но почему-то чувствую себя голой.