Волевое решение. Волевое, требующее напряжения решение, включающее в себя ощущение «внутреннего усилия». «Медленное, глубокое движение воли». Это редкий вариант решения; огромное большинство человеческих решений принимается без усилий.
Дрейфующее решение. В этом случае, по-видимому, нет решающего довода в пользу какого-либо образа действия. Любой кажется хорошим, и мы испытываем усталость или разочарование по поводу этого решения. Мы принимаем решение, позволяя себе дрейфовать в направлении, как будто бы случайно определенном извне.
Импульсивное решение. Мы чувствуем себя неспособными решить, и выбор кажется таким же случайным, как и в третьем варианте. Но ответ приходит изнутри, а не извне. Мы воспринимаем себя действующими автоматически и часто импульсивно.
Решение, основанное на изменении точки зрения. Это решение часто возникает внезапно и является следствием какого-либо важного внешнего опыта или внутреннего состояния (например, вследствие печали или страха), приводящего к существенному изменению точки зрения – к изменению в том, «к чему сердце лежит». (Таковы были решения, принятые многими больными раком, описанные в главе 5).
Джеймс, таким образом, полагает, что за понятием «решения» стоит широкий диапазон видов активности, связанных с разным субъективным опытом – различной степенью усилия, рациональности, осознания, импульсивности и чувства ответственности.
Терапия, решение и структура характера. Некоторые терапевты – например, принадлежащие к школе трансакционного анализа (ТА), употребляют термин «решение» в еще более радикально бессознательном смысле. Они полагают, что индивиды принимают ранние «архаические» решения, играющие критическую роль в том, как складывается их жизнь. Типичное описание психопатологического развития трансакционным аналитиком звучит так: «Индивид получает от своих родителей Предписание, которое насаждается поглаживаниями (т.е. подкреплениями), принимает Решение в связи с этим Предписанием, а затем формирует сценарий, позволяющий поддерживать Предписание». Таким образом, согласно Эрику Берну, индивид «решает» принять определенный «Жизненный сценарий» – неосознаваемую кальку хода жизни человека, заключающий в себе личностные параметры и повторяющиеся межличностные взаимодействия. «Жизненный сценарий» Берна не слишком отличается от «направляющей функции» Адлера или идеализированной системы образов Хорни. Он также является приблизительным эквивалентом фрейдовской концепции структуры характера, хотя в большей мере межличностно обусловлен.
Согласно подходу ТА, ребенок принимает решение, определяющее структуру его характера и, следовательно, он ответственен за нее. Однако в связи с этим возникают проблемы, когда слово «решение» понимается только в сознательном, волевом смысле. Определение «решения», предложенное ТА, отражает путаницу, связанную с термином: "Решение – это точка во времени, когда юное существо, используя все адаптивные ресурсы своего Эго, модифицирует свои ожидания, пытаясь соотнести их с реалиями домашней ситуации. Отметим, что определение начинается словами: «Решение – это точка во времени…», словно речь идет о том, что существует конкретный момент решения, что между исходным и измененным состояниями должно стоять сознательное решение.
Терапевт, всерьез относящийся к идее принятия ребенком каких-то определенных важных архаических решений, подвергается опасности усвоить конкретный упрощенный подход к терапевтическому изменению. Собственно, именно так и произошло; например, согласно текстам ТА, задача терапевта – помочь пациенту вернуться назад, к «изначальному решению», к «переживанию первого акта» (что не слишком далеко от изначальной травмы в ранней фрейдовской теории), воссоздать его и принять «новое решение». В соответствии с этой формулировкой пациенту предлагается принять новое рациональное решение, чтобы нейтрализовать давнее решение абсолютно другого типа. Именно об этом предупреждал Фарбер, говоря о том, что важно не пытаться заставлять волю второго (сознательного) рода делать работу воли первого (бессознательного) рода.
В этом радикальном взгляде на принятие решений теряется тонкое устройство процесса развития. Структура характера индивида не является результатом одного важного решения, которое можно отследить и отменить, она составляется из сделанных на протяжении жизни бесчисленных выборов и отвергнутых альтернатив. Хотя у ребенка, конечно, нет взрослого осознания характерологических опций, он тем не менее всегда в той или иной степени способен принять или отвергнуть то, что ему дается, покориться или бунтовать, сформировать позитивную или, как учил Эрик Эриксон, негативное отождествление с определенными ролевыми моделями. Как я обсуждал в предыдущей главе, для процесса терапии необходимо, чтобы пациент принял ответственность за то, что он есть – так же, как за то, чем он станет. Только тогда индивид может ощутить энергию (и надежду), необходимую для процесса изменения. Но психотерапевтическое изменение не произойдет путем единственного важного волевого решения – оно явится постепенным процессом принятия множества решений, каждое из которых прокладывает путь для следующего.
Почему решения трудны?
«Мы пойдем? Давайте пойдем. Никто не двигается» Что происходит в промежутке между намерением и обязывающей решимостью действовать. Почему многим пациентам так необыкновенно трудно принимать решения? Действительно, когда я думаю о своих нынешних пациентах, то обнаруживаю, что почти каждый бьется над каким-то решением. Некоторые пациенты озабочены конкретным жизненным решением: что делать с важными отношениями, оставаться в браке или расстаться, возвращаться ли к учебе, попытаться ли завести ребенка.
Другие пациенты говорят, что они знают, что им нужно делать – скажем, бросить пить или курить, сбавить вес, попробовать встречаться с людьми или попытаться установить близкие отношения; но они не могут решиться на то, чтобы сделать это, – иначе говоря, связать себя с этим. Третьи заявляют: они знают, что у них не так, – например, они трудоголики, слишком высокомерны или слишком незаботливы, – но не знают, как решить измениться и поэтому, по сути, ни за что не отвечают в терапии.
Со всеми этими непринятыми решениями связано что-то чрезвычайно болезненное. Когда я думаю о моих пациентах и пытаюсь анализировать смысл (и угрозу), заключенные для них в решении, меня поражает прежде всего разнообразие ответов. Решения бывают трудны по многим причинам, некоторые из них ясны, некоторые не осознаются, а некоторые, как мы увидим, достигают глубочайших корней бытия.
Исключающий эффект альтернатив. Герой романа Джона Гарднера «Грендел» совершил паломничество к старому священнику, чтобы узнать о тайнах жизни. Мудрец сказал: «Основное зло в том, что Время – это постоянное исключение, и жить в реальности означает исключать». Он подытожил свои размышления о жизни двумя простыми, но страшными суждениями, четырьмя опустошающими словами: «Вещи уходят, исключаемые альтернативами». Я воспринимаю послание, содержащееся в словах священника, как глубокую интуитивную истину. «Вещи уходят» – этой теме посвящен первый раздел данной книги, а исключающий эффект альтернатив – одна из фундаментальных причин, по которой решения трудны.
Для любого «да» должно быть «нет». Выбрать что-то одно всегда означает отбросить что-то другое. Как сказал один терапевт нерешительному пациенту: «Решения очень дороги, они стоят вам всего остального». Всякое решение неизбежно сопровождается отречением. Приходится отрекаться от возможностей, часто от таких, которые никогда больше не возникнут. Решения болезненны, потому что они означают ограничение возможностей, и чем больше это ограничение, тем ближе человек подходит к смерти. Хайдеггер так и определил смерть: «невозможность дальнейшей возможности». Реальность поставленной границы это подрыв одного из наших главных способов совладания с экзистенциальной тревогой – иллюзии исключительности, уверяющей нас в том, что хотя другие могут быть подвержены ограничениям, мы – свободные, особенные и неподвластные естественному закону.