Если это действительно так, то вопрос о педагогике детского дома отпадает. Как будто все идет к этому. Уж одно то обстоятельство, что почти принципиально не допускается существование детского дома для детей из семьи, что в самых наших колониях и деткоммунах прямо изгоняются семейные дети, что детский дом у нас есть дом обязательно для беспризорных, уж одно это способно поставить крест над нашими педагогическими вожделениями.
Имеем ли мы право, рассчитывая на то, что этот процесс умирания детского дома приведет его к благополучной кончине, забросить вопрос о его педагогике? В 1920 г. мы начинали с утверждения, что соцвос может быть только в детском доме, что школа временная форма; мы отвоевали детский дом у собеса, который по прямой житейской логике считал, что сироты и беспризорные его клиенты. В настоящее время наш детский дом по невыясненности своей педагогики, по заброшенности и своей практики и своего благосостояния, собственно говоря, в значительной мере состоит в собесе. МОЖЕМ ЛИ [МЫ] СО СПОКОЙНОЙ СОВЕСТЬЮ УТВЕРЖДАТЬ, ЧТО ЭТОТ ПУТЬ «ОТ СОЦВОСА К СОБЕСУ» НОРМАЛЬНЫЙ И ПРАВИЛЬНЫЙ? ИЛИ, МОЖЕТ БЫТЬ, У НАС ЕСТЬ ЕЩЕ ВОЗМОЖНОСТЬ НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО МЫ ПОЙДЕМ ПО ДРУГОМУ ПУТИ: «ОТ СОБЕСА К СОЦВОСУ»? Не рискуем ли мы, забросив педагогику детского дома слишком рано, лет через пять или даже раньше обнаружить, что мы слишком поторопились?
На эти вопросы не может быть двух ответов. Ответ может быть только один: именно детскому дому принадлежит советское педагогическое будущее. Вот несколько, вероятно, совершенно очевидных аксиом:
1. Не может быть социалистического общества без общественного воспитания. Совершенно невозможно представить себе, чтобы в государстве, основанном на абсолютном плане, вся стихия воспитания до мельчайших влияний включительно не была в руках государства.
2. Современное советское общество в вопросе о воспитании находится на более сложном положении, чем общество дореволюционное. Царская Россия имела все основания считать своим надежным помощником в деле воспитания семью, поскольку семья была основным, признанным и закрепленным первичным коллективом в обществе. Семья, в особенности семья буржуазная, идеологически всегда должна была стоять в одной плоскости с государственной властью. В этом участии семьи в государственном плане воспитания лежали отчасти и причины ее крепости. Супруги необходимо должны были быть связаны религиозными и юридическими цепями, обязательно на всю жизнь, если они несут ответственность за воспитание детей. Женщина по возможности должна быть нянькой и хозяйкой и необходимо должна «бояться мужа»; крепость семьи приводила к принципу единоначалия, к власти одного над другим. Дисциплина в семье была так же необходима старому обществу, как и гарантия того, что каждый ребенок обеспечен надолго отцом и матерью. Таким образом, вся архитектоника семьи была приспособлена к тем воспитательным задачам, которые на эту семью возлагались.
В нашем обществе мы тоже видим семью, но мы принципиально стоим на совершенно иной позиции по отношению к семье. Для нашего общества не нужен этот первичный коллектив. Для его сохранения мы не пожертвуем интересами ни личности, ни женщины. Наша семья уже и в настоящее время не является таким солидным учреждением, с такими гарантиями крепости и долголетия, как семья старая. Женщина в нашей семье уже не нянька и хозяйка, а прежде всего активный и производящий член общества. И как раз воспитание детей мы всё-таки оставляем в руках этой семьи. Ни в одном случае для нас здесь не может быть выигрыша, потому что в семье новой, где оба компонента совершенно равны и свободны, где они оба участвуют в производстве, где они могут свободно уйти один от другого, в этой новой семье воспитательный тягарь возложить не на кого. Ребёнок в такой семье фактически остаётся без воспитания или воспитывается в хаосе случайных, никем не регулируемых влияний улицы, соседей, знакомых, товарищей. Старая крепкая семья с матерью-хозяйкой, с властью отца и отеческим ремнём, может быть и воспитывает, но наверняка воспитывает не того, кто нам нужен. В таких обстоятельствах можем ли мы хотя бы приблизительно сказать, что у нас вырастает и что у нас вырастет из наших детей. Где у нас гарантия, что из нашего теперешнего детства не вырастет самое наглое шкурное мещанство или растяпы и лежебоки «без царя в голове» и без уважения к себе и другим? И если сейчас в ответ на эти вопросы мы можем только развести руками и повертеть головой, дескать, не знаем, [то] что [будет] через пять лет, когда наша промышленность потребует не одну тысячу женщин на производстве, когда в семью войдет матерью нынешняя свободная девушка, воспитанная нами в презрении к пеленочной и печной квалификации, — мы обязательно скажем, что именно воспитание наших детей осталось без необходимых для этого инструментов. Тот первичный коллектив, который раньше выражался в семье, мы [еще] ничем не заменили, ибо нельзя же таким первичным воспитательным коллективом считать школьную группу.
4. ДЕТСКИЙ ДОМ, И ТОЛЬКО ДЕТСКИЙ ДОМ, ЕСТЬ БУДУЩАЯ ФОРМА СОВЕТСКОГО ВОСПИТАНИЯ. Он, конечно, не может быть даже подобием нынешнего детского дома, наполненного искусственно изолированной беспризорщиной. Нынешняя колония, составленная из брошенных одиноких детей, переживших гораздо больше того, что под силу ребенку, это, вне всяких сомнений, не вполне здоровое общество, и вполне здоровым даже при геройстве наших педагогов оно уже и не может быть.
Только детский дом, наполненный здоровым детством, знающим, что где-то на фабрике работают отец и мать, имеющим с ними связь и не лишенным ласки матери и заботы отца, только такой детский дом будет настоящим советским соцвосом, потому что в нем объединятся как воспитательные деятели и государство, и новая семья, и совершенно уже новый деятель — ребячий производственный, и образовательный, и коммунистический первичный коллектив.
И такой детский дом не только необходим, но и неизбежен, и самое главное, вполне возможен. Правильно организованный и оборудованный детский дом, дающий ребенку несравненно больше того, что способна дать самая лучшая семья, в то же время представляет собой производственную организацию. Будущее наше детство будет давать обществу громадную продукцию, занимающую очень важное место в общегосударственном доходе. В самых круглых цифрах можно предвидеть, что если все детство СССР будет организовано в детских домах, оно будет давать в год продукции на сумму один миллиард рублей. Это обстоятельство должно определить дешевизну содержания ребенка в детском доме, следовательно, выгодность для семьи помещения ребенка в детский дом. Кроме того, нужно предполагать, что общественное воспитание будет признано настолько серьезным делом, что оно будет строиться, подобно нынешнему соцстраху, на принципах обязательного участия в расходах всех. Ибо если в социальном страховании должны участвовать все, то тем более все должны участвовать в расходах по подготовке будущего поколения. Будущее поколение — дело всего общества, а не только тех, кто физически позволил себе роскошь иметь детей.
Во всяком случае, если вопрос о развитии и расширении сети детских домов есть вопрос только о средствах, принципиальная позиция педагогической мысли по отношению к детскому дому не может быть отрицательной. В последнем счете даже вопрос о средствах представляется трудным только в смысле единовременных затрат на постройку новых детских домов, самое же содержание ребенка в детском доме в среднем должно обходиться гораздо дешевле, чем в семье, при гораздо лучшем обеспечении всех его потребностей. КСТАТИ, НУЖНО СКАЗАТЬ, ЧТО ЭТО СОДЕРЖАНИЕ ДОЛЖНО ОБХОДИТЬСЯ ТЕМ ДЕШЕВЛЕ, ЧЕМ ЛУЧШЕ ПОСТРОЕН И ОБОРУДОВАН ДЕТСКИЙ ДОМ. ПРАВИЛЬНОЕ ВЛОЖЕНИЕ КАПИТАЛА И ЗДЕСЬ, КАК И В ИНЫХ СЛУЧАЯХ, ПРИНОСИТ И БОЛЬШЕ ЭКОНОМИИ И БОЛЬШЕ ПРИБЫЛИ.
Впрочем, вопрос о финансовой стороне детского дома не входит в настоящую тему, об этом можно все же сказать очень много простых и совершенно очевидных истин когда-нибудь в другой раз.
Главное, на что необходимо обратить общее внимание, и в особенности внимание педагогической науки, — это совершенно несомненное положение, что советскому детскому дому, а отнюдь не школе, принадлежит будущее. Замалчивание методики детского дома поэтому должно быть оставлено.