10. VI.23
Древний образ*
Она стоит в серебряном венце,
С закрытыми глазами. Ни кровинки
Нет в голубом младенческом лице,
И ручки — как иссохшие тростинки.
За нею кипарисы на холмах,
Небесный град, лепящийся к утесу,
Под ним же Смерть: на корточках, впотьмах,
Оскалив череп, точит косу.
Но ангелы ликуют в вышине:
Бессильны, Смерть, твои угрозы!
И облака в предутреннем огне
Цветут и округляются, как розы.
<25 сентября 1919–1924>
«Уныние и сумрачность зимы…»*
Уныние и сумрачность зимы,
Пустыня неприветливых предгорий,
В багряной смушке дальние холмы,
А там, за ними, — чувствуется — море.
Там хлябь и мгла. Угадываю их
По свежести, оттуда доходящей,
По туче, в космах мертвенно-седых,
Вдоль тех хребтов плывущей и дымящей.
Гляжу вокруг, остановив коня,
И древний человек во мне тоскует:
Как жаждет сердце крова и огня,
Когда в горах вечерний ветер дует!
Но отчего так тянет то, что там? —
О море! Мглой и хлябью довременной
Ты все-таки родней и ближе нам,
Чем радости реей этой жизни бренной!
<1925>
Ночная прогулка*
Смотрит луна на поляны лесные
И на руины собора сквозные.
В мертвом аббатстве два желтых скелета
Бродят в недвижности лунного света:
Дама и рыцарь, склонившийся к даме
(Череп безносый и череп безглазый):
«Это сближает нас — то, что мы с вами
Оба скончались от Черной Заразы.
Я из десятого века, — решаюсь
Полюбопытствовать: вы из какого?»
И отвечает она, оскаляясь:
«Ах, как вы молоды! Я из шестого».
<5.XI.38-1947>
Дни близ Неаполя в апреле,
Когда так холоден и сыр,
Так сладок сердцу божий мир…
Сады в долинах розовели,
В них голубой стоял туман,
Селенья черные молчали,
Ракиты серые торчали,
Вдыхая в полусне дурман
Земли разрытой и навоза…
Таилась хмурая угроза
В дымящемся густом руне,
Каким в горах спускались тучи
На их синеющие кручи…
Дни, вечно памятные мне!
1947
Ночь («Ледяная ночь, мистраль…»)*
Ледяная ночь, мистраль
(Он еще не стих).
Вижу в окна блеск и даль
Гор, холмов нагих.
Золотой недвижный свет
До постели лег.
Никого в подлунной нет,
Только я да бог.
Знает только он мою
Мертвую печаль,
То, что я от всех таю…
Холод, блеск, мистраль.
1952
Искушение*
В час полуденный, зыбко свиваясь по Древу,
Водит, тянется малой головкой своей,
Ищет трепетным жалом нагую смущенную Еву
Искушающий Змей.
И стройна, высока, с преклоненными взорами Ева,
И к бедру ее круглому гривою ластится Лев,
И в короне Павлин громко кличет с запретного Древа
О блаженном стыде искушаемых дев.
1952
P. S. По древним преданиям, в искушении Евы участвовали Лев и Павлин. (Примеч. И. А. Бунина.)
Стихотворения, не включенные Буниным в собрания сочинений
Буря*
Истомлена полдневным зноем,
В немой тоске земля ждала,
Чтоб ночь прохладой и покоем
Ее во мраке обняла.
Но солнце жгло с небес лучами,
И вот, в затишье гробовом,
Восстала Буря над волнами,
Бледнея в гневе роковом.
И, вспыхнув, взор ее орлиный
От грозной страсти потемнел,
И ветер бурно налетел,
Промчавшись в море зыбью длинной.
И в горных соснах, меж ветвей,
Завыл в веселье горделивом…
О, не страшись его — смелей
Грудь подставляй его порывам!
Пусть бьются волны об утес,
Пусть резким холодом пахнуло,
И тьма растет, и альбатрос
Кричит к беде средь тьмы и гула —
То жизни пир, — ее побед
Канун, грозою омраченный…
Из мрака бури солнца свет
Опять взойдет, но обновленный!
<1895–1898>
«Вдали еще гремит, но тучи уж свалились…»*
Вдали еще гремит, но тучи уж свалились,
Как горы дымные, идут они на юг.
Опять лазурь ясна, опять весна вокруг,
И ярким солнцем чащи озарились.
Из-за лесных вершин далекой церкви шпиц
Горячим золотом трепещет и сверкает,
Звенят в низах ручьи, и льется пенье птиц,
А на полянах снова припекает.
Густеет облаков волнистое руно;
Они сдвигаются, спускаются все ниже —
И вот уж солнца нет; опять в лесу темно,
Дождь зашумел — и все слышней и ближе.
Нахохлясь, птицы спят, и тихо лес стоит
И точно чувствует, счастливый и покорный,
Как много свежести и силы благотворной
Весенняя гроза в себе таит!