— В конце концов ты забываешь, что ты болен.

— Чем я болен?

— Ах, ты даже не помнишь, что ты болен? У тебя дифтерит.

— Может быть, мне в постельку лечь?

Она засмеялась, потрепала его за ухо.

— Мурло ты мое! А ну, иди вымойся…

Засучив выше колен штаны, Ленька с наслаждением ходил по холодной воде, мыл руки, шею, лицо и, разгоняя радужный лиловатый налет нефти, украдкой пил горстями пресную сладковатую воду. Александра Сергеевна тоже занялась туалетом, — выстирала чулки, носовые платки, вымыла голову.

Потом они долго лежали на теплом песке, сушили белье и подсыхали сами.

— Что же мы будем делать дальше? — проговорила наконец Александра Сергеевна.

— Я и сам об этом думаю.

— Ты же, наверно, кушать хочешь?

— А ты?

— Нет, я почему-то не хочу.

— И я тоже не хочу.

Но через минуту, помолчав, он сказал:

— Жалко, что тут нет черепах.

— Зачем тебе вдруг понадобились черепахи?

— Можно было бы набрать яиц и сделать яичницу.

— Ну, милый, я думаю, сейчас ты удовольствовался бы и куском хлеба с солью…

И все-таки Александра Сергеевна не торопилась. Ленька чувствовал, что мать даже думать боится о том, что рано или поздно придется переправляться на ту сторону. Солнце стояло уже высоко, песок стал горячим, но волосы у нее почему-то сохли очень долго. Чулки понадобилось перестирывать. Наконец наступила минута, когда ей все-таки пришлось сказать:

— Ну, что ж…

— Давай полежим еще, — великодушно предложил Ленька.

— Нет, надо идти, — вздохнула она.

— А куда же мы пойдем?

— Поищем, нет ли поблизости какой-нибудь переправы.

— Может быть, тут мост есть?

— Нет, к сожалению, мостов тут нет.

…Первое живое существо, которое они встретили на берегу, был теленок. Маленький, тонконогий, рыженький, он стоял, расставив передние ножки, и осторожно тянул воду, постегивая себя по бокам кисточкой хвоста. Ленька подбежал к теленку, стал гладить его, чесать его жестковатую шерстку. Теленок оторвался от воды, посмотрел на мальчика круглым глуповатым глазом, почмокал толстыми губами и, припав к прозрачной воде, снова замахал, заработал хвостиком.

— Мама, ты знаешь, если тут есть телята, — значит, тут и люди есть, — сделал заключение Ленька. И не ошибся. Через минуту они заметили дымок, а подойдя ближе, увидели кривобокую дощатую хибарку, рыбачьи сети, растянутые вдоль ее стен, и — самое главное — лежащую на песке, опрокинутую черным смоленым днищем вверх — большую лодку.

Из хибары вышел старик в холщовой неподпоясанной рубахе. Заслонясь рукой от солнца, он хмуро смотрел на приближающихся путников.

— Здравствуйте, дедушка! — еще издали крикнула Александра Сергеевна.

Рыбак не ответил и продолжал так же неприветливо разглядывать женщину и мальчика.

— Вы бы не могли, голубчик, перевезти нас на тот берег? — обратилась к нему Александра Сергеевна.

— Чего? Говори громче, — сердито сказал старик, наклоняя голову и прикладывая ладонь к уху.

Она еще раз повторила просьбу — насколько могла громче.

Шевеля сухими губами, он молча разглядывал их. Лицо у него было морщинистое, черное от загара, глаза слезились, красноватые веки часто и как-то болезненно мигали.

— А вы кто такие будете? — мрачно спросил он.

Александра Сергеевна стала привычно объяснять: они — из Ярославля, беженцы, пробираются к себе в деревню, в Красносельскую волость…

Старик дернул плечом и сердито перебил ее:

— Кто вы? Я говорю: кто вы?!

— Ну, как вам объяснить?.. Мы сами из Петрограда, я — учительница…

Но он не слушал ее.

— Ходят тут всякие, — говорил он, помигивая воспаленными веками. — Зеленые, белые, золотые… Шут вас всех подери! Чего вам надо? Я говорю: чего надо вам? Мало? Мало поизмывались?.. На старое повернуть хотите?!.

— Дедушка! — закричала ему на ухо Александра Сергеевна. — Мы не белые, мы сами от белых бежим.

Он топнул ногой и крикнул:

— Ась?

— Дедушка, милый, у меня в деревне маленькие дети…

— Не слышу?

— Дети у меня, я говорю… Мальчик и девочка… Они меня ждут… Я их очень давно не видела…

— Тыр-тыр-тыр, — смешно передразнил он ее.

Потом постоял, ничего не сказал и, резко повернувшись, ушел в дом.

Александра Сергеевна переглянулась с сыном.

— Сумасшедший какой-то, — пробормотал Ленька.

Но старик уже появился на пороге, выволакивая длинные обглоданные весла и железные уключины.

— На, держи, — приказал он Леньке и направился к лодке.

— Только, дедушка… — кинулась к нему Александра Сергеевна. — Я должна вас предупредить…

Перевернув лодку и наваливаясь на нее животом, он уже толкал ее в воду.

— Дедушка, вы слышите? — кричала Александра Сергеевна. — У меня нет денег!.. Но я — вы не бойтесь — я заплачу вам!..

— Чего ты? — сказал он, выпрямляясь и смахивая со лба взмокшую прядку волос.

— Я говорю: вы не беспокойтесь, дедушка! Денег у меня нет, я потеряла их, но я вас как-нибудь отблагодарю. Я вам часы дам или вот — хотите — колечко…

Отставив в сторону мизинец, она протянула руку. Он наклонился и большим заскорузлым пальцем осторожно тронул маленькую голубую бирюзинку на тоненьком витом колечке.

— Это чего? Золото?

— Да, дедушка. Чистое золото.

— Откедова у тебя?

— Это, дедушка, подарок. Это мне покойная мать, когда я еще девочкой была, подарила…

Он стоял, придерживая двумя руками лодку, и хмуро смотрел на женщину.

— Мать, говоришь? Подарила?.. Ну, ладно, садитесь…

И тут, когда Александра Сергеевна добилась своего и взглянула на лодку, которая уже юлила и колыхалась на воде, ее охватила робость.

— Дедушка! — крикнула она. — А лодка у вас прочная?

— Ась? — переспросил он. — Садись, я тебе говорю!..

— Мама… да садись же! — кричал Ленька. Он уже стоял в лодке и протягивал ей руку.

Она вздохнула, зажмурилась, перекрестилась и, придерживая подол юбки, шагнула на шаткие досочки кормовой банки.

Через минуту лодка уже развернулась и быстро шла наискось по течению. И опять Ленька не испытывал никакого удовольствия. Страх, который охватил Александру Сергеевну, невольно передавался и ему. Крепко зажмурившись и вцепившись одной рукой в борт лодки, а другой в Ленькино плечо, она поминутно наклонялась, вздрагивала и шептали:

— Боже мой, боже мой, как ужасно, как страшно качает!

— Мама… да где же качает? — сердился Ленька. — Ты посмотри — ни одной же волны нет!

Старик уверенно, легко, по-молодому работал веслами. Иногда он взглядывал на Александру Сергеевну, усмехался, щурил глаза и качал головой.

— Робеешь, баба? Не робей! — вдруг закричал он, показав на мгновение белые крепкие молодые зубы.

И почему-то этот веселый крик, прокатившийся эхом по реке, и неожиданная мальчишеская улыбка старика вдруг успокоили Александру Сергеевну. Ленька сразу почувствовал, что рука ее обмякла и уже не так судорожно сжимает его плечо.

На правом берегу пристали у каких-то дощатых мосточков. Стоя в лодке и помогая Александре Сергеевне подняться на мостки, рыбак сказал:

— Пойдете по левой руке, — наверх. Там деревня Воронино… Оттедова на Большие Соли путь держите.

Александра Сергеевна поблагодарила его и стала стягивать с мизинца кольцо.

— Ладно, иди, — сказал он, махнув рукой.

— Что? — не поняла Александра Сергеевна.

— Иди, я говорю, иди, бог с тобой…

— Дедушка… нет… как же…

— Иди, тебе говорят! — закричал он и так сильно топнул ногой, что заколыхался вместе с лодкой.

Ленька услышал, как мать всхлипнула. Она постояла, разглядывая кольцо, потом быстро натянула его на палец, еще быстрее наклонилась и, рискуя упасть в лодку, обняла старика и поцеловала его в загорелый лоснящийся плешивый лоб.

— Спасибо вам, дедуся, — сказала она сквозь слезы.

— От дура-баба, — засмеялся он, утирая лоб, и опять на несколько секунд блеснули его ослепительно-белые не стариковские зубы.