Он замолчал, словно прислушиваясь к голосам за окном; затем, не глядя на стол, раздраженно похлопал по нему рукой, отыскивая коробку с табаком, быстро набил трубку, закурил… Вдруг он отбросил ее — трубка ударилась о бронзовую пепельницу.
Агаев вскочил с кресла и заговорил хрипло и отрывисто:
— Не могу об этом думать!.. Я брата в бою потерял… Но давно уже закончилась война на нашей земле… — Он подошел к окну, прислушался к веселым голосам, доносившимся с набережной, и продолжал: — Слышишь, Али, они смеются… Они счастливы! Все давно осталось позади… Кто из них может подумать, что сейчас, в дни мира, командир Агаев потерял самого лучшего из своих людей и единственную машину, стоящую не один десяток миллионов…
— Неправда, Джафар, борьба пока еще продолжается… За этот мир и самое большое счастье на земле: за то, что мы, большевики, называем коммунизмом.
Рустамов замолчал, подошел к Джафару, по-дружески обнял его и спросил:
— Что ответил Ленинград?
— Для такой глубины скафандров, как правило, не существует. Однако ленинградцы будут испытывать новую конструкцию специальных скафандров, рассчитанных на очень большое давление… Но время… понимаешь, время!
Рустамов уже ходил по комнате и, казалось, не слушал директора. Вот он остановился у стола, повернул к себе часы и, медленно шевеля губами, словно что-то высчитывая, взглянул на Агаева.
Директор бесцельно смотрел на стрелки часов и думал только об одном: как решить задачу, которая ему казалась невероятно сложной, почти невозможной. Триста метров глубины… Тысячи тонн нагрузки…
— Сложнейшее оборудование… Глубоководные скафандры… — как бы дополняя свои мысли, уже вслух проговорил он. — Ничего похожего не существует нигде… Нельзя подвести понтоны… Водолазов, имеющих опыт работы на такой глубине, нет… Я помню одного из таких, еще до войны: он спускался в специальном скафандре на девяносто метров… Но ведь это редкость… Я не знаю, что покажут испытания в Ленинграде… Батисферу из Одессы, даже если бы мы и сумели срочно ее доставить, все равно нужно специально переоборудовать, иначе ничего не получится… Нет, Али, я не вижу выхода.
— Не согласен! — резко сказал Рустамов. — Почему ты думаешь, что только Эпрон или какая-нибудь другая мощная организация может поднять танк, спасти Васильева?.. Вот камень, кусок породы… — Парторг взял со стола черную, обточенную волнами гальку и продолжил: — Каждый смотрит на этот камень по-разному… Мариам видит в нем осколок твердой породы, которую не скоро пройдешь даже ее сверхскоростным электробуром. Саида думает, насколько прозрачен он для ее локаторов. Гасанов смотрит, как крепко будет держаться его труба в такой породе… И в то же время они смотрят на него одинаково — глазами людей-новаторов. — Он со стуком положил камень на стол и опять взволнованно зашагал по комнате. — Можно ли надеяться на другие организации, когда времени осталось так мало! Ты прав, Джафар: у нас нет выхода… Только дерзкая, смелая мысль может решить эту задачу… совсем иным путем — без скафандров и батисферы. Я верю в наш коллектив. Верю, что именно здесь родится эта мысль…
— Что же ты хочешь?
— Посоветоваться с нашими инженерами, больше ничего… Они уже, конечно, думали над этим вопросом… Надо их собрать вместе… Понимаешь, вместе!
Агаев молча нажал кнопку звонка.
В этот воскресный день все были в институте. Никто отсюда не уходил с тех пор, как к причалу подошел «Калтыш». Каждый ожидал, что он будет нужен в любую минуту, чтобы плыть к тому месту, где качается поплавок с антенной.
Гасанов стоял около гранитного барьера и смотрел на море. Казалось, что оно течет спокойно, как река. Тупорылые баржи замерли на якорях.
Он вынул из кармана кусок мела и сразу вспомнил… утро, набережную и исчерченную формулами стену.
Неподалеку, тоже у барьера, остановился Нури. Его окружали мастера из подводного дома. Разговор шел о возможности спасения Васильева.
— Только в стальной броне может спуститься человек на такую глубину, иначе вода его раздавит, — объяснял Нури, — Там на тело человека давят десятки тонн воды. — Он взглянул на напряженные лица слушателей и замолчал.
— А если стальными канатами… зацепить?.. — нервно потирая лоб, спросил Керимов.
— Невозможно…
Тут же, у скамейки, разговаривали Саида и Мариам.
— Невозможно, — упавшим голосом сказала Саида, словно соглашаясь с замечанием Нури. — Невозможно подвести понтоны… Триста метров…
— Не верю, Саида!.. Не верю! — со слезами на глазах возразила Мариам. — Смотри, сколько нас! — Она резким движением указала на работников института, одинокими группками бродивших по дорожкам, стоявших у барьера, на лестнице. — И не только здесь, — продолжала она. — Везде, всюду…
За решетчатой изгородью территории института проносились вереницы машин. Скользили в небе самолеты. На морском горизонте таяли в молочной дымке суда…
Да, не только здесь, как говорила Мариам, люди пришли бы на помощь человеку, оставшемуся в морской глубине…
В институтах Ленинграда, Одессы, Севастополя инженеры и ученые уже начали решать эту сложную задачу.
Все можно сделать! Нет для нас неразрешимых проблем! Но как остановить время?..
…Саида и Мариам ходили по пустынным дорожкам институтского парка.
«Сегодня праздничный день, — слышался веселый голос из репродуктора, установленного на крыше института. — С самого раннего утра тысячи людей направляются к морю…»
— К морю, — словно эхо, повторила Мариам. — Знали бы они, Саида-джан! — вдруг неожиданно заплакала Мариам и спрятала лицо у нее на груди. — Нет-нет, не обращай на меня внимания! — Она быстро вытерла слезы. — Так просто… Я не о том… Когда я в последний раз видела Александра Петровича, — стараясь быть спокойной, продолжала Мариам, держа Саиду за руку, — он просил обязательно проверить электробур с долотом конструкции Зейналова. Он очень ценил это предложение и хотел сам пробовать его при следующих испытаниях… Я должна это сделать!
— Подожди, — остановила ее Саида.
— Нет, это для него, — упрямо сказала девушка и направилась к воротам.
В кабинете директора собрались инженеры, изобретатели, опытные мастера — весь творческий коллектив большого института. Сегодня им нужно срочно, буквально считая минуты, изобрести, да, именно изобрести, технический способ спасения человека…
Каждый знает, что изобретения так не делаются. Они долго вынашиваются в тиши кабинетов и лабораторий… Разве можно выдумывать или изобретать вместе, всем институтом, смотря на часы и считая про себя, сколько еще глотков воздуха осталось человеку, которого завтра может не быть в живых, потому что ты — именно ты! — как инженер не мог решить техническую задачу?!
Но Рустамов верил и знал, что даже подчас капризную и своевольную изобретательскую мысль можно заставить решить любую задачу, если этого требует священный долг советского человека.
Не выдавая своего волнения, парторг подошел к столу и рассказал о сложной задаче, которую предстоит решить.
Агаев сообщил о том, что в других организациях сейчас предпринимается для спасения Васильева.
Все слушали с затаенным дыханием. Казалось, что и часы на столе директора, слегка поскрипывая, учащенно и жадно дышат.
— Теперь скажите: можем ли мы что-нибудь сделать? — спросил Рустамов, подчеркивая слово «мы».
Никто пока не решался ничего сказать. Молчание длилось долго… Стучали часы.
— Мне кажется, можно опустить балласт на крышу подводного дома, послышался робкий голос молодого инженера.
Все сразу повернулись к нему. Его здесь мало кто знал. Он только что кончил местный индустриальный институт и лишь месяц назад стал членом этого научно-исследовательского коллектива.
— Это дало бы возможность просверлить броню… — сказал он, смотря себе под ноги, будто видел на ковре чертеж.
— Зачем? — спросил Рустамов, чувствуя, что в словах инженера есть какая-то, пока еще неясная техническая идея.