Варвара Михайловна. Вы все относитесь к ней так враждебно… Зачем?
Рюмин. Она сама — прежде всех!.. Она раздражает… Когда я слышу, как люди определяют смысл жизни, мне кажется, что кто-то грубый, сильный обнимает меня жесткими объятиями и давит, хочет изуродовать…
Калерия. Как тяжело, тесно жить среди таких людей!
Варвара Михайловна. А среди людей, которые всё только жалуются на жизнь, — весело, легко, Калерия? Будем справедливы… разве легко и свободно жить среди людей, которые всё только стонут, всё кричат о себе, насыщают жизнь жалобами и ничего, ничего больше не вносят в нее?.. Что вносим в жизнь все мы… вы, я, ты?..
Рюмин. А она?.. А Марья Львовна? Вражду?
Калерия. Забытые слова — забыты, и прекрасно! Живые люди не могут жить заветами покойников.
(Около сцены собираются любители. Пустобайка на сцене расставляет стулья.)
Двоеточие. А вам бы, Варвара Михайловна, не волноваться так, а? Прекратить бы разговорец-то? Пойдемте гулять… вы обещали.
Варвара Михайловна. Да… я пойду! Я не умею сказать, что чувствую… что хочу… не умею! Как это обидно… быть умственно немой…
Шалимов. Свидетельствую, что это неправда… Вы позволите идти с вами?
Варвара Михайловна. Пожалуйста, идите…
Двоеточие. Пойдемте к речке… в беседку. Чего вы горячитесь, сударыня моя?
Варвара Михайловна. Ах… я чувствую какое-то тяжелое недоразумение.
(Уходят по дороге в лес. Суслов смотрит вслед им, и усмехается.)
Рюмин (смотрит им вслед). Как она оживилась… когда приехал этот… Шалимов… Как она говорит! А что такое он? Ведь она видит, — он исписался, потерял почву под собой… и, когда он говорит уверенно, он лжет себе, обманывает других.
Калерия. Она это знает; вчера вечером, после разговора с ним, она плакала, как разочарованное дитя… Да… Издали он казался ей сильным, смелым, она ожидала, что он внесет в ее пустую жизнь что-то новое, интересное…
(Из-за угла дачи Басова идут Замыслов и Юлия Филипповна. Он что-то шепчет ей, она смеется. Суслов это видит.)
Рюмин. Пойдемте в комнаты. Сыграйте что-нибудь, пожалуйста… хочется музыки…
Калерия. Пойдемте… Да, грустно жить, когда кругом тебя всё так…
Юлия Филипповна. Смотрите: артисты наши уже пришли. Репетиция в шесть, а теперь?
Замыслов. А теперь семь с половиной. Но раньше опаздывали только вы, а теперь — все. Плоды вашего влияния.
Юлия Филипповна. Это — дерзость?..
Замыслов. Это — комплимент. Я на секунду забегу к патрону, вы позволите?
Юлия Филипповна. Скорее! (Замыслов уходит на дачу Басовых, Юлия Филипповна — к группе деревьев, напевая, видит мужа.)
Суслов. А, где была?
Юлия Филипповна. Там… И там…
(Около сцены, дама в желтом, молодой человек, Семенов, юнкер и две барышни. На сцене Пустобайка с грохотом ставит стол. Смех, отдельные восклицания: «Господа!» — «Где режиссер?» — «Господин Степанов!» — «Он здесь, я видел». — «Опоздаем мы в город!» — «Извините — Семенов, а не Степанов!»)
Суслов. Всё с ним?.. С этим… так открыто… чем ты рисуешься, Юлия? Надо мной уже смеются. Ты понимаешь?
Юлия Филипповна. Уже смеются?.. Это скверно…
Суслов. Нам нужно объясниться… Я не могу позволить тебе…
Юлия Филипповна. Мне не улыбается роль жены человека, над которым смеются…
Суслов. Берегись, Юлия!.. Я способен…
Юлия Филипповна. Быть грубым, как извозчик? — я знаю…
Суслов. Не смей говорить так! Развратная!
Юлия Филипповна (негромко, спокойно). Мы кончим эту сцену дома. Сюда идут… Ты ушел бы… У тебя такое лицо…
(Брезгливо вздрагивает. Суслов делает шаг к ней, но быстро отступает и, сказав сквозь зубы свою фразу, исчезает в лесу.)
Суслов. Когда-нибудь… я застрелю тебя!..
Юлия Филипповна (вслед ему). Это — не сегодня? да? (Напевает.) «Уже утомившийся день…» (Голос у нее дрожит.) «…Склонился в багряные воды…» (Смотрит широко открытыми глазами вперед и медленно опускает голову. С дачи Басова выходят: Марья Львовна, очень взволнованная, Дудаков и Басов с удочками.)
Басов (распутывая лесу). Уважаемая… Надо быть мягче, надо быть добрее… все мы — люди… Черт бы взял того, кто спутал мои удочки!..
Марья Львовна. Позвольте!
Дудаков. Видите ли, человек устает…
Басов. Нельзя же так, уважаемая! По-вашему выходит, что если писатель, так уж это непременно какой-то эдакий… герой, что ли? Ведь это, знаете, не всякому писателю удобно.
Марья Львовна. Мы должны всегда повышать наши требования к жизни и людям.
Басов. Это так… Повышать — да! Но в пределах возможного… Все совершается постепенно… Эволюция! Эволюция! Вот чего не надо забывать!
Марья Львовна. Я не требую… невозможного… Но мы живем в стране, где только писатель может быть глашатаем правды, беспристрастным судьею пороков своего народа и борцом за его интересы… Только он может быть таким, и таким должен быть русский писатель…
Басов. Ну, да, конечно… однако…
Марья Львовна (сходит с террасы). Я этого не вижу в вашем друге, не вижу, нет! Чего он хочет? Чего ищет? Где его ненависть? Его любовь? Его правда? Кто он: друг мой? враг? Я этого не понимаю… (Быстро уходит за угол дачи.)
Басов (распутывая удочки). Уважаю я вас, Марья Львовна, за эту… кипучесть… Исчезла?.. Нет, вы скажите мне, чего она горячится? Ведь даже гимназистам известно, что писатель должен быть честен… ну, и там… действовать насчет народа и прочее, а солдат должен быть храбр, адвокат же умен… Так нет, эта неукротимая женщина все-таки долбит зады… Пойдемте, милый доктор, поймаем окуня… Кто это спутал удочки? Черт!
Дудаков. Д-да… много она говорит, по-умному… Очень просто жить ей… Практика у нее есть, потребности небольшие.
Басов. А этот Яшка — шельмец! Вы заметили, как он ловко выскальзывал, когда она припирала его в угол? (Смеется.) Красиво говорит он, когда в ударе! А хоть и красиво, однако после своей первой жены, с которой, кстати сказать, он и жил всего полгода… а потом бросил ее…
Дудаков. То есть разошелся, говорят в этих случаях.
Басов. Ну, скажем, разошелся… а теперь вот, когда она умерла, хочет ее именьишко к своим рукам прибрать. Ловко?
Дудаков. Н-но! Очень неловко. Это лишнее!..
Басов. А он вот находит, что не лишнее… дорогой мой доктор! Идем на реку…
Дудаков. А знаете что?..
Басов. Что именно?
Дудаков (задумчиво, медленно). Вам не странно, то есть вас не удивляет, что мы не опротивели друг другу, а?
Басов (останавливается). Что-о? Вы это серьезно?
Дудаков. Вполне серьезно… Ведь ужасно пустые люди все мы… вам не кажется это?
Басов (идет). Нет, не кажется… Я здоров… Я вообще нормальный человек, извините…
Дудаков. Нет… вы без шуток:
Басов. Шутки? Послушайте… вы, того, доктор… одним словом: врачу, исцелися сам! Кстати, спрошу вас — вы меня в воду не столкнете, а?
Дудаков (серьезно, пожимая плечами). Зачем же?
Басов (идет). А так… вообще… странное у вас… настроение.
Дудаков (угрюмо). Трудно говорить серьезно с вами…
Басов. И не говорите… не надо! А то вы очень уж оригинально понимаете серьезный разговор… Не будем говорить серьезно!
(Басов и Дудаков уходят. Справа выходят Соня и Влас. Из дачи Басова Замыслов, он торопливо бежит к сцене, его встречают шумом. Около него собирается тесная группа, он что-то объясняет.)
Соня. Не верю я в ваши стихи.
Влас. И напрасно… у меня есть талантливые вещицы, например: