Слышишь? веселые клики с фламинской дороги несутся:^*

Идут с работы домой в дальнюю землю жнецы.

Кончили жатву для римлян они; не свивает

Сам надменный квирит доброй Церере венка.^*

Праздников более нет во славу великой богини,

Давшей народу взамен жёлудя — хлеб золотой.^*

Мы же с тобою вдвоем отпразднуем радостный праздник.

Друг для друга теперь двое мы целый народ.

Так — ты слыхала не раз о тайных пирах Элевзиса:^*

Скоро в отчизну с собой их победитель занес.^*

Греки ввели тот обряд: и греки, всё греки взывали

Даже в римских стенах: «К ночи спешите святой!»

Прочь убегал оглашенный; сгорал ученик ожиданьем,

Юношу белый хитон — знак чистоты — покрывал.

Робко в таинственный круг он входил: стояли рядами

Образы дивные; сам — словно бродил он во сне.

Змеи вились по земле; несли цветущие девы

Ларчик закрытый; на нем пышно качался венок

Спелых колосьев; жрецы торжественно двигались — пели…

Света — с тревожной тоской, трепетно ждал ученик.

Вот — после долгих и тяжких искусов, — ему открывали

Смысл освященных кругов, дивных обрядов и лиц…

Тайну — но тайну какую? не ту ли, что тесных объятий

Сильного смертного ты, матерь Церера, сама

Раз пожелала, когда свое бессмертное тело

Всё — Язиону царю ласково всё предала.^*

Как осчастливлен был Крит! И брачное ложе богини

Так и вскипело зерном, тучной покрылось травой.

Вся ж остальная зачахла земля… забыла богиня

В час упоительных нег свой благодетельный долг.

Так с изумленьем немым рассказу внимал посвященный;

Милой кивал он своей… Друг, о пойми же меня!

Тот развесистый мирт осеняет уютное место…

Наше блаженство земле тяжкой бедой не грозит.

Люблю я вечером к деревне подъезжать,

Над старой церковью глазами провожать

   Ворон играющую стаю;

Среди больших полей, заповедных лугов,

На тихих берегах заливов и прудов,

   Люблю прислушиваться лаю

Собак недремлющих, мычанью тяжких стад,

Люблю заброшенный и запустелый сад

   И лип незыблемые тени;

Не дрогнет воздуха стеклянная волна;

Стоишь и слушаешь — и грудь упоена

   Блаженством безмятежной лени…

Задумчиво глядишь на лица мужиков —

И понимаешь их; предаться сам готов

   Их бедному, простому быту…

Идет к колодезю старуха за водой;

Высокий шест скрипит и гнется; чередой

   Подходят лошади к корыту…

Вот песню затянул проезжий… Грустный звук!

Но лихо вскрикнул он — и только слышен стук

   Колес его телеги тряской;

Выходит девушка на низкое крыльцо —

И на зарю глядит… и круглое лицо

   Зарделось алой, яркой краской.

   Качаясь медленно, с пригорка, за селом,

Огромные возы спускаются гуськом

   С пахучей данью пышной нивы;

За конопляником, зеленым и густым,

Бегут, одетые туманом голубым,

   Степей широкие разливы.

Та степь — конца ей нет… раскинулась, лежит.

Струистый ветерок бежит, не пробежит…

   Земля томится, небо млеет…

И леса длинного подернутся бока

Багрянцем золотым, и ропщет он слегка,

   И утихает, и синеет…

Жарко, мучительно жарко… Но лес недалеко зеленый…

С пыльных, безводных полей дружно туда мы спешим.

Входим… в усталую грудь душистая льется прохлада;

Стынет на жарком лице едкая влага труда.

Ласково приняли нас изумрудные, свежие тени;

Тихо взыграли кругом, тихо на мягкой траве

Шепчут приветные речи прозрачные, легкие листья…

Иволга звонко кричит, словно дивится гостям.

Как отрадно в лесу! И солнца смягченная сила

Здесь не пышет огнем, блеском играет живым.

Бархатный манит нас мох, руками дриад округленный.

Зову противиться в нас нет ни желанья, ни сил.

Все раскинулись члены; стихают горячие волны

Крови; машет на нас темными маками сон.

Из-под тяжелых ресниц взор наблюдает недолго

Мелких букашек и мух, их суетливую жизнь.

Вот он закрылся… Сосед уже спит… с доверчивым вздохом

Сам засыпаешь… и ты, вечная матерь, земля,

Кротко баюкаешь ты, лелеешь усталого сына…

Новых исполненный сил, грудь он покинет твою.

О ночь безлунная, ночь теплая, немая!

  Ты нежишься, ты млеешь, изнывая,

Как от любовных ласк усталая жена…

  Иль, может быть, неведеньем полна,

  Мечтательным неведеньем желаний, —

Стыдливая, ты ждешь таинственных лобзаний?

  Скажи мне, ночь, в кого ты влюблена?

  Но ты молчишь на мой вопрос нескромный…

  И на тебе покров густеет темный.

Я заражен тобой… вдыхаю влажный пар…

И чувствую, в груди тревожный вспыхнул жар…

  Мне слышится твой бесконечный ропот,

Твой лепет вкрадчивый, твой непонятный шёпот —

И тень пахучая колеблется кругом.

  Лицо горит неведомым огнем,

Расширенная грудь дрожит воспоминаньем,

Томится горестью, блаженством и желаньем —

И воздух ласковый, чуть дремлющий, ночной,

Как будто сам дрожит и пышет надо мной.