Изменить стиль страницы

— Даже в этот день?.. Может быть, отложишь?

— Нет, Ибрагим. Пойми меня… Я все равно буду неспокойна. Завтра первые испытания аппаратов, а один из них что-то плохо работает. Попробую наладить его. Ты ведь тоже так бы поступил.

— Довольно, Саида! — Гасанов отстранил ее и снова занялся непослушной запонкой. — Делай, как хочешь…

Саида с минуту стояла в нерешительности, затем, взглянув на часы, медленно повернулась и тихо вышла из комнаты.

Гасанов, не оборачиваясь, молча стоял у зеркала. Он слышал шаги Саиды. Может, вернется?.. Нет, хлопнула дверь…

Саида спускалась по лестнице со смешанным чувством обиды и жалости. Неужели все-таки он ее никак не может понять?.. Завтра испытания… от ее приборов многое зависит. Как же не проверить их? «Нет, он, конечно, не прав, — убеждала она себя. — Эгоист!» И вместе с тем простое и теплое чувство нежности поднималось в ней. Ей было жаль этого немножко неловкого и бесконечно близкого ей человека. Она привыкла думать о нем, как о большом ребенке. Если она ему не напомнит, он забудет и обедать. Она должна была заботиться о нем в тысячах мелочей: положить деньги в бумажник, посмотреть, есть ли в кармане носовой платок, напомнить, что сегодня день его рождения… Приятно было чувствовать себя такой необходимой. Когда она приехала домой и вошла в квартиру, куда он никого не допускал без хозяйки, то с неподдельным ужасом увидела, насколько он привык к ее постоянной заботливости.

Несмотря на всю свою нежность и большое чувство к Ибрагиму, Саида понимала, что теперь она не может уделять ему столько внимания. Новые аппараты надо осваивать, испытывать… У нее совсем не будет свободного времени.

И вот сейчас, спускаясь по лестнице, Саида не могла освободиться от горького чувства… Должно быть, Ибрагиму действительно тяжело. Но что она может сделать!

* * *

Уже совсем стемнело. Зажглись огни над плоской крышей института, где праздновалась творческая победа Гасанова и его друзей.

На берегу, у причала, стояли Агаев и Рустамов, всматриваясь в темноту.

Директор переложил трубку из одного угла рта в другой и взглянул на часы:

— Ну, Али, я думаю, больше гостей не будет. Можно начинать.

— Постой, как будто кто-то плывет, — сказал парторг, приложив руку к уху. — Слышишь? В стороне.

Они быстро пошли по берегу. Где-то здесь слышался плеск, но, странно, — никаких огней.

Рустамов включил фонарик. Из темноты выплыло испуганное лицо Рагима. Он вылезал на берег, выжимая на ходу свою одежду.

— Смотри, Джафар! Новый гость… Ты что здесь делаешь? — строго спросил Рустамов, обращаясь к Рагиму.

— Испытания проводим… — Смущенный парень нахмурился и опустил голову.

— Какие испытания?

— Мотора… Форсированный режим… — помолчав, ответил Рагим и, все еще не поднимая глаз, крикнул: — Ребята, идите! Чего прячетесь!

Из темноты вышли и другие испытатели «плавучей лаборатории».

Щурясь от яркого света направленного на него фонарика, Степунов вылил воду из будильника и приложил его к уху.

— Неужели работает? — весело спросил Рустамов.

— Как часы, — серьезно ответил парень, услышав знакомое тиканье.

— «Окунь», «Окунь»… Я «Рак»… Отвечай для связи! — как бы опомнившись, вдруг закричал радист Али в микрофон.

— Работает? — скрывая улыбку, деловито осведомился Рустамов.

Али поправил наушники и с достоинством ответил:

— Как часы!

— На редкость удачные испытания! — Директор рассмеялся и торопливо выпустил вверх облачко дыма. — У нас далеко не всегда так бывает. А где же ваша лодка?

— Здесь, — неопределенным жестом указал Степунов в темноту. Мотор у нее…

— Как часы? — Рустамов похлопал юношу по плечу. — Знаем…

— Да нет… — Степунов нахмурился, вытирая измазанное маслом лицо. — Сдал он… А потом что-то из воды как вынырнет! Лодка и перевернулась.

— Выдумываете вы все, ребята, — сказал Агаев, вынув трубку изо рта. — Что такое могло выскочить из воды?

— Кто его знает, — пожимая плечами, сказал Степунов. — Вроде белого тюленя… С нами москвич ехал. Если не верите, спросите у него.

— А где он? — спросил Рустамов.

Ребята растерянно оглянулись по сторонам и смущенно посмотрели друг на друга. В самом деле, где же их спутник?

* * *

На крыше института продолжался праздник. Все были веселы и довольны. Гасанов, несмотря на тяжелый для него разговор с Рустамовым и Саидой, казался веселым, был приветливым и радушным хозяином, одинаково внимательным ко всем.

Над головами гостей горели тонкие светящиеся трубки — лампы дневного света. В зелени, опоясывающей балюстраду, мерцали маленькие голубые лампочки, как светлячки. На эстраде гремел оркестр.

Шумное веселье царило в этом открытом зале, где не было ни стен, ни потолка. Блестел, переливаясь огнями, хрусталь бокалов. В огромных вазах — гроздья лучшего в нашей стране янтарного винограда «шаны».

Гасанов сидел на почетном месте, рядом с директором института Джафаром Ал-екперовичем Агаевым.

Директор с тревогой поглядывал на свободное кресло Рустамова. Как долго он не идет! Удалось ли спасти человека, неужели он не смог доплыть до берега?..

Вошел Рустамов. Его встретили шумными возгласами.

— Салам, Рустамов!.. За твое здоровье, Али!.. Еще сто лет жизни! — слышалось со всех сторон.

Парторг радушно улыбался и, прижимая руку к сердцу, приветствовал своих друзей.

Опустившись в кресло рядом с Гасановым, он наклонился к нему и тихо спросил:

— Ты хорошо помнишь, что студент оставался на вышке?

— Конечно! — Гасанов удивился. — Я же справлялся по радио, почему он задержался. А что? — вставая и пожимая кому-то руку, уже через плечо спросил он.

— Ничего, так просто вспомнил. Его приглашали, а он не пришел.

Рустамов наклонился к директору и шепотом сообщил:

— Отправлены катера. Ищут. Как только будет что-нибудь известно, нам скажут.

На другом конце стола сидела Мариам. Перед ней стоял огромный букет бархатных темно-красных георгин. Такого же тона было ее платье; казалось, что сшито оно из осыпавшихся лепестков этих цветов.

Многие из гостей невольно задерживали взгляд на лице красивой девушки. Замечая это, Мариам чувствовала неловкость. Она была расстроена разговором с Гасановым, подозревая, что ей далеко не все известно о предстоящих изменениях в плане его работ. Как все неладно получается! Этот день для Мариам был явно неудачным, несмотря на праздник. Ко всем неприятностям добавилась новая: ребята не приехали на вышку. А она так старалась для них! Опять, наверное, провозились со своей лодкой.

В зал вошел человек в костюме голубовато-серого цвета. Его шею стягивал крахмальный воротничок.

Распорядитель, тощий и длинный, с галстуком-бантиком, который прыгал при каждом его движении, любезно предложил гостю свободное место, рядом с Мариам.

«Вероятно, приезжий, это о нем говорил Гасанов. Зачем его посадили рядом? Я же не хотела!» недовольно подумала Мариам, украдкой наблюдая за незнакомцем.

Он сидел молча и смотрел на цветы, не обращая на девушку никакого внимания.

Мариам почувствовала невольную досаду. Гость не должен так подчеркивать свое равнодушие ко всему окружающему! Это даже невежливо… Но зато другой сосед Мариам, фотокорреспондент местной газеты, оказался весьма словоохотливым, даже надоедливым собеседником. Таких людей Мариам не любила, и ей было просто скучно слушать его. Когда он замолчал, девушка облегченно вздохнула.

На эстраде готовили концертные номера. Принесли несколько электромузыкальных инструментов, похожих на игрушечные пианино без клавиш. Расставили репродукторы. Вышли музыканты с новыми, довольно странными инструментами: у них были только одни грифы, без резонаторов; от этих длинных линеек тянулись провода к аппаратам, укрепленным на пюпитрах для нот.

Мариам, большая любительница музыки, с нетерпением следила за этими приготовлениями.

Слегка подпрыгивая, выбежал дирижер. Взлетела его палочка, и забегали пальцы музыкантов по грифам без струн и необычным, нарисованным клавиатурам. Полилась знакомая мелодия из репродукторов.