У А. Н. Толстого в книге «Петр Первый» роман отодвинут на второй план, а на первом плане проходит история, проходит в ярких картинах, восстановленных могучим воображением писателя, в живых движениях участников, в красках, словах, шумах, но все же это история, а не роман.
Можно, пожалуй, утверждать, что сам автор не хотел этого. На глазах читателя роман часто делает попытки вмешаться в историю, но попытки эти оканчиваются неудачей. Сюжетные линии возникают то в том, то в другом месте, зачинаются личные человеческие струи, но их течение непродолжительно, иногда обрывается и исчезает, часто прерывается надолго, а потом возникает вновь без существенной связи с прошлым, возникает скорее как иллюстрация, чем в развитии сюжета. Чувствуется, что герои не подчиняются писателю, уклоняются от сюжетной работы, и писатель начинает расправляться с ними при помощи открытого насилия, заставляя их принять более активное участие в исторических событиях, а не прятаться где-то на далеких страницах. Только в порядке такого насилия автор принуждает купца Ивана Артемьевича Бровкина, сломя голову и пугая народ, пролететь через Москву на своей тележке, ворваться в Казанский собор во время обедни, расталкивать бояр и сообщить боярину Ф. Ю. Ромодановскому, князю-кесарю:
«— Четырьмя полки стрельцы на Москву идут. От Иерусалима днях в двух пути… Идут медленно с обозами… Уж прости, государь, потревожил тебя ради такой вести».
(Иван Артемьевич Бровкин — один из самых безработных героев романа, но это все же недостаточное основание для того, чтобы поручать ему роль вестника о передвижении стрелецких полков.)
Такое авторское поручение ничего не прибавляет ни к купеческой биографии Бровкина, ни к его психологии, ни к картине самих событий, связанных с маршем четырех взбунтовавшихся стрелецких полков. В картину событий оно даже вносит некоторое искажение. Полки стрельцов взбунтовались на фронте у г. Торопца — в этом месте происходили довольно выразительные разговоры их с другим Ромодановским, киевским воеводой Михаилом Григорьевичем, — а 6 июня 1698 г. они двинулись к Москве, к которой и подошли 17 июня. Такое движение с фронта к столице четырех взбунтовавшихся полков, разумеется, не могло произойти не замеченным ни для киевского воеводы, ни для московской полиции Ф. Ю. Ромодановского. Сам А. Н. Толстой, повторяя свидетельство историка С. М. Соловьева, говорит, что в Москве началось «великое смятение, бояре и великое купечество бегут». И поэтому понуждение купца Бровкина выступить в роли вестника сюжетно слабо оправдано.
И в других местах автор использует своих героев для случайных исторических поручений, для выполнения роли исторических статистов, ничего не прибавляя ни к их характеристике, ни к их биографии…
Роман начинается рассказом о приключениях дворян Василия Волкова и Михаила Тыртова и мальчиков Алексашки и Алешки Бровкина. До тридцатых — сороковых страниц читатель имеет право думать, что этим именно лицам и поручается важная сюжетная нагрузка, что они назначены быть тем зеркалом, в котором будет отражаться народная жизнь петровской эпохи. Но с тридцатых страниц эти герои начинают отставать от романа. Алешка буквально теряется на улице, отстав от своего товарища по беспризорной жизни — Алексашки Меншикова. Алексашка потом обнаруживается в немецкой слободе, и ему, конечно, предстоит впереди большая историческая деятельность. Но Алешка, один из самых видных кандидатов в герои, утерян надолго. На с. 108 он вдруг обнаруживается в поле зрения читателя, но в образе довольно неожиданном и даже невероятном, ничем не связанном с образом раннего Алешки — крестьянского мальчика, которого нужда и побои загнали в беспризорную жизнь: «Однажды он (Алексашка) привел к Петру степенного юношу, одетого в чистую рубашку, новые лапти, холщовые портяночки.
— Мин херц… прикажи показать ему барабанную ловкость. Алеша, бери барабан…
Не спеша положил Алешка Бровкин шапку, принял со стола барабан, посмотрел на потолок скучным взором и ударил, раскатился горохом — выбил сбор, зарю, походный марш, „бегом, коли, руби, ура“ и чесанул плясовую — ух ты! Стоял, как истукан, одни кисти рук да палочки летали — даже не видно.
Петр кинулся к нему, схватил за уши, удивясь, глядел в глаза, несколько раз поцеловал:
— В первую роту барабанщиком!..»
Откуда у Алешки степенный вид, чистая одежда, а самое главное, откуда высшая барабанная квалификация, где провел Алеша свою юность, читатель не узнает никогда. И здесь по отношению к Алеше автор проявил неразборчивость средств, только бы поддержать как-нибудь его линию в романе. В дальнейшем Алеша опускается до положения среднего героя для поручений и иногда встречается на страницах романа в том или другом деле. Но в нем нет уже ничего характерного, ни крестьянского, ни бровкинского, ни барабанного.
Михайла Тыртов кончает также невыразительно.
На с. 39 более удачливый и богатый его сверстник Степка Одоевский оказывает Михайле такую протекцию: «Боярыню одну надо ублаготворить… Есть одна боярыня знатная… Сидит на коробах с казной, а бес ее свербит… Понял, Мишка? Будешь ходить в повиновении — тогда твое счастье… А заворуешься, велю кинуть в яму к медведям — и костей не найдут».
Вероятно, Михайла Тыртов попал к этой боярыне и испытал счастье. Какое отношение имеет это счастье к истории Петра Первого, остается неизвестным. Сам Тыртов еще один раз показывается на страницах книги:
«Михаил Тыртов, осаживая жеребца, поправил шапку. Красив, наряден, воротник ферязи — выше головы, губы крашены, глаза подведены до висков. Кривая сабля звенит о персидское стремя…»
В таком великолепном оформлении Степка Одоевский посылает Тыртова агитировать в народе против Нарышкиных. На протяжении двух страниц Тыртов пробивается сквозь толпу, и ему не удается сказать ни одного слова агитации. По поводу этой неудачи Шакловитый говорит Одоевскому:
«— Половчее к ним надо послать человека…»
На этом роль Михайлы Тыртова и заканчивается, по крайней мере, в границах напечатанных двух частей романа. И в этом случае занятно завязанная личная судьба дворянского сына, впавшего в отчаяние от нищеты и разорения, обрывается почти необъяснимо.
Такая же судьба сопровождает и других деятелей романа, намеченных как будто представлять личные судьбы. Более других развернута линия Саньки, дочери Бровкина, благодаря вмешательству и покровительству Петра прошедшей быстрый путь от крестьянской девушки до великолепной придворной дамы, красавицы и украшения двора Августа II и других. Но даже Санька едва ли выходит за границы иллюстрации, сама по себе не имеет значения и ни в какой интриге участия не принимает.
Очень слабо намечены в романе линии крестьянских и посадских протестантов: Цыгана, Иуды, Овдокима, Жемова. Изредка они бродят между страницами, произносят несколько протестующих слов, грозят и предсказывают. Наконец, на с. 271–274 показывается настоящее разбойничье гнездо за Окой, организованное этими персонажами, читатель серьезно рассчитывает посмотреть, что из этой затеи выйдет, но автор, очевидно, решил, что с разбойничками возни может быть чересчур много, и разбойничье гнездо ликвидируется, не успевши себя показать. Жемов потом встречается в качестве честного кузнеца и участвует в великолепной сцене работы над якорем, покрикивает на царя. Остальные влачат жалкое сюжетное существование. В лучшем случае, они состоят в некотором «геройском» резерве, и автор изредка мобилизует то одного из них, то другого, чтобы поместить в каком-нибудь наблюдательном пункте — оттуда рассматривать события. Это, конечно, оживляет картину событий, сообщает им беллетристический колорит, но, в сущности, представляет псевдосюжетный прием, ибо ничего не прибавляет к характеристике действующих лиц, обращает их в служебные пассивные фигуры. Автор довольно часто прибегает к такому приему. Того же Бровкина он помещает на улице, чтобы наблюдать свадебный поезд шута Тургенева. Суть изображаемого заключается в самом поезде, а Бровкин привлекается в качестве статиста для удобства повествования, а может быть для того, чтобы читатель не забыл о его существовании. Бывают в таком положении и другие герои. Алексашка и Алешка наблюдают стрелецкий бунт у Красного крыльца. Василий Волков рыщет на коне, разыскивая пропавшего молодого царя. (Мог быть на его месте любой стольник.) Овдоким, Цыган и Иуда наблюдают казнь Кульмана. Алеша Бровкин набирает солдат на севере и наблюдает попадает Санька в усадьбу пана Малаховского и ко двору Августа II. В такой же позиции стоит Алеша, встречая Петра на привале у реки Луги.