— Леша?!

Кинувшись с объятиями к Леньке, она остановилась на полдороге. Обнять и поцеловать его она не решилась. На ней было чистое нарядное платье и розовый в белую горошинку передник.

Конечно, первый вопрос, который Ленька задал, был:

— Что с мамой? Где она?

Он с ужасом ждал страшного ответа. И вдруг он видит, что тетка повернулась к дверям, высунула голову в коридор и кричит:

— Шурочка!

Он не успел опомниться и сообразить, в чем дело, как уже очутился в объятиях матери. Мать целовала его, плакала и смеялась, и черные угольные пятна покрывали ее лицо, руки и выгоревшее ситцевое платье.

— Боже мой! Какое счастье, — говорила она, прижимаясь щекой к его взлохмаченной грязной голове. — Лешенька… Сынок… Мальчик… Где ты был? Ведь мы давно похоронили тебя. Васюша был уверен, что тебя волки съели на этой ужасной ферме.

— А где он?

— Кто? Вася? Он с нами живет. Он скоро придет. Он у нас уже совсем взрослый — не узнаешь его — работает в булочной. А эту ты узнаёшь?

В дверях стояла и с недоумением смотрела на происходящее десятилетняя курносенькая девочка, в шерстяном клетчатом платьице, из которого она давно успела вырасти.

— Мама, кто это? — проговорила она испуганно.

— Лялька! Да ты что — не узнала?

Девочка вскрикнула, завизжала и кинулась целовать брата. Леньку вымыли в ванне. Мать сама остригла ножницами его сбившиеся в колтун космы, сама отскребывала его костлявую, покрывшуюся черной коркой спину жесткой греческой люфой.

Через полчаса пришел с работы Вася. Он еще больше возмужал, вытянулся, был на полголовы выше Леньки. Когда они целовались, в нос Леньке ударил приторный запах кондитерской: несвежего масла, помадки, каких-то эссенций… Волосы у Васи были осыпаны мукой, к пальцам у ногтей пристало засохшее тесто.

— Ты что так рано сегодня, Васюша? — спросила Александра Сергеевна.

— Мы не работали, у нас забастовка, — басом ответил мальчик.

— Какая забастовка?

— Хозяйчик договор не подписал, — важно объяснил Вася, и Ленька с удивлением и с уважением посмотрел на младшего брата.

За чаем, когда собралась вся семья, начались взаимные расспросы. У каждого было что рассказать.

— Мы думали, что тебя волки загрызли, — говорил Вася. — Я два дня по лесу ходил, искал тебя. Ты почему, чудак, мне-то не сказал, что бежать собираешься?

— Я боялся. Ведь Дракон обещал убить меня.

— А что ж, и убил бы… Ему ничего не стоило. Между прочим, — усмехнулся Вася, — ты знаешь, что с этим Драконом случилось?

Ленька вздрогнул.

— Что?

— А вот что!.. — и Вася, вместо ответа, сложил из четырех пальцев решетку.

— Арестовали?

— Всех. И Дракона, и помощников его… Конопатого помнишь? В очках такой… И его взяли за шкирку. Оказалось, что все они — бывшие офицеры, белогвардейцы…

— Погоди, — сказал, побледнев, Ленька. — А как его фамилия?

— Чья?

— Директора.

— Гм… Шут его знает. Забыл. Ах да, вспомнил! Поярков Николай Михайлович.

— Я так и знал! — воскликнул Ленька.

— Что ты знал?

— Мама, ты помнишь?

— Кого? — удивилась Александра Сергеевна.

— Пояркова.

— Нет, мальчик. Откуда же мне знать его?!

— Ну, что ты! Офицер… В Ярославле… Сын хозяина гостиницы. Еще мы на пароходе с ним встретились. Еще я его отпустил, дурак…

— Не может быть. Наверно, это совпадение, — сказала Александра Сергеевна.

— Не совпадение. Он только бороду отрастил. А я его еще на ферме узнал… Честное слово, я все время думал, что это он. Теперь бы я его, негодяя, не выпустил, — сквозь зубы сказал Ленька и увидел, что мать с удивлением и даже с испугом покосилась на него.

Рассказала коротко и она свою историю. И на ее долю тоже выпало немало передряг и злоключений.

…Ранней весной девятнадцатого года Александра Сергеевна выехала из Петрограда, сдав на вокзале в багаж несколько ящиков электрических лампочек, ноты, книги, канцелярские принадлежности и другие вещи, за которыми она и ездила в командировку. Поезда, которыми она ехала, шли медленно, как и полагалось им ходить в те дни, но почти до конца пути все было благополучно, и Александра Сергеевна рассчитывала, что через день-другой она увидит и сестру и детей.

До Уфы оставалась одна ночь пути. Ночью Александра Сергеевна проснулась от выстрелов, криков и стонов. На поезд напал дезертирский отряд. Бандиты разграбили поезд, расстреляли всю поездную прислугу, убили и ранили многих пассажиров, а человек двадцать увели с собой.

Александре Сергеевне удалось спастись. Вместе с соседкой по купе, известной уфимской коммунисткой, она спряталась на тендере, зарывшись с головой в угольную крошку. Когда бандиты скрылись, женщинам полуодетым пришлось идти восемнадцать верст до ближайшей станции. Дорогой Александра Сергеевна простудилась. В Уфе ее положили в больницу. Там от соседки по койке она заразилась сыпным тифом и прохворала больше двух месяцев. Из больницы выписалась летом. Стала разыскивать багаж. Оказалось, что багаж ее случайно шел с тем же поездом, на котором она ехала последний перегон и который подвергся разграблению. Отряд чекистов, высланный на поимку бандитов, обнаружил в окрестных деревнях большое количество электрических лампочек. Лампочками играли дети. Это помогло напасть на след бандитской шайки. Бандиты были схвачены. Но розыски вещей продолжались долго. Несколько раз Александра Сергеевна писала сестре, два раза писала Леньке, но почта в те годы работала скверно, и письма ее не доходили.

Когда в конце лета Александра Сергеевна вернулась к семье, она узнала от Ляли, что три дня тому назад Ленька бежал из города, взяв направление на Питер.

…Пришлось и самому Леньке рассказать о себе. Конечно, он рассказал не все, добрую (или, вернее, недобрую) половину утаил, но его и так слушали, разинув рты…

— Леша, а на какие же деньги ты жил это время? — спросила у него Ляля, когда Ленька кончил свой рассказ.

— Глупая… помолчи, — перебил ее Вася.

Ленька почувствовал, что краснеет. Губы у него запрыгали. Он сам удивился. Ему казалось, что за эти годы он уже разучился краснеть и смущаться.

Александра Сергеевна быстро поднялась и вышла из комнаты.

— Леша! На минутку, — позвала она его.

Он вышел. Она обняла его, крепко поцеловала и сказала на ухо:

— Ведь больше этого не будет, мальчик?

— Чего? — пробормотал Ленька.

— Ты понимаешь, о чем я говорю. Я не хочу тебя осуждать. Я знаю, как много трудного тебе пришлось перенести. Но ведь теперь с этим кончено? Правда?

— Да, — сказал Ленька, прижимаясь к матери. И в первый раз за этот день он выговорил слово, которое уже много лет не произносил вслух. — Да… мамочка, — сказал он задрожавшим голосом.

Она улыбнулась, потрепала его по щеке.

— Не унывай, детка. Все устроится. Скоро начнутся занятия, поступишь в школу, будешь учиться…

— Нет, — сказал Ленька.

— Как? Ты не хочешь учиться?

— Я хочу работать, — сказал Ленька.

…Семья лишь недавно вернулась в Петроград. Квартиру их, как бесхозную, заняли за это время другие люди. Александру Сергеевну с ребятами приютила сестра. Здесь же — в прихожей на старом «казачьем» сундуке — устроился и Ленька.

Жить было трудновато. Мать еще нигде не работала, перебивалась случайными уроками. Иногда по вечерам она заменяла знакомую тапершу — играла на пианино в маленьком частном кинематографе на Лиговке.

Ленька искал работу. Вася предложил помочь ему устроиться в той же кондитерской на Вознесенском, где работал он сам. Но Ленька отказался. Он мечтал о другом — о заводе.

Ему запомнилась фраза, сказанная когда-то в Мензелинске покойным Юркой:

— Тебе, Леничка, индустриальная закалка нужна…

О работе у станка, на заводе, он теперь мечтал, как недавно еще мечтал о возвращении в Петроград, а некогда мечтал о кругосветном путешествии, о разбойниках или о побеге на фронт.