И если этот класс, и наш коллектив, и сам индивид представляются человеку ценностями, в которых он не сомневается, возникает понятие о классовой пролетарской чести.

Нам остается коснуться одного вопроса, наиболее жгучего в наших педагогических спорах; а как же педагог? Выходит, что все делает коллектив, а педагог для чего? И что может гарантировать, что коллектив будет поступать как раз так, как нужно?

Вопрос уместный. Коммуна им. Дзержинского в 1930 г. вовсе отказалась от воспитателей, но это не значит, что у нас их нет. Только здесь мы будем говорить о коллективе педагогов. Нашим воспитательским коллективом являются учителя, инженеры, мастера и инструкторы, чекисты, члены нашего правления и в первую очередь и главным образом — партийная и комсомольская ячейки.

И воспитание коммунаров достигается не путем чьей-нибудь проповеди или нравоучений, а исключительно из жизни, работы, стремления самого коллектива. Эта работа и стремления определяются тем, чем живет коллектив, т. е. нашей революцией, нашими пятилетками, нашей борьбой за экономическую независимость, нашим стремлением к знаниям, нашим рабфаком, нашим упорядоченным, вымытым, вычищенным коммунарским бытом, нашей дисциплиной, каждой минутой нашего напряженного, полного усилия, смеха, бодрости, мысли дня.

И поэтому — пусть педагоги пожимают плечами! Это «физкультура» уже немного запоздала.

Мы смело глядим в будущее. Образованный, знающий, умеющий мастер-коммунар, сознательный хозяин Советской страны, комсомолец и большевик, организатор и командир, умеющий подчиняться и приказывать, умеющий бороться и строить, умеющий жить и любить жизнь, — вот наше будущее, наш вклад в грядущие кадры, какой вносит коммуна им. Дзержинского.

А если нам еще удастся перевоспитать несколько педагогов — это уже дополнительная, внеплановая победа…

Коммуна им. Ф.Э. Дзержинского (1932)

Трудовая коммуна им. Ф. Э. Дзержинского основана в конце 1927 г., через год после смерти Ф. Э. Дзержинского. Строилась и организовывалась коммуна заботой и на средства коллектива сотрудников ГПУ Украины. Ассигнований от государственного или местного бюджета она никогда не имела[3]

Эти обстоятельства, которые делали коммуну продуктом исключительно общественной инициативы, имели очень важное значение как в истории коммуны, так и характере ее организационных форм.

Организаторы коммуны не ставили перед собой очень широких планов. Они хотели сделать памятник Дзержинскому — детскую колонию, которая по своему качеству соответствовала бы его имени.

Забота о качестве выявилась прежде всего в самом характере строений и оборудовании. Кажется, что это был первый дом в Союзе, который специально построен для беспризорных.

В доме — паркетные полы, разрисованные потолки, ванны, души. Специальный, основательно продуманный и проверенный план позволил рационально разместить все помещения, сделать их светлыми и удобными. Такая забота была проявлена и к оборудованию. Все вещи новой коммуны: мебель, посуда, школьное оборудование — приобретены доброкачественные, по возможности хорошие и крепкие.

Но насколько продумано и хорошо организовано общежитие коммунаров, настолько мало было обращено внимания на производственную часть. Здесь организаторы коммуны равнялись на так называемые учебные мастерские, собственно говоря, мастерские полукустарные. Поэтому в коммуне им. Ф. Э. Дзержинского на 100 человек коммунаров было лишь четыре мастерских: столярная, слесарная, швейная и сапожная. Эти мастерские в то время не были приспособлены к какому-нибудь определенному производству. Сапожная, например, могла лишь чинить обувь или шить новую самым примитивным образом. Столярная мастерская имела несколько хороших верстаков, но не было ни помещения, ни оборудования для сборочного цеха. Еще менее ясно обстояло дело со слесарной: несколько верстаков не имели подходящих к ним тисков. Вполне понятно, что с начала истории коммуны не могло быть ни находящегося в обращении капитала, ни запаса материалов. В производственном отношении коммуна повторяла все ошибки детских домов.

Зато в комплектовании коммуны первым воспитанникам этих ошибок посчастливилось избежать, что в значительной мере обеспечило успех коммуны. Отдать дорогой дом в распоряжение сборища неорганизованных уличных жильцов основатели коммуны не хотели. В коммуну было переведено 60 воспитанников из колонии им. Горького с частью персонала. Новые коммунары пришли в дом организованным, дисциплинированным коллективом, и уже через полчаса после их прихода организационный период в детском коллективе был закончен. Через месяц взяли пополнение из коллектора, оно нашло в коммуне сильный и бодрый коллектив, и им оставалось одно: идти путем этого коллектива.

100 коммунаров — норма, но уже через 8 месяцев стало возможным увеличить состав коммуны до 150 человек, и это число было неизменным до осени 1931 г. Из 150 коммунаров было 120 хлопцев и 30 девчат. Начальный состав и первое пополнение были из беспризорных 13–16 лет.

Внутреннее строение коллектива, его быт и тон были унаследованы от предшествующего опыта колонии им. А. М. Горького. Форма коллектива, разумеется, все время совершенствовалась и развивалась, и сейчас очень трудно найти большое сходство между формами горьковской колонии 1927 г. и коммуны им. Ф. Э. Дзержинского 1932 г. Но основные принципы строения жизни коллектива в коммуне остаются те же, показывая одновременно результат 12-летнего развития одного коллектива, состав которого постоянно изменяется.

Теперешний коллектив дезржинцев имеет коллективные традиции, которые складывались на протяжении всей истории коллектива. С первого дня своего существования коллектив дзержинцев был всегда здоровым и способным к активной деятельности и борьбе. Коммуна не знала неорганизованного дня. Между тем этому сильному коллективу пришлось очень долго и напряженно бороться за существование и качество работы.

Основав коммуну в декабре 1927 г., сотрудники ГПУ должны были в дальнейшем продолжать отчисление от своей зарплаты, чтобы содержать коммунаров. Мастерские коммуны были очень слабые, новые коммунары совсем не умели в этих мастерских работать. Поэтому первые годы истории коммуны были в определенной мере трудными. То, что давали сотрудники ГПУ, составляло не более 3 тысяч рублей в месяц. Этого не хватало даже на повседневные расходы — было очень трудно сберечь хоть небольшие средства, чтобы приобрести верстаки и материалы для создания производственных помещений.

Очень медленно коммуне удалось приступить к такому накоплению. В начале 1930 г. все же посчастливилось развернуть деревообрабатывающую мастерскую, приспособив ее исключительно для производства дубовой мебели. Были построены дешевые и примитивные, но достаточно просторные цехи для массового производства. К 1930 г. коммуна уже выпускала в месяц сотни дубовых столов, столов для черчения и т. д. Далее специальностью этой мастерской стала театральная и аудиторская мебель.

Для того, чтобы мастерская давала прибыль, пришлось ввести разделение труда и стандарт. Это приводило к снижению квалификации столяра-коммунара, но сейчас тип столяра-ремесленника уже отживает. Из коммуны появилась возможность выпускать хороших столяров-машинистов.

Для слесарной мастерской также приобрели два десятка старых токарных станков, оборудовали небольшую и примитивную литейную — так возник небольшой заводик медной арматуры. Номенклатура вещей, которые выпускались коммуной, была очень небольшая: кроватный угол, машинная масленка и ударники к огнетушителям. Квалификация у коммунаров была очень узкой и неглубокой. В швейной мастерской такая же узкая специальность — трусы и ковбойки для «Динамо». Сапожную мастерскую ликвидировали еще в 1928 г.

Производство оставалось полукустарным, оборудование было примитивнейшим, строения — неудобные, а производственного обучения, собственно говоря, не существовало. В общем, эта картина была достаточно неприятной, особенно с педагогической стороны. Между тем именно это «производство» вывело коммуну на верный путь. Коммунары поняли, что лишь производственная работа дает возможность коммуне существовать и развиваться. Уже к концу 1929 г. коммунары поблагодарили чекистов за помощь, отказавшись от дотации, и перешли на полную самоокупаемость.