Суждениям С. Т. Аксакова близки и первые отклики на новую «сцену» Тургенева, появившиеся в славянофильской печати. «Было бы совершенно несправедливо назвать „Разговор на большой дороге“ недостойным г. Тургенева, — замечал в „Москвитянине“ Аполлон Григорьев. — Печать таланта лежит на всем, что он пишет, лежит на самых неудачных очерках, как мы несколько раз замечали: ее нельзя не признать также и на „Разговоре“, несмотря на недостатки, на незрелость этой сцены, на немилосердное и совершенно бесполезное искажение языка, на избитость лиц лакея и кучера, точь-в-точь скопированных с Селифана и Петрушки „Мертвых душ“. Недостатки сцены — именно эти самые. Г-н Тургенев принял в ней довольно странную манеру снабжать русского человека разными нескладными или исковерканными словами, которые, может быть, и случалось раз услыхать автору от которого-нибудь из кучеров или лакеев, но которые едва ли случается слышать. Так кучер Сели…, т. е. Ефрем — хотели мы сказать, — говорит у него: „никто за мной никаких операций не заметил“, „я от своего количества не отказываюсь“, „человек бывает натуральный, без образования, одним словом «похондрик»“». Протестуя против таких примитивных методов языковой характеристики «русского человека», А. Григорьев признал в то же время большим достижением Тургенева образ Михрюткина: «Михрюткин представляет собою, если хотите, соединение двух лиц в одном лице — Гамлета Щигровского уезда и известного всем зятя Ноздрева. Как Гамлет Щигровского уезда, он страждет дешевым: скептицизмом и весь разбит жизнию по наперед заданной теме, — как зять — он побаивается дражайшей половины, но это не мешает ему быть живым лицом, в котором вы узнаете, может быть, многих ваших знакомых. Это — тип чрезвычайно комический и вполне удавшийся г. Тургеневу» (Москв, 1851, ч. III, с. 326–329).

Полностью согласился с этим заключением и М. П. Погодин в особом редакционном примечании к статье (там же, с. 329–330).

Рецензент «Библиотеки для чтения» (вероятно, О. И. Сенковский) был менее снисходителен: «„Разговор на большой дороге“ читается, хотя интереса в нем нет никакого; оригинальность его состоит в нескольких провинциальных словах и народном рассказе. Но почитатели таланта господина Тургенева, в том числе и сам критик, имели право ожидать от него гораздо более, даже и на двадцати страницах, даже и в разговоре на большой дороге» (Б-ка Чт, 1851, кн. VI, Критика, с. 43).

Дружественный Тургеневу «Современник» осторожно отметил, что «Разговор на большой дороге» принадлежит «к лучшим статьям альманаха, хотя, может быть, и не к лучшим произведениям автора. Но такова увлекательная грация его таланта, что, несмотря на некоторую неточность, которая чувствуется здесь в простонародном складе речи, мы прочли этот разговор с большим удовольствием» (Совр, 1851, № 5, отд. III, с. 1–2).

Перепечатка в 1856 г. «Разговора на большой дороге» во второй части «Повестей и рассказов И. С. Тургенева» дала повод А. В. Дружинину, боровшемуся в это время со своих абеграктно-эстетических позиций с ожившими в новой обличительной литературе традициями Гоголя и Белинского, безапелляционно утверждать, что «в каком-нибудь „Разговоре на большой дороге“ нет и следов поэтического потока — так изнасиловано в нем призвание поэта»[351]. В статье о «Повестях и рассказах И. С. Тургенева» А. В. Дружинин еще дважды помянул «Разговор на большой дороге». Один раз — по поводу того, что повестями «Петушков», «Три портрета» и этой сценой («guarda e passa! Взгляни и проходи мимо этого разговора!») якобы «оканчивается разряд повестей Тургенева, самый слабый как по форме, так и по миросозерцанию, в них высказавшемуся» (Б-ка Чт, 1857, № 3, отд. V, с. 17); в другой раз — в связи с тем, что «поэтический кругозор» Тургенева не позволил ему долго «ходить по избитым тропам», а потому «его жоржсандизм окончился с „Колосовым“», а «псевдореальность умерла с „Петушковым“ и „Разговором на большой дороге“» (там же, с. 24).

В это же время первое издание сочинений Тургенева оказалось в руках Герцена. «На днях я читал вслух „Муму“ и разговор барина со слугой и кучером — чудо как хорошо», — писал он автору 2 марта н. ст. 1857 г. из Путнея (Герцен, т. XXVI, с. 78).

По своей общественно-политической направленности (тема вырождения правящего класса) «Разговор на большой дороге» особенно близок, с одной стороны, «Запискам охотника», с другой — «Нахлебнику» и «Завтраку у предводителя». Поэтому, несмотря на нападки, которым подвергся «Разговор» в печати, Тургенев включал эту сатирическую сцену во все издания своих сочинений, куда долго не вводились им другие его пьесы.

Вечер в Сорренте

Т. Соч, 1891, т. IX, с. 673–698. В основу первой печатной публикации «Вечера в Сорренте» была положена рукопись Тургенева, о чем свидетельствует не только факт принадлежности издательству И. И. Глазунова автографа этой сцены (см. далее), но и характерные особенности языка, орфографии и пунктуации Тургенева, сохранившиеся здесь («Соррента», «розь», «Платоныч», «Николаич», тире в функции запятой и точки с запятой и пр.).

Писарская копия, представленная 17 ноября 1884 г. в Театрально-литературный комитет (но реестру № 4538), одобренная им к представлению 24 ноября (подпись Д. В. Григоровича) и разрешенная к постановке драматической цензурой (скрепа цензора П. Фридберга). В тексте копии около 145 явных искажений и пропусков, не считая ошибок орфографических и пунктуационных. Хранится в Государственной театральной библиотеке им. А. В. Луначарского в Ленинграде. Старый инв. № — 6147, новый — 14365, шифр — I.XIX.3.56.

Впервые опубликовано в немецком переводе: Ein Abend in Sorrent. Lustspiel in einem Aufzuge von Iwan Turgenjew. Für die deutsche Bühne übers, und beorb. von Eugen Zabel. — Nord und Süd. Eine deutsche Monatsschrift. Hrsg. von Paul Lindau (Breslau), 1888, Bd. 44. Jan., S. 63–75. См. об этом: Шульце К. Первая публикации «Вечера в Сорренте» И. С. Тургенева на немецком языке (1888). — В кн.: Сравнительное изучение литератур. Сборник статей к 80-летию академика М. П. Алексеева. Л.: «Наука», 1976, с. 160–163.

В русском оригинале — впервые: Т, Соч, 1891, т. IX, с. 673–698, по рукописи, хранившейся, как свидетельствует письмо А. В. Топорова к М. Г. Савиной от 19 февраля 1885 г., в издательстве И. И. Глазунова, который в 1882 г. приобрел «право печатания на все, написанное И. С. Тургеневым» (Tu Савина, с. 67). В конце текста — дата: 10 января 1852, С.-Петербург.

Местонахождение рукописи неизвестно.

В настоящем издании «Вечер в Сорренте» печатается по тексту Т, Соч, 1891, с устранением явной опечатки в подзаголовке («Сцена I» вместо правильного: «Сцена») и со снятием скобок в ремарках на с. 462 и 463, отсутствующих в аналогичных случаях во всех предыдущих «сценах и комедиях».

Работа над произведением, как свидетельствует дата в конце текста, завершена в Петербурге 10 января 1852 г. Самым ранним свидетельством о замысле пьесы является разговор о ней в октябре-ноябре 1851 г. в Москве, о котором Боткин напомнил Тургеневу в письме от 11 февраля 1852 г.: «Любопытно мне знать — сделалась ли та пьеска, которую просили тебя сделать — и какой она имела успех — или всё это осталось так» (Боткин и Т, с. 17).

Пьеса была написана, но Тургенев, под впечатлением провала на петербургской сцене комедий «Где тонко, там и рвется» и «Безденежье», отказался от ее публикации и постановки. Возможно, что это решение было бы им и пересмотрено, но арест писателя 16 (28) апреля 1852 г. и высылка вслед за тем в Спасское, под присмотр полиции, на несколько лет оборвали все связи Тургенева с театром: «Вечер в Сорренте» оказался последним его драматическим произведением, так и не попавшим при жизни автора ни на сцену, ни в печать.